На первый взгляд кажется, что в этом катастрофическом видении европейского будущего есть определенный резон. В самом деле, во Франции вполне может выйти во второй тур президентских выборов убежденная противница евроинтеграции Марин Ле Пен, ныне торжествующие итальянские популистские партии грозятся поставить вопрос о выходе Италии из зоны евро, а евроскептическая «Альтернатива для Германии», казалось бы, может расширить свое присутствие на немецкой политической сцене и, следовательно, поставить под сомнение традиционную уже роль Германии как центра и локомотива интеграционного процесса.
Если, однако, отказаться от присущего значительной части заинтересованных наблюдателей романтического катастрофизма и перейти от размашистых, но не вполне продуманных умозаключений к гораздо более скучному анализу конкретной фактуры, динамика предстоящего года будет выглядеть существенно иначе.
Начать тут, конечно, надо с того, что при всей харизматичности нынешнего лидера французского «Национального фронта» и очевидной безликости ее потенциальных соперников в борьбе за президентское кресло дальше второго тура президентских выборов 2017 года ей пройти вряд ли удастся.
Феномен Трампа во Франции невозможен в данном случае именно в силу особенностей французской системы выборов:
нежелательный для истеблишмента проходной кандидат блокируется на финишной прямой второго тура объединенными усилиями большинства партий истеблишмента и их электората. Именно этот сценарий похоронил возможное президентство Жан-Мари Ле Пена в 2002 году.
Избежать этого варианта Марин Ле Пен может, только лишь если ее конкурентом во втором туре окажется очевидно слабый соперник. Однако против уже заявленного кандидатом республиканцев Франсуа Фийона или потенциально вероятного кандидата социалистов Мануэля Вальса (а никто из социалистов, кроме Вальса, во второй тур явно выйти не смог бы) шансы лидера «Национального фронта» на победу крайне невелики.
Насколько изменится внешнеполитический курс Франции в случае победы Фийона? Фийон заявляет о себе как о последовательном голлисте.
Но надо понимать, что голлист 60-х годов сильно отличается от голлиста 90-х: если первый категорически выступал против умаления политического суверенитета Франции, то второй инициировал процесс оформления Общей политики безопасности ЕС.
Каким голлистом будет Фийон?
Усилить роль Франции в Европе, оставшись в стороне от политической интеграции, как это мыслил сам де Голль, уже невозможно: это будет означать скатывание Франции в аутсайдеры интеграционного процесса и окончательное примирение с доминированием в этом процессе Германии. У всех европейских лидеров перед глазами пример британской проевропейски настроенной элиты, затеявшей с Брюсселем опасную игру за более комфортный статус участия страны в ЕС и в итоге вылетевшей за пределы игрового поля.
Исходя из этого, Фийон будет обречен актуализировать миссию Франции в интеграционном процессе как равнозначного с Германией политического и экономического локомотива, активно поддерживая (а скорее — выдвигая собственно французские) инициативы по углублению интеграции.
Известная противоречивость тут, безусловно, сохранится: так, например, Фийон довольно осторожно относится к построению европейской оборонной идентичности, а Париж даже при администрации Олланда не слишком охотно участвовал в реализации общей миграционной политики ЕС. Однако, похоже, у Франции нет особенного выбора.
Если всмотреться в итальянский кейс, то в первую очередь бросается в глаза, что
оказанная популистам из «Пяти звезд» и «Лиги Севера» поддержка на референдуме никак не связана с европейской тематикой.
Референдум был посвящен сугубо внутриитальянской проблематике конституционной реформы, и, следовательно, выводить из его результатов рост евроскептицизма итальянского избирателя было бы по меньшей мере некорректно.
Скорее наоборот, референдум показал консерватизм итальянцев, их неготовность к значительным переменам, и с этой точки зрения можно было бы предположить и нежелание что-либо менять и в статусе страны как члена ЕС — если бы в краткосрочной перспективе перед итальянским избирателем поставили подобный вопрос.
Но на сегодняшний день сама вероятность постановки такого вопроса на обсуждение выглядит крайне маловероятной. Да, вполне возможно, что поражение левоцентристского правительства Маттео Ренци приведет к парламентским выборам и, более того, к успеху на них нынешних победителей референдума — в первую очередь левых популистов из «Пяти звезд».
Но уже накопленный к сегодняшнему дню опыт пребывания у власти популистов во многих европейских странах убедительно показал, что большую часть своих лозунгов эти силы снимают со своих знамен незамедлительно после прихода во власть, поскольку того требуют прагматические интересы пребывания в истеблишменте.
Можно вспомнить в этой связи не только случай правопопулистской Австрийской партии свободы, пришедшей в правительство в 2000 году и отказавшейся от планов реализации части своих программных установок, но и гораздо более схожий с кейсом «Пяти звезд» пример Алексиса Ципраса. Лидер греческих левых популистов щедро раздавал обещания вывести Грецию из зоны евро — однако сразу после получения мандата от греческого избирателя не только отказался от этого лозунга, но и принял крайне жесткие требования европейских кредиторов.
Думается, итальянские популисты в случае прихода в правительство пойдут по стопам своих коллег из других стран, тем более что итальянская экономика гораздо сильнее интегрирована в единый рынок, нежели греческая, и ущерб от разрыва интеграционных связей будет пропорционально выше.
Успех немецкого правопопулистского движения «Альтернатива для Германии» (АfD) на земельных выборах последних лет — действительно для ФРГ казус нетипичный и значимый: никогда дотоле партия, выдвигающая антииммигрантские и, в известном смысле, антиевропейские лозунги, не получала до четверти голосов местного электората. И хотя на последних выборах в бундестаг в 2013 году АfD получила лишь 4,7% голосов, не преодолев пятипроцентный барьер, весьма вероятно, что на осенних выборах будущего года барьер будет партией успешно взят.
Само по себе это весьма важно: впервые за послевоенное время в германском парламенте будут заседать правые популисты (хотя и весьма умеренные). Постепенно размывается табу на проявление немецкого национализма, на сомнение в безальтернативности проевропейского вектора германской политики.
Однако следует учесть, что процент полученных «Альтернативой» на федеральных выборах голосов будет наверняка существенно ниже доли, собранной на земельных выборах. Это давняя закономерность европейской политической системы: чем более приоритетны выборы (а федеральные/национальные выборы всегда рассматриваются электоратом как наиболее значимые), тем больше доля голосов, отданных за партии истеблишмента, и наоборот, тем меньше доля голосов, собранных партиями – нарушителями спокойствия.
Поэтому при сохранении нынешних трендов АfD сможет в лучшем для себя случае набрать до 15–18% голосов и стать значимой малой партией бундестага. Заведомо ясно, что она будет обречена на роль оппозиции, поскольку ни одна большая партия ее в коалицию не возьмет под угрозой потери репутации. Будучи же в оппозиции, реализовать свои программные установки «Альтернатива для Германии» не сможет.
Это не значит, что у этой партии нет будущего. Это значит лишь, что ее будущее еще не наступило.
И если ничего экстраординарного в ближайший год не случится, следующий электоральный цикл пройдет в ФРГ под знаком очередного канцлерства Ангелы Меркель. Для европейской политики это означает, в частности, что Германия продолжит свою миссию экономического локомотива и, соответственно, политического лидера интеграционного процесса.
Таким образом, в наступающем году наблюдателю европейской интеграционной динамики вряд ли будет предложен к просмотру фильм-катастрофа. Скорее ему предложат к прочтению подобие производственного романа, с детальным описанием всей технологической рутины и борьбы за повышение эффективности.
За 60 лет своего существования европейский интеграционный корабль набрал такую инерцию движения и так усовершенствовал свой механизм, что способен преодолеть (и неоднократно преодолевал) серьезные шторма. Это не значит, что ему суждено плыть вечно. Но айсберг, которому, возможно, суждено потопить европейский «Титаник», еще не начал свое движение к цели.
Автор — доцент кафедры интеграционных процессов МГИМО, кандидат политических наук