— Какие конспирологические теории причин Февральской революции были в ходу в то время?
— Многие как в стране, так и вне ее видели измену в верхах. Одни говорили о «немецких шпионах» или «немецких агентах влияния», другие не доверяли генералам с иностранными фамилиями, третьи полагали, что проблемы со снабжением — это результат деятельности немецких предпринимателей.
В конце концов в измену в верхах и при дворе стали верить даже очень многие компетентные люди.
Шепотом говорилось даже о возможном предательстве царя, но эти слухи не доминировали, а вот про императрицу Александру Федоровну часто говорили, что она является агентом влияния Запада, а то и просто шпионит в пользу Германии. Эти слухи подрывали легитимность существующего режима. Даже многие епископы православной церкви не поддержали императора, в той или иной степени приветствовали новый режим. И многие искренние монархисты накануне революции не находили в себе любви к последнему царю, потому что считали его либо предателем, либо, что было чаще, человеком, который не способен привести Россию к победе.
— В одной из своих работ вы упоминаете, что перед Февральской революцией у разных политических группировок был один общий враг — «темные силы». Что это за силы?
— Для одних темной силой была монархия, для других — капитализм, для третьих — немцы, для четвертых — мародеры в тылу, для пятых — евреи. Но уверенность, что все беды в стране являются результатом заговора неких «темных сил», комбинируемых по-разному, была очень сильна накануне Февраля 1917-го.
Усиление такого иррационального конспирологического дискурса было, как мне кажется, одной из причин российской революции.
— Есть серьезный диссонанс между представлениями о царской семье как о кротких, добрых людях, занимавшихся благотворительностью, с нежными отношениями внутри семьи — и теми слухами, которые ходили о них…
— Так как царская семья прославлена в качестве святых, я постараюсь быть максимально корректным.
Хороший человек — это не профессия. Царь в первую очередь был государственным деятелем, это была его работа. Но Николай II не был хорошим политиком. Он, правда, был добрым семьянином, внутри семьи действительно существовали хорошие теплые отношения. Я всем, кто интересуется историей, рекомендую прочитать переписку царя и царицы — это очень важный человеческий документ и исторический источник.
Но все было непросто. Императрица была необычайно робким и замкнутым человеком. Ходили слухи, что она и по-русски говорить не умеет. Это полная неправда, но отчасти слухи основывались на болезненной застенчивости Александры Федоровны: она часто краснела, не могла говорить при скоплении людей. Вот в письмах она хорошо формулировала мысли, много писала своему мужу и родственникам.
В годы Первой мировой войны императрица пыталась играть большую политическую роль. Впоследствии этому придавали чрезмерное значение.
Ходили слухи, что существует правительство императрицы, что царь является подкаблучником — для этого не было оснований. Но Александра Федоровна действительно пыталась действовать в качестве советника царя и этим своим поведением давала поводы для такого рода слухов. Также она вела переписку со своими родственниками, в том числе и с теми, кто находились в Германии. Не вся эта переписка дошла до наших дней, отчасти она была уничтожена, но это была весьма деликатная акция, а царица вела себя крайне неосторожно, совершенно этого не скрывая.
Вот и появились слухи, что она передает секретную информацию в Берлин, что в Царском Селе существует тайная радиотелеграфная станция — ее впоследствии упорно искали, разумеется, без всякого успеха.
Все это была полная чепуха, но когда множество людей в это верят, причем верят и те, кто, казалось бы, должен располагать достоверной информацией: офицеры гвардии, офицеры Генерального штаба, иностранные дипломаты, политики, то слух становится чем-то большим, чем слух — он воспринимается другими как экспертное суждение.
— Вы писали в своей книге, что даже благотворительная деятельность императрицы и великих княжон, когда они ездили по лазаретам в качестве сестер милосердия, ставилась им не в заслугу, а в вину. Но почему?
— Судя по царской переписке, императрица переживала тяготы Первой мировой войны куда более остро, чем ее супруг. Он, конечно, ездил на фронт, но видел там специально подготовленные, хорошо снабженные войска, которые, по замыслу их командиров, должны были порадовать императора.
Царица тоже работала сестрой милосердия не в обычном госпитале, а в специальном, где по преимуществу были офицеры, но все равно она видела истерзанные, искалеченные войной тела, смерть людей, за которыми она со своими дочерями ухаживала.
Почему подданные не оценили этот действительно искренний патриотизм императрицы? Одна из причин — изменение отношения общества к самой сестре милосердия. В первые месяцы войны сестра милосердия — это символ выполнения женщиной патриотического и христианского долга, женский подвиг. Но с течением времени этот образ тускнел — сестра милосердия стала скорее символом легкомысленного тыла. Среди солдат ходили такие слова: «Японскую войну господа офицеры пропили, а эту — с сестрами милосердия прогуляли». Иногда и более грубое слово употреблялось. Штабные автомобили называли «сестровозами».
Не все сестры милосердия были профессионально подготовлены, не все были добросовестны — иногда их называли не сестрами, а «кузинами милосердия» и даже «сестрами утешения». Ситуацией воспользовались и профессиональные проститутки — некоторые из них одевались в форму сестер милосердия и таким образом привлекали клиентов.
