Доподлинно неизвестно, где и когда именно появилась первая монета. Даже древние греки и римляне имели на этот счет собственные, принципиально отличающиеся точки зрения. Вероятнее всего, родина монеты – древняя Лидия, находившаяся на территории нынешней Турции; время рождения – начало VII в. до н.э.
Период безмятежного обращения нового финансового инструмента длился недолго – уже в VI в. до н.э. античный мир познакомился с первыми фальшивками. Изготовление фальшивых монет оказалось делом доходным, хотя и небезопасным.
Фальшивомонетчики крупно рисковали – уличенных в этом промысле злодеев уже тогда ждали суровые наказания, характерные для тех не очень толерантных времен:
их изгоняли и ссылали, им отрубали руки, их казнили всеми возможными способами – травили, варили и сжигали живьем, а в Риме еще и отправляли в цирки, где они своей живой плотью разнообразили пищевой рацион крупных хищников. Ничего не помогало. Подпольных эмитентов меньше не становилось, они оттачивали свое преступное мастерство в конкурентной борьбе с государством.
Среди фальшивомонетчиков древности встречались по-своему яркие и великие люди. Известно, что на заре туманной юности своей «фальшивым монетчиком» был известный в будущем философ Диоген Синопский – тот самый, что среди бела дня ходил по Афинам с фонарем, т.к. искал человека и жил в бочке (на самом деле в пифосе – глиняном сосуде для вина). Причем фальшивомонетчиком Диоген был, по-видимому, наследственным: его отец был менялой и на досуге занимался фабрикацией поддельных монет, привлекая к трудам своим и сына. Собственно, за это молодой Диоген и пострадал. Он был изгнан из родного Синопа (в Греции это было пострашнее смертной казни, т.к. обрекало человека на лишение прав и вечное скитание), поселился в Афинах, где и стал знаменитым философом… и бесправным метеком.
Федор Жеребец и Ко
Первым русским фальшивомонетчиком принято считать новгородца Фёдора по прозвищу Жеребец. Хотя, если быть совсем точным, на самом деле он не был ни фальшиво-, ни –монетчиком, он был литейщиком и весовщиком, лил серебряные гривны (nota bene: гривна – не монета). В 1447 году в вину ему было вменено умышленное занижение доли серебра в сплаве. Однако так ли оно было на самом деле или Фёдор Жеребец — лишь жертва клеветы и самооговора, сейчас сказать трудно, т.к. методы, при помощи которых у него были «изъяты» показания (по официальной версии, его опоили каким-то зельем, и в таком состоянии он и признался в содеянном, попутно назвав еще 18 человек) не дают основания говорить об объективности следствия.
Тем не менее Фёдор Жеребец был убит, равно как и все его «подельники», а с 1447 года идет отсчет истории фальшивомонетничества на Руси.
В 1535 года мать Ивана IV Грозного Елена Васильевна Глинская провела первую в экономической истории России денежную реформу. Сама ли Елена Глинская была автором этой реформы или же данное мероприятие стало логическим продолжением взятой еще Иваном III линии на построение единого централизованного государства – вопрос спорный. Но именно этим преобразованием в Великом княжестве Московском вводился запрет для удельных князей на чеканку собственной монеты, создавался государев Монетный двор и устанавливалась единая для всего Великого княжества монета. Таким образом в России была учреждена монетная регалия.
С этого момента фальсификация монеты становится государственным преступлением. Наказание за него полагалось суровое, явно основывавшееся на европейском опыте. Сообразно действовавшему в средневековой юриспруденции т.н. принципу «эха» (наказание подобно преступлению), изобличенные в фальшивомонетничестве злоумышленники подвергались усекновению рук (если обрезали монету – тогдашние монеты не имели фиксированной формы); если же они чеканили «облегченную» монету (примешивали к серебру олово или свинец), то в горло им заливали их «воровские деньги» – расплавленные олово или свинец, в зависимости от того, какой металл использовали преступники.
И все же Россия – страна особенная, у нас и фальшивомонетчики особенные, не такие как в прочих царствах-государствах.
Например, в Европе никому бы и в голову не пришло, что можно чеканить фальшивую серебряную монету из… чистейшего серебра. Однако же…
Злые языки поговаривали, что этим промышлял сын известного сподвижника Петра I Никиты Демидова Акинфий. Дескать, в царствование государыни-матушки Анны Иоанновны в подземельях знаменитой «падающей» башни в Невьянске Демидовы развернули собственный монетный двор, который исправно поставлял хозяевам полновесные рублевики, по весу и пробе идентичные казенным (нашлись свидетели, вспоминавшие, что по карточным долгам Акинфий Никитич рассчитывался новенькими монетами, причем кое-кто уверял, что монеты были еще теплыми). Так оно или не так, но за руку Демидовых поймать никто не смог, ревизоры возвращались в столицу ни с чем (в чисто административном плане, конечно).
