Война и деньги: откуда пошла инфляция в России

Александр Ломкин о том, как бумажные деньги изменили экономику

Александр Ломкин
Ново-Николаевск. Здание Русско-Китайского банка, 1906 год pastvu.com
Перед всеми государствами, вводившими у себя бумажно-денежное обращение, возникали одинаковые соблазны, эффективно противостоять которым у властей не было сил, а правильнее сказать – желания. Дешевизна исходного материала – бумаги – будила фантазию и порождала иллюзии. «Газета.Ru» продолжает серию материалов об истории денег и фальшивомонетничества в России.

Казалось, что финансовые трудности, с которыми периодически сталкивались европейские правительства, без особого труда преодолимы с помощью нового чудодейственного лекарства – бумажных денег, коими можно оплатить все экстраординарные расходы, в первую очередь – расходы военные.

Если прежде для оплаты военных заказов и выплаты жалованья офицерам и солдатам надо было где-то разжиться немалым количеством благородных металлов, то теперь достаточно нескольких рулонов бумаги – и типографский станок предоставлял в распоряжение властителей всю требующуюся сумму, а то и с избытком.

Поскольку на рубеже XVIII – XIX вв. государства воевали часто, много и с удовольствием (как говорилось в старом фильме «Фанфан-тюльпан», война была единственным развлечением королей, в котором принимал участие народ), бумажно-финансовая инновация пришлась как нельзя более кстати. О возможных печальных последствиях тогда никто просто не подозревал, т.к. к новым деньгам еще не приноровились, а существовавшие прежде денежные системы (металлические, в частности – монетные) не допускали инфляционных процессов в принципе. Да и сам термин «инфляция» появится только в 20-х годах XX века…

Марк Лициний Красс, римский полководец и сенатор, победитель Спартака, как-то раз заметил, что никакого количества золота не будет достаточно для правителя, вздумавшего содержать войско. (Красс знал, о чем говорил, ибо он сам финансировал армию; один среднестатистический легион тогда обходился Риму в три тонны серебра в год). В XVII веке австрийский полководец князь Раймунд Монтекукколи развил точку зрения Красса, сказав, что

для успешного ведения войны совершенно необходимы три вещи: во-первых, деньги; во-вторых, деньги; и, в-третьих, деньги.

Итак, для постоянно воюющей Европы нужны деньги, деньги, деньги, нужны деньги, господа. Где же их взять? Для тогдашних властей ответ был ясен: печатать. И по возможности побольше. Ведь известно, что без денег жизнь плохая, не годится никуда. Впрочем, вскоре выяснилось, что когда денег в стране становится слишком много, жизнь не становится лучше, а проблем только добавляется. Особенно, когда в разросшуюся денежную массу в большом количестве вливаются фальшивки.

В наш современный политический лексикон прочно пошло понятие гибридной войны, т.е. такой войны, в которой сторона-агрессор прибегает к помощи неявных и скрытых операций и диверсий, направленных на подрыв военной и экономической мощи противника. А могут ли инструментом такой гибридной войны быть денежные знаки? Оказываются, могут, причем в первую очередь – фальшивые.

В конце XVIII века в Российской Империи объем бумажной денежной массы стал стремительно возрастать. Изначально предполагалось, что ассигнации, обращающиеся параллельно с серебряной и медной монетой, будут играть роль лишь ее заместителя, о чем сообщала надпись на каждой купюре, подтверждавшая размен оной на ходячую монету. Таким образом, подразумевалось соблюдение паритета между находящимися в обращении ассигнациями и зарезервированной под них звонкой монетой. Следовательно, увеличение выпуска ассигнаций (вызванное активизацией хозяйственной жизни в стране и, соответственно, ростом потребности в денежной наличности) должно было сопровождаться адекватным увеличением монетного резерва. Но, увы, как это часто бывает, жизнь внесла свои коррективы.

Во-первых, как выяснилось, ассигнации стали пользоваться большой популярностью. Если называть вещи своими именами, то на них возникла мода. Этим не преминули воспользоваться банки, добившиеся права взимать с клиентов комиссию за проведение обменных операций. Брали банки, на первый взгляд, немного – 0,25–0,5% от обмениваемой суммы, но по тем временам это были хорошие деньги. В результате рачительные держатели ассигнаций стали реже конвертировать их в звонкую монету. Количество ассигнаций на руках у населения росло, они постепенно стали отрываться от своего монетного эквивалента.

