Михаил Погосян. Ректор Московского авиационного института
Мне очень хорошо запомнился дефолт. Собственно, это был шок для коллектива (Погосян был гендиректором ФГУП «АВПК «Сухой»» - прим.«Газеты.Ru»), люди стали получать намного меньше, хотя их зарплата в рублях не изменилась. Для многих встал вопрос: это какое-то разовое событие или это не последний дефолт. Люди, которые стабильно работали в отрасли, задумались – там ли они работают. С другой стороны, были и позитивные моменты, так как мы работали на экспорт, то долларовая выручка давала существенно больший объем средств в рублях, что в общем позволяло значительно улучшить экономику некоторых проектов.
Сергей Когогин, гендиректор «КамАЗа»
В то время я был мэром небольшого города – Зеленодольска (Республика Татарстан). Могу сказать, что в моей жизни это был самый тяжелый период. Это был стресс, это был шок. Я не отворачивался от людей, ходил на рынок, в магазины.
И было страшно смотреть, что же с людьми произошло – эта девальвация их одномоментно сделала нищими, и никто не понимал, а как же жить дальше.
В этой стрессовой ситуации было важно не отвернуться от людей. Я искал способы каких-то товарно-бартерных операций – денег же не было вообще, — чтобы как-то поддержать питание в школах, в больницах, потому что это все одномоментно развалилось. Договаривались с предпринимателями: «Не торопитесь, давайте хотя бы пять дней удержите цены». И люди понимали, соглашались, это все происходило. Очень тяжелый был период.
Сергей Калугин, заместитель министра цифрового развития, связи и массовых коммуникаций
Я тогда занимался управлением активами, это было ужасное время: вначале мы потеряли все свои деньги, а потом потеряли деньги клиентов. В какой-то момент – а клиенты же в России тоже люди непростые – мы поняли, что должны очень много денег. Если бы не один мой товарищ, увидев меня в лифте на грани, мне кажется, предынфарктного состояния, не позвал меня на охоту (с тех пор я начал охотиться), я не знаю, выжил бы я или нет.
Виктор Садовничий, ректор Московского государственного университета
Я был заведующим математической кафедрой, август 1998-го запомнился тем, что все наши профессоры покупали рис, крупы, сахар и клали под кровать. Я помню, было заседание кафедры, и
зашла одна доцент и сказала: «В Мытищах сахар на рубль дешевле!» Кафедра вся встала и побежала.
На самом деле, это было трудное время, надо было удержать бюджет Московского университета, чтобы зарплаты были – тогда и этот вопрос стоял. Но в целом преодолели.
Виктор Рашников, председатель совета директоров, основной владелец Магнитогорского металлургического комбината
На самом деле, было все нормально. Ничем не запомнился, мы даже не почувствовали – как работали, так и работали.
Олег Бударгин, вице-председатель Мирового энергетического совета
Честно говоря: глаза боятся – руки делают. Мне кажется, как и сейчас, очень важно иметь перспективы, иметь будущее. Это был, может быть, первый сигнал к тому, что всем нам надо с большой осторожностью относиться к новациям в части мирового управления, мирового порядка, особенно в области каких-то свободных вещей в экономики, и всегда оценивать, как это скажется на национальной экономике, на конкретном бизнесе. Единственное, что, может быть, мы не очень сильно услышали – что надо к таким большим мировым проектам относиться осторожно, по крайней мере не думать, что то, о чем говорится там, — есть истина в последней инстанции. После этих событий мы доказали, что у нас есть свое национальное ощущение, как будет устроена будущая экономика – и мировая, и региональная, евроазиатская.
Мы (Бударгин в 1998 году – заместитель гендиректора НГМК. – прим.ред.) как-то все пережили, у нас не было таких событий (забастовок. – «Газета.Ru»). Во-первых, все равно было будущее, понимали – у нас перспективы есть. Во-вторых, было чувство команды, мы всегда жили – и Норильск, и Таймыр, и энергетика, где мне пришлось поработать – тем, что нас выручала команда… Мне кажется, это тогда сохранило и «Норильский никель», и энергетику вообще. Второе – ощущение, что есть перспективы, есть развитие. Я очень горжусь, что создано министерство, которое объединило науку и высшее образование. Здесь не хватает промышленности: мне кажется, что треугольник «промышленность – образование – наука» — главная площадка для реализации послания и указа президента. Если говорить про ту историю, то как раз там, где я работал, этот треугольник работал… Не все меряется сегодня капиталом, сегодня все меряется технологиями. Те, кто будет управлять новыми технологиями (а новые технологии развиваются с крайне высокой скоростью и не имеют границ), те будут и без денег лидерами, будут обеспечивать качество жизни.
Деньги – это все придуманная история.
Прошли [дефолт], потому что были вместе. Были потери, но на наших производствах мы не ощутили это серьезно. Наверное, было что-то сиюминутное, какое-то неудобство, опасение за текущий день, но не было опасения за будущее, потому что была программа будущего…
Андрей Фурсенко, помощник президента, в 1998 году
Что надо сосредоточиться. Было, пожалуй, такое внутреннее ощущение, что надо сосредоточиться и что мы немножко распустились. Все-таки сосредоточились…
(Фурсенко в 1998 году — генеральный директор Регионального фонда научно-технического развития Санкт-Петербурга. – прим.ред.)
Аркадий Дворкович, сопредседатель фонда «Сколково»
Именно в момент объявления дефолта я был в отпуске, на парусной яхте ходили по южным морям. Я тогда работал консультантом в Минфине, очень хорошо помню все, что происходило, поскольку мы делали расчеты для министерства финансов. Конечно, все эти расчеты показывали, что справиться с такой долговой нагрузкой уже невозможно. И в принципе все было достаточно ожидаемо. Мы работали день и ночь, поэтому я помню такой очень напряженный труд. (Лично я пережил. – «Газета.Ru») в целом нормально, потерял часть денег, но в целом нормально.
Григорий Березкин, владелец группы компаний ЕСН.
Ой, реально был сложный момент. Я в это время был генеральным директором холдинга «Коми-ТЭК». Представляете, мы сейчас говорим про цену на нефть, а тогда, в 1998 году, она была, вы не поверите, 11 долларов за баррель! Мы реально кроили копейки, сводили концы с концами, платили зарплату. Это было такое чудовищное напряжение. Но в жизни наиболее ярко вспоминаются самые тяжелые вызывные моменты, и то время вспоминается с большой теплотой.
Наверное, любой кризис учит всех примерно одному и тому же: покупай, когда все продают, продавай, когда все покупают.
Мне кажется, это самое главное.
Андрей Комаров, председатель совета директоров, основной владелец Челябинского трубопрокатного завода
Мне больше всего запомнился «черный вторник». Помните «черный вторник»? Это был мой день рождения – 11 октября (1994 года. – «Газета.Ru»), — мы собирались отметить, практически никто не пришел. Это была личная драма. Что касается дефолта: от того, что случился дефолт, промышленность только по большому счету выиграла. Вообще мягкая кредитно-денежная политика всегда играет на стороне промышленности и реального сектора экономики, мы это видели на протяжении последующих 20 лет, всегда это работало.
Александр Мишарин, вице-президент РЖД
Так как выручка у министерства (Мишарин в 1998 году — в августе 1998 года - заместителем министра путей сообщения. – прим.«Газеты.Ru») была рублевой, а перевозки на экспорт оплачивались в долларах, дефолт существенно поднял выручку российских железных дорог, помог решить вопрос выплаты заработной платы. Второе – конечно, это был серьезный экономический удар, но так как объем перевозок во многом связан с конкурентностью российских товаров, то в течение нескольких месяцев, после того, как предприятия пережили (дефолт. – «Газета.Ru»), мы получили увеличение объемов, что позитивно сказалось на работе Российских железных дорог, потому что реально конкуренция экспортных товаров стала выше.
Александр Лебедев, председатель совета директоров «Национальной резервной корпорации»
Тем, что акции РАО ЕЭС, которые я купил на аукционе и которые стоили миллиард долларов, в один день стали стоить нисколько. И много чем запомнился. Я-то его, как банк, пережил, но это было крайне болезненно. И потом, девальвация, трехкратное падение рубля в течение двух недель.
Я не один кризис пережил, самый главный кризис мне искусственный сделали «крыши» банкиров-мошенников, я со всеми рассчитался, просто ликвидировал свой банковский бизнес в результате того, что пришлось отдать клиентам все деньги. Поэтому я привык. Безусловно, из каждого кризиса извлекаешь какие-то уроки, становишься более сейсмоустойчив.