Да и что тут криминального? Если и чеканили Демидовы свою псевдо-государеву монету, так ведь не из суррогата какого, а из собственного серебра, добытого тут же, в Уральских горах, богатых своими подземными кладовыми. А в чем же тогда демидовский профицит? В чем мог быть преступные интерес Демидовых, ежели монету чеканили такую, что ее и фальшивой назвать язык не поворачивается – по внешнему виду она ничуть не уступала той, что выпускали Санкт-Петербургский и Московский монетные дворы (расположенный поблизости Екатеринбургский монетный двор временно не работал; не исключено, что оставшихся не у дел заводских мастеров и пригрел у себя Акинфий Никитич, дав им занятие по специальности), а по части содержания лигатуры (примесей) вроде бы и опережала продукцию императорских заводов?
Интерес мог быть в том, что в условиях действия правила свободной чеканки, когда всяк желающий мог принести на государственный монетный двор принадлежавшие ему драгоценные металлы (в самородном виде или в виде лома) и обратить их в удобную для платежей монету (с определенными издержками, естественно), Демидовы, наладив собственный промысел, проводили аффинаж и чеканку «мимо» казны.
Гораздо больший интерес для Демидовых мог быть в другом. Если официально заявить об открытии и эксплуатации нового месторождения серебра, то государство наверняка проявит к этому интерес – поблагодарит, конечно, после чего нагонит своих эффективных менеджеров и рабочих… и поминай как звали. А если не заявлять об этом в последовательно существовавшие Берг-коллегию, Коммерц-коллегию, Генерал-берг-директориум и снова Берг-коллегию, где полным-полным было нечистых на руку чинуш, всегда готовых погреться у казны, а втихаря самим осваивать уральские недра и взять монетное дело в свои руки? И при этом чеканить монеты точь-в-точь как настоящие? Кто скажет, что это фальшивомонетничество?
Монеты-то никакие не фальшивые, а самые что ни на есть всамделишные. И, заметьте, не облегченные, а полностью соответствующие государственным стандартам. Ну, а то, что отчеканены они не на императорском заводе, а где-то в Невьянске – так это еще доказать надо, что, при тогдашнем уровне развития экспертно-криминалистической техники было просто невозможно. А качество монет, опять же, говорило само за себя. Конечно, сие есть тоже воровство, сиречь преступление, но все-таки какое-то другое. Это вам не олово со свинцом в серебро подмешивать и не мелочь по карманам тырить – размах не тот, уровень другой и иное понимание сути вещей. Так-то…
А что же казна? В столице-то знали, ибо людей неравнодушных, социально активных и к тому же неудержимо писучих у нас всегда хватало. Тогда почему бездействовали или действовали недостаточно споро?
Ну, во-первых, нельзя отрицать определенную коррупционную составляющую – Демидовы были люди отнюдь не бедные и было кому за них порадеть при дворе. Во-вторых, Казначейство, видимо, вполне устраивало качество демидовских подделок; поскольку нельзя забывать тот факт, что такая фальшиво-нефальшивая монета, имеющая на себе государственный герб и светлый лик Государыни, попадая в каналы денежного обращения, если и не становилась всецело государственной собственностью (в нашем современном понимании), то, во всяком случае, оказывалась в распоряжении властей, по своему разумению решавших, как с нею поступать далее – оставить ли в обороте или же изъять, обратив их таким образом в доход государства (всегда, заметим, испытывавшего дефицит благородных металлов). А если содержание серебра в демидовской продукции было, как сказывают, выше, чем в государственной – так это даже хорошо, это можно только приветствовать.
Да и у самого государства в этом плане рыльце было в пушку – доподлинно известно, что в это же время на государственных заводах тайно чеканилась голландская золотая монета, имевшая в народе ряд названий – арапчик, лобанчик и т.п. И была она фальшивой ровно настолько, насколько фальшивыми были демидовские монеты.
Другими словами, получалась парадоксальная картина: фальшивомонетчик выпускал совсем не такую уж фальшивую монету и, по сути, работал в кооперации с государством, кое этому негласно попустительствовало. Невероятно? Может и так, но это Россия, и здесь, как сказал Пётр Великий, небываемое бывает...
Бумага все стерпит
<1>
Фабрикация фальшивых денежных знаков вышла на новый этап и даже на качественно новый уровень с появлением в Российской Империи бумажных денег.
