— В конце минувшего года ваша лаборатория совместно с Центром студенческой социологии провели опрос среди студентов, как они оценили Послание президента, если, конечно, вообще о нем слышали. Слышали?
— Слышали, как выяснилось, многие. И большинству (в опросе приняло участие 5048 студентов) это выступление скорее понравилось. Они услышали президента, который акцентировал внимание на человеческом капитале, на поиске молодых и талантливых — это им понравилось.
— А критического отношения к словам президента не возникло? Ведь он у власти почти столько же, сколько им лет, — а социальных лифтов для молодых и талантливых сегодня, мягко говоря, немного.
— Чтобы мыслить критически, надо уметь выстраивать причинно-следственные связи.
Там, где государство хочет вырастить гражданина, умеющего брать на себя ответственность, навык критического мышления — один из ключевых, у нас это пока не в приоритете.
И для ребят, которые приняли участие в опросах, мне кажется, это пока неподъемная ноша. Слова президента скорее упали на их представления о том, как должна быть устроена жизнь в стране.
А вообще это исследование в очередной раз подтвердило мои многолетние наблюдения — у студентов очень короткий горизонт планирования. И в этом плане они не сильно отличаются от среднестатистического россиянина. Российское общество поразительно гомогенно. В нем нет референтных групп, которые могли бы стать драйвером какого-то развития. Студенты таким драйвером не являются тоже. Хрестоматийная картинка бурлящей Сорбонны — это точно не про нас.
— Подавляющее большинство студентов одобряют деятельность президента?
— Да, из года в год эти цифры держатся около 80%. Они дети эпохи Путина и перемен не хотят.
--Казалось бы, когда, как не в молодости, хотеть перемен?
— Поскольку у нас в России не сильно развиты институты, в том числе институт президентства, представление о главе государства очень сильно персонифицировано.
Многие студенты говорят: мы даже не можем себе представить, что случится в стране, когда к власти придет другой человек. Их это страшит.
Мы в этом году задаем вопрос: «Что бы ты сделал, став президентом? Назови три реформы». Многие пугаются, говорят: «Я даже думать не хочу о том, чтобы быть президентом».
— Не все, надеюсь, испугались. Что ответили смелые?
— Борьба с коррупцией. Реформа системы образования. Подъем здравоохранения. Для примера — два ответа. «По возможности, я бы избавилась от коррупции. У наших депутатов, чиновников такая заработная плата за месяц, какую мне за год бы получать, а они еще жалуются, что им не хватает на жизнь. Хотя они еще и воруют. Я бы урезала им заработную плату, чтобы они стали такими же простыми людьми, как и мы, а эти деньги пустила на помощь тем же пенсионерам, на благо общества» (девушка, 21 год).
Или вот еще: «Государство создано для людей, и они должны в нем получать хорошее образование, а расходы на внешнюю политику, военно-промышленные комплексы я бы сократила в пользу людей» (девушка, 19 лет).
Буквально по пальцам можно пересчитать более оригинальные ответы. Первокурсница, например, предлагает:
«В Европе распространена практика, когда остатки еды из ресторанов не выбрасывают на помойку, а раздают бездомным в специализированных местах. Я бы подписала соответствующий закон/постановление, обязывающий руководство заведений общественного питания в России распоряжаться остатками еды именно таким образом, направляя их в специализированные центры».
— Хорошее предложение. А почему они в целом такие скучные, ваши студенты? Отвечают прямо как пенсионеры.
— Если ответить коротко — проблема в образовании, кругозоре. В этом году мы спрашивали первокурсников: сдавали ли вы ЕГЭ по истории? И я уловила абсолютно четкую зависимость: у тех, кто сдавал, — совершенно другая речь. Ты общаешься с цивилизованным человеком, у которого в голове есть ясная картина мира, временная ось, он понимает, что, откуда и куда, выстраивает причинно-следственные связи. У не сдававших ЕГЭ по истории этой картины мира просто нет — они стесняются своего незнания, живут только «сегодня и сейчас».
Вот мы назвали первокурсникам четыре даты — 1917, 1937, 1991 и 1993 годы — и попросили ответить, с чем эти даты у них ассоциируются. Даже 17-й вызвал проблемы. Далеко не все говорят, что это год революции. Отвечают — расстрел царской семьи, Первая мировая, что-то еще. Ленин, что удивительно, вообще не звучит.
— В Мавзолее на главной площади все еще лежит, но уже не звучит?
— Так получается. Лежит тихонько-тихонько. Дальше начинаешь спрашивать про 37-й. Тут начинается полная катастрофа — не то что про «большой террор» не знают, даже слово «репрессии» вспомнить не могут. Ответы: понятия не имею, зарождение нацизма в Германии, время первых пятилеток... С теми, кто сдавал ЕГЭ по истории, можно разговаривать — кто-то читал мемуары Колчака, кто-то — Солженицына, Шаламова… Но это редко. Про 91-й отвечают — развал СССР, но и это не для всех очевидно.
Ну а 93-й год большинство вообще приводит в ступор. В лучшем случае отвечают: «Конституцию приняли» и «Вроде Белый дом штурмовали».
