— Какие главные черты – позитивные и негативные – вы бы отметили в людях в 2017 году? Скажем, успешные москвичи среднего класса.
— Сейчас тяжелее обобщать, потому что даже внутри одного слоя произошло большое разделение. По всему: настроениям, деньгам, видению будущего. Большинство людей переживает падение доходов. Когда три-четыре года назад грянул кризис, у большинства еще были деньги. Сейчас заначки заканчиваются, люди остаются на голой зарплате, что сильно меняет качество жизни. Да, это все равно приличное качество. Но то, что раньше можно было получить легко, стало проблемой.
И очень любопытно, как люди это переживают. Стоически! Это меня совершенно поражает. Последние «социальные возмущения», те, про которые говорил каждый приходящий, были про сыр.
Санкции по пармезану и хамону вызвали резонанс неизмеримо большей глубины, чем обеднение сейчас. Поразительный феномен.
— Этому есть объяснение. Людей лишили выбора, не спросив их об этом. Это объединило. А что сейчас людей разделяет?
— Всегда были те, кто работал в корпорациях, и те, кто имел свой бизнес. До последнего кризиса хорошие доходы были у тех и других, и они были сопоставимы. У бизнесменов несколько выше. Сейчас большая часть бизнеса просела. И те, кто не нашел нового источника доходов, — сегодня очень уязвимое звено.
Бизнесмены, привыкшие к свободе, к большим деньгам, не пойдут в корпорации. Во-первых, их не возьмут, во-вторых, сами не пойдут. А у людей, которые работают на корпорации, как были высокие зарплаты, так и есть, как был прекрасный соцпакет, так и остался.
— На настроение это влияет?
— У «корпоративников» все отлично! Да, они слышат про Серебренникова, про санкции, могут это констатировать. Но у них есть ощущение стабильности, того, что опять все хорошо, некоторое уважение к власти как к некому гаранту этой стабильности. В общем, на этом «поле» бегают голубые пони с розовыми пантерами. Да, они тоже говорят, посмотрим, что будет после выборов, однако у меня складывается впечатление, что это скорее присказка – в реальное ухудшение ситуации для себя они не верят или верить не хотят.
— А ощущение собственности крутизны в этой связи усилилось?
— Не сказала бы. Даже у корпоративных людей зарплата повысилась не настолько, насколько выросли цены и курс. Уровень возможностей все равно упал, но они как-то легко это приняли. Это феномен, который я отмечаю и который очень любопытен. Потому что, казалось бы, материальное благополучие или его отсутствие – сильный фактор. Но, возможно, этому есть несколько объяснений.
Первое. Речь пока не идет о том, чтобы нечего было есть. Остаются фитнесс-клубы, путешествия. Да, ездим меньше, сами поездки стали короче, не покупаем новую шубу – ходим в тех пяти, которые есть от «предыдущей» жизни. У всех от той же жизни есть недвижимость. Это второе возможное объяснение. Люди создали базу в прошлые годы, и сейчас речь идет лишь о ее поддержании и текущих расходах.
Наконец, третье объяснение. Почти все они вышли из довольно нищего советского детства. Я говорю про свой круг – люди от 35 лет. Хоть какой-то частью своей жизни они захватили память о том, как было. И… вернулись в несколько большее ограничение довольно легко. Внутреннего протеста нет.
«С женами и любовницами об этом не поговоришь»
— Любопытное принятие реалий. Что еще?
— Еще очень любопытно. Двадцать лет назад, когда я начинала работать, процентное соотношение приходящих к психологу мужчин и женщин было 20 к 80. На двадцать процентов мужчин, причем порой очень странных, было восемьдесят процентов женщин. Сейчас – это тенденция именно 2017 года – соотношение 50 на 50, а то и 55 на 45. Поразительно. Стало принципиально больше мужчин!
— Какого плана?
— Им от 35 до 50 лет. Они приходят с вопросами о смыслах, об отношениях, о семье. Человеческие темы, с которыми раньше приходили только женщины. Это не слабость, не форма отчаяния, потому что приходят достойные, состоявшиеся люди. Это запрос на диалог, на человеческое общение.
— А дома, на работе, в соцсетях пообщаться не могут?
— Не на эти темы. Не про чувства и смыслы. Похоже, мест, где они могут получить обратную связь по таким темам, нет. С женами и любовницами об этом не поговоришь, там в основном разговор о женских ожиданиях. Конечно, все зависит от отношений. С друзьями про страхи тоже особо не поговоришь. Мы раньше любили повторять, вот, мол, несчастные американцы, проводят часы у психоаналитиков, потому что им больше не с кем общаться. У нас в России как была традиция общения, так и сохраняется. Но местом, где можно поговорить про такие вещи, стал кабинет психолога.
— Кстати, об американцах. Почему, с одной стороны, люди все больше здороваются, желают «хорошего дня», прямо как в Америке, а с другой, в соцсетях – царство какого-то озверина? Как это совмещается?
— И то, и то – от усталости. Вообще, люди глобально устали. Период каких-то надежд и ожиданий, в общем, прошел. Не полны ими даже «корпоративщики», у которых в текущий момент все отлично.
— Отсюда, видимо, пошли поиски смыслов у мужчин.
— У всех! Отдельная тема – сейчас все стали смотреть на Восток. Когда нет опоры на понятные сегодняшние материальные блага и ценности или на какое-то будущее, человек начинает искать иные.
Человеческие отношения – это хорошая опора. Мы двадцать лет пахали с утра до ночи без выходных, зарабатывая деньги и довольно здорово теряя остальное. Любые отношения требуют времени. В Москве времени нет. И мы очень здорово растеряли отношения.
— А озверение тогда от чего?
— Та же усталость и отсутствие надежды. Когда человек устал, у него гораздо меньше ресурсов справляться с текучкой, с проблемами, с гневом. Эта всеобщая усталость и выражается в каком-то озверении. Но мне все же кажется, что за последнее время мы стали более человечными. Я говорю о своем социальном сегменте. Например, люди стали гораздо искреннее и легче нести деньги в благотворительность. Вообще, сопереживание возросло.
— Возможно, в благотворительность сублимируют невозможность сделать что-либо еще.
— Думаю, во многом именно так. Добрый поступок повышает ценность каждого из нас. Мы можем говорить что угодно про мотивацию, и она действительно может быть разной. Когда люди теряют опору, надежду, им все равно нужно откуда-то брать переживание самоценности.
Многие годы оно компенсировалось деньгами. Я заработал денег, купил квартиру, чего не могли позволить родители, да и я сам еще несколько лет назад. А теперь взял и купил дом, машину, кто что. И это, действительно, давало ощущение «я могу». Сейчас мы понимаем, что наши возможности ограничены, а после того самого сыра понимаем также, насколько зависимы от внешних факторов.
Мы жили в иллюзии независимости, пока нам эти границы не показали. Кто мог – уехал. В Израиле, например, волну 2014-2015 годов называют «сырной эмиграцией». Это те, кто уехали после Крыма и ввода санкций. Уезжать продолжают.
— Кто уезжает?
— Те, кто безуспешно сталкивается с государством в собственной жизни. Кого пытались посадить, у кого посадили близких или коллег. Но не только. Несколько семей уехало после того, как их дети попали в московские больницы, где родителей выгнали из палаты, ребенка вырвали из рук и тому подобное. По скайпу я сейчас работаю с эмигрантами 20-30 процентов своего времени. Такого не было никогда.
— Вы упомянули, что все смотрят на Восток. Едем медитировать в монастыри Шаолиня?
— Люди пытаются найти новые смыслы. Искать можно в разных направлениях. Например, действительно оказывается, что в здоровом теле может быть здоровый дух! Я как психофизиолог точно знаю, что это работает. Отсюда – повальное увлечение здоровым образом жизни.
Когда ты занимаешься спортом, правильно питаешься и т.д., часть стресса и проблем реально уходит.
Поэтому одни кинулись в ЗОЖ. Другие – в духовные практики. И да, сейчас очень востребованы восточные учения, адаптированные к западному мышлению. Третьи – в образование. Как никогда стали популярны лекции, семинары, интеллектуальные дискуссии.
— Напротив, часто складывается впечатление, что все как-то задорно и легковесно.
— Мне кажется, сейчас все гораздо спокойнее и скромнее по сравнению с тем, что мы прошли в нулевые годы, когда реально был пир во время чумы.
— Как сейчас обстоят дела с длинными ногами и силиконовыми губами, которые были просто символом тех лет?
— У мужчин больше нет возможности содержать любовниц, тема довольно здорово отступила. Денег любовницам больше не дают или дают мало. И очень смешно наблюдать, куда все эти девочки ринулись. Они теперь гуру фитнеса, проводят тренинги о правильном питании или учат, как стать счастливой, богатой и успешной.
— Кого учат?
— Примерно таких же, как они, только поколением моложе… Но в целом, тема, как я сказала, отступила. Таких девочек статистически много, а мужчин, которые готовы сейчас вкладываться в них своим временем, деньгами, силами, – в разы меньше.
Сейчас, как ни странно, в качестве опоры возвращается ценность семьи. Мужчины приходят ко мне поговорить про жен, причем не чтобы развестись, а чтобы именно разобраться в отношениях. Раньше они разбирались с любовницами.
«Уважения к ребенку не существовало»
— Вы начали говорить о семьях. Возникает много чувствительных тем по детям. То «синие киты», то стрельба среди подростков. Что, на ваш взгляд, происходит в возрастном сегменте 7-17 лет?
— Мы, постсоветские дети, поколение 35-50-летних, в основном травматики и невротики. Наши родители, абсолютно не желая того, а желая только хорошего, на самом деле воспитывали в нас все, кроме личности.
Мы не уверены в себе, потому что нас всю жизнь критиковали. «Почему четыре, а не пять?» «Я» — последняя буква в алфавите». «Никого не интересует твое «хочу», есть «надо», встал и пошел!»
По сути, все эти подходы противоположны тем, что детские психологи имеют в виду под развитием благополучной и гармоничной личности. Потому что отношение к ребенку должно быть уважительным, с признанием его ценности, с поддержкой, принятием и любовью. А этого всего мы и были лишены. Любовь еще хоть как-то получали, пусть и в урезанном виде. А вот принятия, безусловной поддержки и уж тем более уважения к ребенку вообще не существовало. Больше того, пестовался противоположный подход.
В итоге мы выросли неуверенными в себе невротиками и всю жизнь пытаемся прийти к адекватной уверенности в себе, пониманию, что не надо никому ничего доказывать, пытаемся прийти к своим чувствам и реальным желаниям… Но что мы сделали со своими детьми?
— Видимо, прямо противоположное…
— Точно! Мы сказали: вот так мы не будем. И начали выращивать этаких корольков. Что бы он ни сделал – везде молодец, самый лучший, гениальный, красивый! Породив, не ведая того, на выходе примерно ту же картину, с которой сталкивались сами. Мы, такие неуверенные в себе, выходили в мир и обнаруживали, что мы что-то можем! Внутри образовывался разрыв между «я все» и «я никто», в этом разрыве мы и болтаемся.
Следующее поколение мечется между теми же полюсами. «Я все» задали родители, а дальше этот человек сталкивается с миром, где Вася лучше в том, а Петя — в этом. И он опять болтается между противоположными полюсами. Хотя этому поколению легче, потому что родители дали все же чуть больше.
И лишь сейчас, и то в избранных семьях, приходят к некому адекватному подходу. Когда оценка ребенка строится не только на том, что мы видим, а на некоем потенциале. Условно, «ты сделал не очень здорово, но я в тебя верю, хочешь, я тебе помогу, я знаю, у тебя все получится».
— Но со всех сторон мы слышим про поток информации, который сваливается на молодежь. И как защитная реакция, притупляются чувства и эмоции, уходит способность ощущать, познавать.
— А вот не соглашусь. Когда я смотрю на ребят, которым сегодня двадцать, мне они скорее нравятся! Вот в предыдущем поколении, у тех, кому сейчас в районе тридцати, во многом ведущая ценность – комфорт. В нашем поколении во многом это были деньги, власть. У нас появились возможности доказать, и мы доказывали. Пахали ради денег, успеха. Потом родилось следующее поколение, где главный приоритет – комфорт. «Хочу джинсы». – «Ну вставай, иди работай». – «Да ну их, эти джинсы».
А следующее поколение – они опять хотят, у них есть цели, идеалы, причем неплохие. Справедливость, например.
— А подростки, за которых все переживают?
— Подростковый возраст, как был, так и есть, возраст, когда проверяются границы. Просто если в 1980-е годы проверка границ была закурить при маме, пустить облако дыма ей в лицо и сказать: «А меня вообще не волнует, что вы тут думаете», — то сейчас просто другие возможности. И проверка границ происходит на другом уровне.
Действительно, существует психологический феномен подростковой подражательности, а соцсети позволяют более широко и активно распространять какие-то вещи. И вот возникают «Синие киты». Послушайте, самоубийства в подростковой среде были всегда. Именно в подростковом возрасте возникает тема жизни и смерти. Просто раньше она была в одном отдельно взятом подъезде, школе, а сейчас об этом узнают все.
Каждая история имеет резонанс, отсюда ощущение массовости явления. На самом деле, мы просто теперь об этом знаем и имеем возможность обсуждать. Но я не вижу большего подросткового кризиса, чем раньше.
«Мы отходим от заточенности на материальном»
— Можно делать прогнозы, какими мы будем в 2018 году? Что отомрет, что станет трендом?
— Сложно сказать, многое зависит от экономической ситуации. Думаю, если не будет каких-то экстремальных событий, все пойдет примерно так, как сейчас. Мы постепенно отходим от заточенности на материальном. У людей появилась явная и осознанная потребность в чем-то ином.
Но нет еще адекватной почвы, на которую это можно положить. Поэтому сейчас мы проходим через курьезные фантазии на тему духовности. Индусский гуру рассказывает банкирам, что завтра не существует, а деньги – ничто, Святой Николай совмещается с реинкарнациями, каббалой и медитациями. Но люди не идиоты, думаю, каждый придет к собственной концепции смысла.
— Мы отходим от материального, потому что кончаются деньги и надежды, уходим в благотворительность, потому что хотим выглядеть добрыми в собственных глазах. Мотивация важна? Имеет значение, почему человек что-то делает?
— Мотивация опирается на ценности и показывает ценности. Но здесь есть хорошая тенденция. Понимаете, даже когда мы из эгоцентризма идем к хорошим поступкам, это начинает резонировать с тем человеческим, что в нас есть. И рождает новые ценности.
— Количество добра в себе можно увеличить?
— Да. Человек — это потенциал. В каждом есть хорошее и плохое. И вопрос, какая часть станет большей. Как мышцу надо тренировать, чтобы она была активна, так и то хорошее, что в нас есть, надо тренировать. Один батюшка сказал человеку, который пришел к нему со словами «не люблю жену»: «Не любишь – делай дела любви». Потому что тогда в нас начинают резонировать чувства, которые к любви имеют отношение. Дела любви развивают способность любить.