Событие это могло состояться в царствие «кроткия Елисавет», но тогда не решились – дело новое, неизведанное, реакция в обществе может быть дурной. Могло это произойти и при не успевшем короноваться императоре Петре III Фёдоровиче, но не успел он и это – указ об учреждении государственного (sic!) банка, долженствующего выпустить бумажные дензнаки, был подписан 25 мая 1762 г., но не был воплощен в жизнь – 28 июня августейший выходец из Голштинии в результате дворцового переворота был отстранен от занимаемой должности, а затем и убит. Идея в очередной раз была предана забвению.
Задуманное своим убиенным мужем шесть лет спустя реализовала императрица Екатерина II. В предновогодние дни 1768 года она известила подданных о том, что с 1 января 1769 года в Российской Империи в обращение поступает новый вид денежных знаков, доселе гражданам неведомый – бумажные деньги, а именно ассигнации.
Надо признать, что это были деньги не для всех.
Первые ассигнации выпускались четырех достоинств и имели для того времени весьма крупные номиналы: 25, 50, 75 и 100 рублей. (Впоследствии к ним добавятся ассигнации других номиналов – 5, 10, 200 рублей, а ассигнации номиналом 75 рублей выйдут из обращения, во многом, кстати, благодаря изготовителям фальшивок).
Для сравнения: корова тогда стоила 5-7 рублей, добрая крестьянская лошадка (не под кавалергардское, конечно, седло) – около 10 рублей, хороший деревенский дом – 10-12 рублей. Так что большинство российских подданных могло прожить всю жизнь, так и не подержав в руках бумажную купюру – простолюдины в повседневном обиходе не оперировали такими суммами. Человек с непритязательными вкусами в постный день мог пообедать в какой-нибудь харчевне всего за 1 копейку; в день скоромный за алтын – 3 копейки – ему подали бы щи с мясом, каравай хлеба и квас. (Поскольку цены в те времена отличались завидной стабильностью, не меняясь едва ли не столетиями, то можем за примером обратиться к классику. Герои Николая Гоголя – Чичиков, Ноздрёв и его «зятёк» – в придорожном трактире вкусили от благ земных и пригубили монопольной водочки; все это обошлось им чуть дороже 15 копеек).
Несмотря на отсутствие в России опыта изготовления и использования бумажных денег, уже первые ассигнации несли на себе весьма серьезные средства защиты от подделки – все купюры имели порядковые номера (что даже в XX веке случалось не всегда), на них ставились «живые» (сделанные «собственноручно пером») подписи двух сенаторов, главного директора и директора ассигнационных променных банков. Кроме того, на ассигнациях имелись водяные знаки («просвечивающиеся прописи»): по периметру купюры размещались слова «Любовь к Отечеству», «Действует к пользе онаго», «Государственная казна» и номинал купюры. Надписи обрамляла «просвечивающаяся» рамка. Плюс ко всему на купюре ставились термические печати – два «сухих штемпеля».
Екатерина II не без основания опасалась, что привыкшее к использованию монет из драгоценного металла население не примет их бумажные заменители. Обращаясь к возлюбленному народу своему и предвосхищая возможные эксцессы, она собственным именем гарантировала обмен ассигнаций на звонкую монету (в данном случае это не фигура речи, а термин), взывала к сознательности и высказывала надежду на то, что появление новых денег, избавляющих людей от каждодневного контакта с презренным металлом, будет немало способствовать укреплению нравов в обществе и избавлению от таких социальных пороков и язв, как мздоимство и лихоимство.
Екатерину Алексеевну трудно упрекнуть в наивности и недальновидности. Как оказалось, подданные русской короны тоже не были наивными и умели видеть великое в малом.
Первыми нововведение по достоинству оценили как раз именно мздоимцы и лихоимцы, то есть взяточники. Оказалось, что давать взятки стало гораздо удобнее – если раньше мзду (подношение) надо было нести в громоздкой и тяжелой от монет корзинке, то теперь личная благодарность укладывалась в компактную и значительно более легкую пачку.
Появилась даже соответствующая лексика, чутко ухватившая и четко передавшая суть финансовой инновации: выразить глубокую признательность за помощь в делах и участие в судьбе – значит дать «барашка в бумажке».
Пристальное внимание на новые денежные знаки обратили и фальшивомонетчики. Хотя речь шла уже и не о монетах, и им пришлось осваивать новые технологии, зато впереди открывались невиданные ранее заманчивые перспективы…
Автор – кандидат экономических наук, доцент Экономического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова.