Провал фаворитов
Особенностью этих выборов во Франции, которая придала им неожиданную зрелищность и драматизм, стало то, что ни один из тех, кто считался фаворитом гонки за год до начала выборов, кроме Марин Ле Пен, не принял в результате в них участия.
Вслед за действующим президентом Франции Франсуа Олландом отказался от участия в выборах и его премьер-министр Мануэль Вальс. Он ушел с должности для участия в социалистических праймериз, но разгромно проиграл представителю левого фрондерского крыла социалистов Бенуа Амону.
Эта ситуация сложилась из-за последовательной неспособности Франсуа Олланда занять позицию «отца нации»: за все время президентства он не произнес ни одной президентской речи и не сделал ни одного объединяющего страну политического жеста. Вместо того чтобы подняться над конъюнктурой, Олланд все время говорил как второй премьер-министр, а то и вице-премьер экономического блока, сведя главную задачу своей пятилетки к «борьбе с высокими цифрами безработицы».
По мнению наблюдателей, по-настоящему президентом Франсуа Олланд выглядел только во время периодов общенационального траура, и то лишь потому, что достойно держал позу молчания.
На правом фланге развернулась аналогичная картина неудавшейся консолидации: год назад Николя Саркози вернулся на позицию лидера с целью объединить разрозненные и деморализованные ряды своих сторонников, стремясь произвести впечатление заново родившегося политика. В частности, правая партия получила новое, третье с 2002 года название: вместо «Союза за народное движение» (ЮМП) она стала называться «Республиканцами». Ставка вновь, как и в 2007 году, была сделана на критику левых, оказавшихся «слабыми защитниками Франции». В момент, когда Саркози вышел на праймериз, наблюдатели полагали, что его главным конкурентом будет центрист и ширакист Ален Жюппе. Саркози в результате занял разгромное третье место, а Жюппе сенсационно проиграл второй тур праймериз неожиданно вырвавшемуся вперед экс-премьер-министру Франсуа Фийону.
Но и Фийону, ставшему ненадолго абсолютным фаворитом опросов общественного мнения, не суждено было довести политическое судно правых сил до президентских выборов в целости и сохранности. В силу разразившегося уже накануне выборов Пенелопагейта, скандала, связанного с подозрением о фиктивной занятости жены и детей кандидата на должностях помощников депутата, ему пришлось отказаться от центристской и объединительной риторики.
Причина неудачи президентской кампании правой и левой партий, однако, не столько в интригах и во внутренних дрязгах, сколько в отказе избирателей голосовать в условиях кризиса за инерционную повестку, в рамках классического сценария чередования, последний раз со скрипом сработавшего в 2012 году.
С последнего выборного цикла на каждых промежуточных выборах разрыв между условными элитами и избирателями только нарастал.
Это предопределило накал и ритм кампании, в рамках которой всем кандидатам пришлось не просто выйти за пределы своих нишевых аудиторий, но и выступать в принципиально новых, зачастую некомфортных для себя образах, прибегая к популистской «антисистемной» риторике.
Операция «Преемник»
Следующей по значимости, возможно более привычной для российского наблюдателя, чем для французского избирателя, чертой кампании стал беспрецедентный для Франции масштаб доминирования политических технологий, в условно «пелевинском» смысле слова, над дебатами по существенным вопросам национальной повестки.
Это связано с внепартийным форматом кампании: в той или иной степени каждому кандидату пришлось смешать краски флага, доставшегося ему от изначальной группы поддержки, и вести имиджевую, а не идеологическую кампанию.
Частным следствием доминирования технологической кампании стала своеобразная французская версия операции «Преемник»: «темной лошадке» Эммануэлю Макрону было проще выглядеть последовательным политиком именно в силу отсутствия «партийной» истории, которая в этой кампании означала экстраполяцию антирейтинга.
Он ушел с позиции министра экономики и создал собственное движение «Вперед, в путь!» чуть более чем за год до начала президентской кампании, позиционируя его изначально скорее как широкую дискуссионную площадку для подготовки реформ за пределами идеологических ограничений противостояния левых и правых.
Однако ко второму туру эффект сюрприза от быстрого восхождения молодого экс-банкира и экс-министра экономики правительства Франсуа Олланда, соавтора крайне непопулярной реформы трудового кодекса, прошел, и на смену ему пришел скепсис: очевидным стала неготовность кандидата на президентский пост конкретизировать обещанную программу перемен.
