Что мы рассказываем школьникам об этой эпохе? Вроде бы очень много, а если присмотреться, то почти что и ничего. Вокруг Ивана Грозного в нашей исторической науке бушевали настоящие вихри.
Через изменение отношения к Грозному можно по сути дела показать всю историю ХХ, а теперь уже и начала XXI века.
Сталинское превознесение, «передовые опричники», боровшиеся с боярской реакцией. Первая серия фильма Эйзенштейна, понравившаяся отцу всех народов. Вторая — запрещенная, третья — смытая. Тот момент, когда после ХХ съезда вторая серия стала доступна. Разговор о фильме «Иван Грозный» в «Одном дне Ивана Денисовича». Возникшая естественным образом параллель Грозный – Сталин, с соответствующими выводами, которые делались в эпоху оттепели.
Постепенная выработка более объективного подхода, когда историки, ничуть не оправдывая злодея, все-таки стали его изучать, а не просто огульно превозносить или осуждать. Переписка Грозного с Курбским, из которой, кстати, видно, насколько талантлив был царь-кровопийца.
А что из этого попадает в школу? Да, боюсь, что ничего или почти ничего. Изучая эпоху Грозного, надо сообщить детям достаточно много важной для истории и сложной информации. Возникновение приказов, появление стрелецкого войска, присоединение Поволжья, Ливонская война, избранная Рада, опричнина — и многое-многое другое. Часов, как всегда, не хватает. Пока объяснишь, в чем значение введения приказов для развития Московского царства и чем стрелецкое войско отличалось от дворянского ополчения, все часы и уйдут.
Есть тут и другая проблема. Если начать рассказывать школьникам, как Грозный на сковородке жарил бояр, как сажал на кол, как собственноручно душил своих незаконнорожденных детей, — то, конечно, они будут слушать с большим интересом. Только вот стоит ли вываливать на подростков все эти ужасы?
Рассказы о пытках и казнях всегда пользуются большой популярностью, но я совсем не уверена, что в нашей стране, где пыток и казней во все времена было так много, стоит подробно расписывать все эти детали.
И что же тогда? Про сковородку не рассказываем, про приказы и стрельцов внимательно изучаем, потому что это важная часть программы, в итоге получаем сурового царя, усилившего центральную власть, — а это в нашей стране всегда считается положительным качеством.
Каждый год, закончив заниматься эпохой Грозного, я устраиваю дискуссию и предлагаю своим ученикам сформулировать плюсы и минусы его правления, а потом оценить. И всегда находится достаточное количество учеников, которые ставят Ивану Васильевичу вполне приличные баллы, а потом еще и обосновывают свою оценку: он же ради государства все это делал, ну, нехорошо, конечно, убивать, но ведь ради интересов страны…
И у меня остается ощущение, что в наших рассказах о Грозном искажается какой-то весьма существенный баланс. Он был жесток, — но можно же сказать, что в XVI веке мало кто не был жестоким. Филипп II в Испании сжигал еретиков, Екатерина Медичи во Франции устроила Варфоломеевскую ночь, ну а у нас бояр на сковородку. Может быть, не так уж наш Иван ужасен для того времени?
Трудно сравнивать разные проявления жестокости. Что хуже — пытки Грозного или пытки инквизиции? Убитые новгородцы или убитые в Париже гугеноты? Все ужасно.
Но ощущение такое, что мало где репрессии были настолько всеобщими и с такими ужасными последствиями для страны.
Да, Грозный усиливал центральную власть, но делал это деспотически, подминая под себя все силы, которые обладали хоть малейшим намеком на независимость, — боярство, церковь (вспомним митрополита Филиппа, задушенного Малютой Скуратовым), города (вспомним утопленный в крови Новгород), даже опричников, которые через несколько лет уже тоже казались царю подозрительными.
Да, он присоединил Поволжье и тут же бросил огромные силы на непродуманную, бездарно организованную Ливонскую войну, которая длилась двадцать пять лет, закончилась поражением и страшным разорением страны, во многом предопределившим закрепощение крестьян.
Яркий, умный, талантливый, много читавший, прекрасно писавший, знавший много языков, что сделал он для своей страны?
Разорил ее города, подтолкнул крестьян к бегству из родных мест, а затем попытался не дать им уходить от помещиков, создав ту язву, которая будет терзать Россию до XIX века, уничтожал верных и преданных, послушных и независимых, пытал, казнил, казнил, пытал — неужели это искупается созданием приказов и стрелецкого войска, разработкой судебника и взятием Казани?
Стараясь быть объективными, показывая и хорошее, и ужасное, не вдаваясь в жуткие кровавые детали, мы иногда, пусть поневоле, начинаем работать на такой привычный и въевшийся в наши мозги, уже где-то на уровне подкорки стереотип: «Да, убивал, но зато сколько пользы принес…» А отсюда, как это ни дико звучит, уже не много шагов остается и до памятника в Орле, и до предложения убрать картину Репина из Третьяковской галереи — в общем, до абсурда. До дикого, безумного абсурда.
Что же делать? Выбросить из учебников занудные страницы про создание приказов и стрелецкое войско? Наполнить их описаниями кровавых расправ, пыток и казней? Достаточно открыть девятый том Карамзина и ткнуть почти наугад в любую страницу, найдешь там столько материалов, что любой, самый хулиганский класс будет слушать, раскрыв рот. Но ведь это будет столь привычный для нашей страны ход событий — бросаться от одной крайности в другую. Грозный был великий государь, создавший передовое войско опричников. Нет, он был кровопийца, точно как Сталин. Нет, он был выдающимся государственным деятелем, покровителем православной церкви.
Будь моя воля, я бы многое изменила в преподавании эпохи Грозного в школе. Наверное,
я бы сместила акцент — и больше говорила не просто о кровавых деяниях, сколько о людях. О князе Курбском, и о Малюте Скуратове, о несгибаемом митрополите Филиппе, и о злосчастных князьях Старицких.
О новгородском архиепископе, который полтора месяца умирал, замурованный в стену монастыря, и об Алексее Адашеве, который провел все те реформы, которые и усилили центральную власть. И, может быть, из рассказов об этих людях — злобных, благородных, героических, жалких, — сложилась бы та мозаика, та картина эпохи, которая выглядела бы менее плоской, чем рассказы о ней даже в самых хороших наших учебниках.
И еще я бы рассказывала о том, как воспринимали Грозного в разные эпохи, и показывала бы отрывки из фильма Эйзенштейна, чтобы дети увидели высокого красавца Черкасова в сцене помазания на царство, и странного, изогнутого, искореженного безумца в Александровой слободе в конце первой серии, и жуткий пир опричников в конце второй.
Да, я знаю, что часов не хватает. Все учителя всегда жалуются на недостаток часов. Какой уж тут Эйзенштейн, какой уж тут митрополит Филипп. К экзаменам надо готовиться.
Хотя, мне кажется, лучшей подготовки к экзамену, чем просмотр и обсуждение отрывков из Эйзенштейна, трудно даже придумать. Но это отдельная тема. А если мы не хотим усложнять, хотим все предельно упростить, потому что дети не поймут, потому что времени нет, то в лучшем случае получим «Казань брал, Астрахань брал, Шпака не брал», а в худшем — памятник в Орле.
Автор — заслуженный учитель России, преподаватель истории московской гимназии №1567