В общем, культурный контекст изменился и стал задавать рамку восприятия. Теперь те же плакаты или патриотические почтовые открытки, на которых царица и две царевны были запечатлены в форме сестер милосердия, казалось бы, подтверждали самые невероятные, страшные, глупые слухи о якобы имевшейся связи царицы и Распутина.
— Антимонархические взгляды в народе были больше связаны с конкретными лицами или с самим принципом монархии?
— Тут надо быть очень осторожным. Усиление негативного отношения к императору и, в первую очередь, к императрице, на мой взгляд, вовсе не означает отрицания монархии. Одна из причин Февральской революции и ее быстрого успеха заключалась в том, что в решающий момент многие люди, которые считали себя убежденными монархистами, а монархию — наиболее подходящим режимом для России, не могли, не считали нужным поддерживать последнего царя.
Некоторые воспринимали это для себя как очень трагическую ситуацию, но к 1917 году монархисты были дезорганизованы, разобщены — это факт.
— Допустимо ли рассматривать то время в черно-белых тонах: монархисты-антимонархисты, патриоты-антипатриоты?
— Это так же неверно, как восприятие Гражданской войны в бело-красных тонах. Люди считали нужным участвовать в Первой мировой войне и оформлять свой патриотизм по-разному. Кто-то был искренним монархистом — тут проблем не было. Кто-то был противником либо монархии, либо царя, но говорил: моя страна воюет, и в этой ситуации я должен поддержать главу государства — такой отложенный антимонархизм.
Некоторые монархисты считали, что монархия — это хорошо, но Николай II не очень хороший монарх. А кто-то искренне считал нужным поддержать Россию в борьбе против германского империализма, потому что считал, что это первый шаг на пути политического реформирования России. Например: война в союзе с Англией и Францией сама по себе будет способствовать демократизации России.
Кто-то был против войны, но после того, как монархия была свергнута, выступили за оборону Отечества. Их называли революционными оборонцами.
Так что ситуация была разнообразная и очень подвижная. Понимание патриотизма и тогда, и сейчас разное. И сегодня мы видим попытки каких-то людей сделать патриотизм своей монополией.
— Если мы говорим о доверии слухам, то почему же так мала была роль прессы? Каково было отношение общества перед революцией к публикациям СМИ?
— Во-первых, цензура военного времени привела к тому (не только в России), что люди перестали верить прессе. Французский историк Марк Блок, сам фронтовой офицер, говорил, что люди верили всему, кроме того, что писалось в прессе.
Во-вторых, само по себе распространение прессы не всегда блокирует распространение слухов. Иногда некая информация, напротив, может провоцировать волны слухов. Например, газеты нередко выходили с белыми полосами — цензура запрещала публиковать какие-то послания. Это сразу пробуждало всевозможные фантазии, люди возбуждались. И в той ситуации, когда граждане в результате шпиономании, германофобии были настроены на определенную конспирологическую волну, любое такое отцензурированное послание способствовало распространению новых «шпионских» слухов.
— Слухи были сознательными вбросами или стихийно рождались в народе? Можно сейчас это установить?
— Слово «или» здесь не подходит. Конечно, какие-то политические силы были заинтересованы в фабрикации и интерпретации слухов. Известно, что какие-то фейки, как сказали бы сегодня, распространяла Германия: в немецких листовках писали: ваш добрый царь Николай уже давно хочет заключить с нами мир, но ему не дает Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич. Вот этот слух, изображающий императора, казалось бы, в положительном свете, подтверждал и некоторые негативные слухи.
В то же время в своем исследовании я показал и даже, как мне кажется, доказал, что некоторые слухи рождались вне зависимости от этого — в народной среде, в том числе и среди необразованных крестьян. Иногда присутствуют слухи, персонажи, сюжеты, которых мы не видим в слухах, распространявшихся в образованном обществе.
— Кто больше порождал слухов: народ или высший свет?
— Есть мнение, что все придумывала интеллигенция в столицах, а потом это спускалось в народ. Но я не верю в однонаправленность слухов и их распространение.
Думаю, сама атмосфера времени Первой мировой войны, атмосфера паранойи, шпиономании, конспирологии способствовала распространению слухов во всех классах.
В некоторых случаях патриотическая пропаганда, созданная монархистами с самыми лучшими намерениями, могла читаться не так, как предполагали ее создатели. Например, долгое время в России, в годы Первой мировой войны, утверждали, что миролюбивая Россия противостояла военной Германии. Германия 40 лет готовилась к войне, и поэтому она может одерживать победы.
Но, читая соответствующие пропагандистские послания или глядя на патриотические плакаты, некоторые крестьяне говорили (за что они потом были арестованы): «Немецкий-то царь сорок лет готовился к войне, делал пушки, снаряды отливал, а наш-то дурак (чаще всего императора в оскорблениях называли дураком. – Б.К.) только водкой торговал». Намек на то, что в России существовала водочная монополия. В данном случае ясное и понятное пропагандистское послание переиначивалось.
Иногда важно, что распространяют слухи не только те, кто их распространяет, а тот, кто в соответствии с каким-то культурным кодом читает это информационное сообщение.
— Можно ли сказать, что государственная пропаганда проиграла войну слухам? Или никто не занимался этой пропагандой? Например, репрезентацией царской семьи перед народом.
— В начале Первой мировой войны популярность царя и императрицы усиливается. Потом она падает, но тут дело не только в технике пропаганды. По сравнению с другими воюющими странами, даже с Болгарией, которая воевала против России, наша страна тогда выступала гораздо слабее. В Болгарии пропагандисты использовали известных писателей, были созданы важные пропагандистские тексты. Про Германию или Англию я и не говорю — там пропаганда становится на новую ступень именно в годы Первой мировой войны.
— По каким источникам можно изучать такую, казалось бы, эфемерную, неуловимую вещь, как слухи?
— Источников много, к ним нужно относиться осторожно, сопоставлять друг с другом. Для меня источник, который я очень ценю в силу информативности, это дела «по оскорблению членов царской семьи». Это было преступлением: большая часть преступников в дореволюционной России — это не социал-демократы, которые распространяли листовки, не террористы, которые кидали бомбы, а крестьяне, часто неграмотные, которые оскорбляли, часто по пьянке (по крайней мере, они сами утверждали, что по пьянке), кого-то из членов царской семьи.
Я собрал в разных архивах полторы тысячи дел по оскорблению членов царской семьи, и если их анализировать, группировать, сопоставлять с другими источниками, то получается иногда очень интересная картина.
— Возможно ли в наше время интернета, чтобы слухи всерьез повлияли на действия людей в политическом плане?
— Я считаю, что влияли и влияют. Сами средства коммуникации не дают ничего, важно, как люди пользуются этими средствами, насколько им доверяют. В начале Первой мировой войны полицейские власти считали, что слухам подвержены только малообразованные слои населения, но оказалось, что это совсем не так.
Образованные современники и малограмотные солдаты верили в одну и ту же чепуху. И сейчас интернет способствует быстрому распространению слухов.
— А что общего между образованными и малообразованными людьми, когда они верят одним и тем же слухам?
— Политическая культура, которая и тогда, и в значительной степени сейчас является авторитарной. Когда в самых разных слоях общества доминирует патерналистское отношение к государству, к главе государства, где все надежды и ответственность возлагаются на него. В начале Первой мировой войны была вера во всемогущество российской армии, вера в сплоченность вокруг царя. А когда все успехи принадлежат первому лицу, то и все претензии по поводу просчетов и проблем адресованы ему же.
— А после революции какими эпитетами награждали врагов разные политические и общественные силы? Для кого врагом были «церковники» и кто были врагами для них?
— В православной церкви был кризис накануне революции. Многие, даже консервативно настроенные люди, требовали реформ, которые им режим не давал. Некоторые реформы были вполне прагматичными: приходской вопрос, вопрос о разводе, но они годами не решались.
Кроме того, многие священники и епископы, даже консервативных взглядов, были недовольны вмешательством в дела Церкви и государства того же Распутина. Среди историков существует дискуссия, насколько большим было это вмешательство. Но как бы там ни было, многие верили, что это вмешательство есть. И честным священникам и епископам это совершенно не нравилось.
Позже в Церкви начался процесс, который мой коллега Павел Рогозный назвал «церковной революцией», используя термин того времени. Был ряд конфликтов после Февраля: самыми важными и заметными были конфликты за власть в епархиях, потому что несколько видных епископов были отстранены. В некоторых епархиях были проведены выборы епископов, достаточно демократичные.
Также были конфликты между черным и белым духовенством, между прихожанами и священниками, между различными приходами, конфликты в монастырях — и нередко при этом использовался язык современной политики.
Одних называли распутинцами, контрреволюционерами, сторонниками старого режима, а сторонники консервативного направления иногда называли своих противников «церковными большевиками» или даже «церковными ленинцами». Далеко не все из них были будущими обновленцами — это обличение использовалось просто как ярлык, но мы видим, как современная политика окрашивала, оформляла конфликты внутри Церкви. Это очень сложный процесс, который нуждается в дальнейшем исследовании.
Кого мы называем в качестве врага — это ключевой вопрос политики. Например, часто использовались термины «ленинец» или «большевик», при этом те, кого так именовали, далеко не всегда таковыми являлись на самом деле.
Некоторые, например, хулиганили, бандитствовали, а их называли «большевиками». И это, как ни странно, способствовало тиражированию термина «большевик», а иногда и их популярности.
Огромное значение в это время приобрел термин «буржуй». Этому никто не противостоял, этот термин использовался разными участниками разных конфликтов, в том числе и в конфликтах внутри Церкви.
Формированию антибуржуйского дискурса способствовали не только большевики, но и другие социалисты: меньшевики, эсеры. В то время никто не отождествлял себя с буржуазией — это было бы крайне недальновидно и непопулярно. Но само по себе распространение этих антибуржуазных/антибуржуйских настроений в общем способствовало успехам левых радикалов, в первую очередь большевиков, создавало атмосферу, фон для их политической пропаганды и действий.