Во-вторых, у правительства возник ранее упоминавшийся соблазн. Страна в это время активно укрепляла южные границы, строила Черноморский флот, делила Польшу, прирастала новыми территориями и воевала, воевала, воевала – с Турцией, с Емелькой Пугачёвым, снова с Турцией, с Персией, со Швецией и, наконец, с Францией, во главе которой оказался молодой и рьяный корсиканец, активно стяжавший всю мыслимую земную славу.

Все это требовало очень больших денег. Гораздо больших, чем могла себе позволить русская казна. Где взять недостающие деньги? Вестимо: напечатать. В условиях, когда функция обмена на монеты практически была отключена, это можно было делать безбоязненно. Или почти безбоязненно. Во всяком случае в ближайшей перспективе ожидать плохих последствий не приходилось. – можно было быть уверенным в том, что в сложившихся условиях держатели ассигнаций одномоментно не предъявят их к обмену. Другими словами, дефолта не будет. «Вперед, никаких рассуждений!».

И началось. На языке цифр это выглядело следующим образом. В середине 1770-х годов в обращении находилось ассигнаций на 20 051 800 рублей; в 1786 году – на 46 219 250 рублей. К концу правления Павла I (начало 1801 года) в обращении было около 212 млн 700 тыс. рублей ассигнациями.

К этому времени товарная масса значительно отстала от стремительно растущей массы ассигнаций. Правительство стремилось хоть как-то парировать этот отрыв, чеканя новые тиражи медной монеты, но изменить ситуацию было уже не в состоянии.

В дополнение ко всему, в 1777 году правительство прекратило-таки свободный обмен ассигнаций на серебро, сохранив, правда, обмен на медную монету.

В стране, по сути, образовались две самостоятельные валюты, каждая из которых жила собственной жизнью – это рубль серебряный и рубль ассигнационный. Оба рубля (странно звучит, не правда ли?) самостоятельно котировались как в России, так и за рубежом; кроме того, они котировались друг относительно друга.

Сложившуюся ситуацию надо было понять и осмыслить, в первую очередь, с политико-экономической точки зрения. По поручению императора Александра I за это взялся видный государственный деятель Михаил Михайлович Сперанский. Под его руководством был разработан «План финансов», предусматривавший ряд мер, направленных на изменение положения. В частности, предполагалось по возможности сократить государственные расходы и приостановить выпуск ассигнаций.

Сделать это было совсем непросто, поскольку Российской Империи, вошедшей к тому времени в активное вооруженное противостояние с наполеоновской Францией, постоянно требовались деньги, в первую очередь – на войну.

Дефицит государственного бюджета в эти годы резко вырос – с 8 млн рублей в 1803 году до 143 млн в 1809 году. Других источников средств, кроме печатного станка, не было. И станок заработал на полную мощность. Тиражи новых выпусков ассигнаций росли год от года: в 1807 году в оборот поступило 63 млн рублей, в 1808 году – 95 млн, в 1809 году несколько меньше, но тоже немало – 55,7 млн рублей. За шесть лет (с 1805 по 1810 годы) в обращение поступило ассигнаций больше, чем за всю их предыдущую историю, а именно на 318,7 млн рублей. Всего в 1810 году в обращении находилось ассигнаций на более чем 579 млн рублей. Сумма для того времени астрономическая.

Аналогичными темпами ассигнационный рубль дешевел по отношению к своему серебряному собрату. В 1800 году за ассигнационный рубль давали 661/4 копейки серебром; в 1809 году — 431/3 копейки; в 1810 году – 252/5 копейки.

Участие России в Континентальной блокаде (тогдашней санкционной войне между Францией и Великобританией) дорого обошлось – кроме серьезного снижения внешнеторговых оборотов произошло падение вексельного курса рубля на главных тогдашних международных биржах – на лондонской, амстердамской и гамбургской.

На востоке Европы собирались тучи новой войны – Наполеон Бонапарт готовился к решающей схватке с Северным сфинксом. У него возник свой соблазн – накануне боевых действий нанести удар по ослабевшим русским финансам, дабы окончательно дестабилизировать и без того расшатанную ситуацию, подорвать кредит и доверие к русской национальной валюте. Для этого надо было придумать нечто оригинальное и осуществить замысел в обстановке строжайшей секретности. Такая идея появилась, и созрел план действий. В отношении России, пожалуй, впервые применялись методы настоящей гибридной войны. Роль мины замедленного действия в этой войне должны были сыграть фальшивые ассигнации…

Автор — кандидат экономических наук, доцент Кафедры истории народного хозяйства и экономических учений Экономического факультета МГУ им. М.В.Ломоносова.