— А Ельцина знают, как к нему относятся?
— Лет восемь назад у двадцатилетних что-то еще было в головах про «лихие 90-е». Но скорее на уровне штампа, без наполнения. Какие ваучеры, какая приватизация, какие реформы? Только «лихие времена» — деньги не платили, кругом были бандиты, а олигархи всем правили, отобрав народное добро. Сегодня и про «лихие» мало кто помнит.
Потом отмечали юбилей Гагарина — у нас гордость за Гагарина… Самый высокий пик, конечно, Великая Отечественная. И вместе с ней Сталин, который выиграл войну, вытащил страну из разрухи после войны, и прочая, и прочая... Хрущева не помнят — если только что-то про «кукурузу» и ни слова про «оттепель».
Вообще нет никакого представления о Брежневе — редко кто вспоминает про ввод войск в Афганистан, ну, наше население вообще фиксировано на военных событиях. Горбачева тоже плохо знают. И Ельцина стали забывать…
— А еще говорят, что современная Россия погружена в прошлое.
— Я, кстати, недавно перестала так говорить про молодежь. Еще лет пять-восемь назад студенты действительно искали образцы для подражания в прошлом, тосковали по СССР.
— Можно поподробнее. Что именно устраивает?
— Еще раз оговорюсь, что я не знаю ситуации в регионах, мы изучаем настроения студентов элитных московских вузов. Проще ответить от противного. Мы часто спрашиваем: что должно произойти в стране, чтобы твоя жизнь стала некомфортной, чтобы тебе стало плохо? Пока на первом месте ответ: если запретят выезд за рубеж/закроют границы. Например, с таким пояснением:
»…если вдруг будет ограниченная возможность в коммуникациях с другими странами, например, то это абсолютно точно заставит меня переехать, если я, конечно, найду возможность в таких условиях переехать» (девушка, 18 лет).
На втором месте ответ: если продолжится вторжение государства в личную жизнь. «Мы привыкли к свободе. Какая-никакая, но свобода есть. А если начнут ущемлять, то это плохо. Если лишить части свободы, то жить станет некомфортно. Это может коснуться чего угодно. Запретят, например, носить короткие юбки», — опасается 19-летняя девушка.
Первокурсник отвечает: «Пакет Яровой уже приняли, и я уже чувствую себя менее комфортно. Никому ведь не хочется, чтобы где-то хранилась его переписка и прочее. Создается какое-то впечатление слежки».
В общем, пакет Яровой не оставил их равнодушными. Пока трудно сказать, насколько устойчивой будет эта реакция, проверим через год.
На третьем месте — опасение серьезной цензуры в интернете. «Больше всего я боюсь, что в нашем государстве не то чтобы тоталитарный режим будет, но вот цензура полнейшая. Особенно в интернете. Я считаю это пространство вообще неприкосновенным, и никто не смеет ни читать переписки, ничего. Опять же пакет Яровой, который недавно появился, я считаю неприемлемым в нашем обществе. <…> Например, сейчас <…> мне немного страшно, что нас подслушивают», — отвечает второкурсница.
Также они активно против интенсивной христианизации частной жизни. «Что бы могло меня задеть? Если бы у нас в стране началось повсеместное засилье христианства и нарушалась статья о свободе вероисповедания. Потому что я не посвящена ни в какую религию, но засилье какого-то религиозного фанатизма заставило бы меня чувствовать себя некомфортно» (девушка, 17 лет).
— В недавнем споре вокруг Ельцин-центра Никита Михалков напирал на то, что не надо молодых учить идеям свободы, которую они воспринимают скорее как анархию. У ваших студентов есть какое-то ощущение недостатка свободы в стране?
— Нет. Большинство устраивает их уровень свободы. Для них свобода — продолжать жить так, как они живут сейчас.
— Политические свободы их не волнуют?
— А они не чувствуют, что их политические свободы попраны. Пока что они уловили только те угрозы, о которых я сказала.
— В общем, современных двадцатилетних можно смело назвать политически лояльными?
— Здесь зачастую срабатывает здоровый прагматизм. Когда молодой человек понимает, что из всех социальных лифтов движется только один, выбор у него невелик: либо я буду оппозиционным и окажусь нигде, либо я буду лояльным и сделаю карьеру.
— Выбор умом, а не сердцем. То есть если жизнь изменится, изменятся и они?
— Скажем так: у них гибкая система ценностей. Если человек принимает предложение о работе где-то что-то там, например, пропагандировать, это вовсе не значит, что он сам во все это безусловно верит.
— Так и в советское время шли в КПСС, как сейчас в ЕР.
— А знаете что? Может, и хорошо, что умные туда пошли. Проблема была в том, что раньше умные не шли — только прагматичные. А сейчас, поскольку умным деваться некуда, и они потянутся. А что будет потом, посмотрим…
Как предлагает один наш студент: «Я бы отстранил от власти всех людей, которые там находятся со времен Советского Союза… У нас есть много более молодых людей, которые пытаются пробиться к власти и что-то изменить, и у них могло бы это получиться хорошо, если бы была всесторонняя поддержка».