В условиях, когда система институтов Пятой республики стремительно утрачивала доверие, все более актуальным становился запрос на перемены и на лидера, способного их воплотить. Однако условия появления этого лидера блокировала высокая степень расколотости и поляризации аудитории. Одной и главной темы у этой кампании так и не сложилось, если не считать таковой сам кризис образа общего будущего.
Роль сетевых движений
Отдельным и незаметным из России фактором кампании является появление мощных низовых сетевых движений, которые имеют свои стратегические и отличные от элит взгляды и в перспективе способны навязывать их партиям и движениям, создавая ситуационные элитные коалиции по разным вопросам.
Хронологически первым стало движение «Манифестация для всех», участники которого протестовали против закона «Брак для всех». На основании этого движения возникла сетевая структура «Сенс Комман» («Здравый смысл»), объединившая восходящих звезд блогосферы и интеллектуалов правокатолического толка. Тактически они поддержали Фийона, добились его победы на республиканских праймериз и обещания министерских портфелей в случае победы на выборах. Именно их безусловная поддержка позволила кандидату, скомпрометированному коррупционными скандалами, продолжать вести кампанию с морализаторской консервативной риторикой.
Однако уже после первого тура они показали свою независимость, не последовав указанию республиканцев голосовать за Макрона против Ле Пен.
Схожая эволюция произошла с движением «Ночь на ногах», участники которого протестовали против серии законов, изменяющих трудовой кодекс, а также против доминирования антитеррористических действий и секьюритизации общества.
Здесь стоит говорить о возникновении множества самых разнообразных сетевых общин, динамику которых наиболее эффективно попытался использовать Жан-Люк Меланшон, открыто включая в свою предвыборную программу те или иные низовые инициативы (например, предложение облагать дополнительным налогом продукцию брендов, закрывающих заводы во Франции, переводя производство в условную Польшу, предложение законодательно ограничить разрыв между зарплатой менеджера и работника на предприятии коэффициентом 1 к 20 и т.п.).
Удивительно, но никто из правящих социалистов не смог опереться на антикапиталистический, эгалитаристский и антисистемный характер этого широкого левого движения. С поражением Меланшона в первом туре, который за время кампании из «крайне левого» чуть было не стал единым кандидатом левых, эти движения очевидно не прекратят своего существования, а будут искать иные альянсы на основе идей устойчивой экономики, противостояния «дикому либерализму» и «Европе банкиров».
Интрига второго тура
Сценарий второго тура выборов предопределил выход на короткую дистанцию двух кандидатов, у которых нет ни одной точки соприкосновения, кроме пресловутой антисистемности, которая на этом этапе становится скорее отстреленным патроном.
Выход один на один с Марин Ле Пен, с одной стороны, выгоден для Эммануэля Макрона. Ведь после первого тура он оказался в ловушке, когда конкретизация его предвыборной программы размывала преимущества образа «новой силы», а значит, ему достаточно занимать по отношению к Ле Пен нишу «умеренного центриста», «меньшего зла», «кандидата будущего» против «кандидата страха» и т.д.
С другой стороны, таким образом он оказывался в той самой электоральной нише «ни рыба ни мясо», из которой невозможно привлекать новых избирателей, осложняя себе доступ к политизированному и радикализировавшемуся электорату левых сил и правых сил. Вслед за отказом Меланшона от однозначной поддержки Макрона возникла опасность коалиции недовольных, которые, в отличие от «центриста», могли позволить себе агрессивную и мобилизационную ценностную кампанию.
Марин Ле Пен же оказалась в исключительно выигрышной позиции: ее антирейтинг не выглядит критично на фоне ощущения кризиса системы и протестного вектора голосования. То, что ее победы боится большинство элит, автоматически делает ее лидером протеста, а маргинальный ореол партии «Национальный фронт» и ее основателя означает, что шансы на победу Марин Ле Пен минимальны.
Получается, что на президентских выборах голосовать за нее безопасно: выиграть она не выиграет, а припугнуть элиты получится.
Несмотря на соблазнительность аналогии, во Франции менее вероятно повторение сценария, предопределившего провал Хиллари Клинтон, которая, создав риторическую коалицию максимально широкого спектра, утратила тем самым мобилизационный потенциал и отдала Дональду Трампу избирателей, ожидающих большей социальной справедливости.
Вопреки устоявшемуся журналистскому шаблону, Марин Ле Пен не является ни французской версией Трампа, ни локомотивом «фрексита» наподобие британской Партии независимости Соединенного Королевства, ни выразителем консолидированной антисистемной повестки всех радикальных сил в духе Беппе Грилло.
К выборам 2017 года «Национальный фронт» полностью прошел цикл ребрендинга, начавшийся с перехода руководства от отца к дочери в 2011 году: спикеры и первые лица партии поменялись, ряды сторонников партии пополнились, в частности, движением «Гомосексуалисты за Марин Ле Пен» (GayLib), в их заявлениях зазвучал отказ от идентичности «крайне правых», а Марин Ле Пен стала вести кампанию, в которой наряду с негационистскими и антииммигрантскими лозунгами звучали поочередно то цитаты из де Голя, то из Жана Жореса.
В первом туре «Национальный фронт» успешно вел условную кампанию тревоги, объединяющую под трамповской вывеской «французы прежде всего» все опасения избирателей: потерять работу, безопасность, идентичность, моральные устои, привычный уклад жизни и т.д. В этой антимодернистской риторике общее могли для себя найти все группы избирателей, готовые узнать себя в негативном описании действительности, а главным позитивным лозунгом объединяющих лепенистов можно считать следующий: «Это единственная партия, которой мы еще не дали порулить, давайте же попробуем, авось ничего не потеряем».
Главной задачей для Марин Ле Пен ко второму туру стало не оказаться идентифицированной с хорошо известным старым злом, пусть даже соглашаясь на удобно аморфную нишу зла нового и неведомого.
Но, несмотря на несоизмеримо большую, чем в 2002 году, опасность победы Марин Ле Пен на президентских выборах за счет невиданного социального разобщения Франции, для Эммануэля Макрона она, по всей видимости, останется во втором туре «удобным злом».
При этом тактическая и технологическая победа над Марин Ле Пен (которая даже по самым смелым социологическим прогнозам не сможет набрать более 45% голосов) ставит перед кандидатом с амбициозной реформаторской повесткой небанальную стратегическую задачу консолидации парламентского большинства на выборах, которые пройдут уже этим летом и поражение в которых превратит самого молодого президента Франции в «хромую утку». При удаче на парламентских выборах во Франции возникнет подобие полуторапартийной системы с широкой коалицией в центре и радикальной оппозицией слева и справа.
В случае же неспособности переломить кризисную повестку в общественном мнении на следующих президентских выборах 2022 года элиты Франции и ЕС окажутся без возможности электорального маневра перед лицом радикальных сил.
Возвращаясь к педагогическому эффекту французских выборов для российского зрителя, неожиданным их уроком стало то, что тематика, связанная с исламом, мигрантами и безопасностью, оказалась на периферии дебатов. Главными темами выборов стало будущее французской экономики в Европе и мире, а также желанная модель социальной справедливости.
Утрата доверия к действующим политическим элитам пока не превратилась в вотум недоверия системе в целом а-ля Трамп. Можно даже сказать, что кандидат, побеждающий на выборах, получает карт-бланш на реформы даже от избирателей, не голосующих за него.
Будущему президенту предстоит ответить на запрос о переменах, соревнуясь не столько с консервативной повесткой, сколько с негативными ожиданиями и риском дежавю.
Как и в России, во Франции обозначился разрыв между системой управления и стоящими за ней группами интересов и запросами граждан, которых не устраивает инерционный сценарий развития без развития. И в этом еще один урок: во Франции системе удалось перезапустить голосование надежды на позитивную картину будущего, но общий объединяющий образ этого будущего не сформирован, и сформировать его за счет исключительно технологических и стилистических приемов не удастся.
Авторитет власти будет зависеть от коалиции сил, которую получится создать ad hoc, лавируя по каждому вопросу. От того, сумеет ли президент опереться в решающий момент на силы гражданского общества, а не на закулисные договоренности, зависит, останется ли его имя в истории.
Автор — политолог, психоаналитик (Франция)