Колониальный синдром

Петр Бологов о том, почему уход Каримова не взорвет Центральную Азию и ничего не изменит для России

Петр Бологов
Фрагмент картины Василия Верещагина «Нападают врасплох» (1871) Wikimedia Commons
Расстановка сил на территории постсоветской Азии вряд ли сильно изменится после смерти бессменного президента Узбекистана Ислама Каримова. Выстраиваемые экспертами конструкции, в которых фигурируют ШОС, ОДКБ и Таможенные союзы, абсолютно не учитывают то обстоятельство, что Средняя Азия и Казахстан, где в ближайшее время также не исключена смена режима, по сути своей являются бывшими колониями России. Поэтому на государственном уровне Кремль просто не может относиться к постсоветским республикам Азии иначе как с позиций метрополии.

Именно поэтому официальные Ташкент и Астана, где после распада СССР власти приложили все усилия, чтобы повысить национальное самосознание, отныне всегда будут смотреть на Россию как на своего бывшего колонизатора, не оставляющего свои попытки прибрать к рукам природные богатства республик и лишить их права принимать самостоятельные решения во внешней политике.

В июле этого года исполнилось сто лет с начала Среднеазиатского восстания — крупнейшего выступления жителей национальных окраин против властей Российской империи.

Восстания, сравнимого по масштабам с польскими волнениями 1863 года или войной на Кавказе, длившейся не один десяток лет. Для людей, воспитанных на советских учебниках истории, особенно позднего периода, насаждавших мнение о том, будто бы вся Средняя Азия и Казахстан вошли в состав России по большей части добровольно, станет, возможно, откровением то, что овладение регионом стало возможным лишь после ряда кровопролитных колониальных войн.

И как следствие, российская политика в этом направлении мало чем отличалась от той, которую вели другие колониальные державы на территориях Азии и Африки.

Утвердившееся в советской историографии мнение о том, что подавляющее большинство народов Казахстана и Средней Азии более чем лояльно встречало царские войска, превалирует и в современной России. Так, в школьных учебниках заостряется внимание на «бескровных» действиях колонизаторов, тогда как большинство кровавых эпизодов российской экспансии просто игнорируется.

В этом отношении намного честнее выглядит «Краткий курс истории СССР» 1955 года издания, где то и дело встречаются обороты «упорно сопротивлялись киргизы русским войскам», «ожесточенно защищали узбеки свои земли», «воинственные племена Туркмении в течение 12 лет боролись с царскими войсками за свою независимость», и в итоге выносится резюме: после «захваченного» Казахстана «Средняя Азия стала колонией царской России».

Игнорирование этого утверждения и подмена исторических понятий, когда в ход идут заявления президента РФ о том, что у казахов, например, вообще никогда не было своей государственности, или эксцентричные утверждения Владимира Жириновского о том, что «счастливую жизнь в Средней Азии построили мы, иначе они так бы и ездили на ишаках и верблюдах, жили в пустыне», лишь осложняют диалог с независимыми республиками региона. Каждая из которых в свою очередь ныне вольна трактовать события прошлого, так как вздумается ее руководству, что не всегда совпадает ни с советской точкой зрения, ни тем более с эскападами лидера ЛДПР.

К началу XIII века Средняя Азия и южные области современного Казахстана были территорией едва ли не самой высокоразвитой цивилизации на планете.

Доминировавшее в регионе государство Хорезмшахов отняло у захиревших наследников Арабского халифата пальму первенства в мусульманском мире. Самарканд, Бухара, Гургандж, Отрар, население которых исчислялось сотнями тысяч человек, стали центрами развития наук и искусств, достаточно вспомнить Авиценну или аль-Бируни.

Монгольское нашествие положило конец этой золотой эпохе Средней Азии — пожалуй, ни одно завоеванное армиями Чингисхана и его потомков государство не подвергалось такому тотальному разорению, как Хорезм. Последствия атаки монголов на русские земли меркнут по сравнению с тем опустошением, которому подвергся среднеазиатский регион. Тем более что и уровень развития русских княжеств, где государственность находилась в зачаточном состоянии, не шел ни в какое сравнение с уровнем, достигнутым в Хорасане, Мавераннахре и Хорезме.

Средняя Азия так до конца и не пережила разгром, учиненный монголами

Все последующие века за исключением небольшого периода правления амира Тимура, наследие которого потомки разбазарили за несколько десятков лет, регион так и пребывал на периферии мировой цивилизации. Были забыты не только достижения времен хорезмшахов, но и более поздние свершения — к началу российской экспансии в руинах лежало большинство прославленных построек тимуридов. Тем более ни в Казахстане, ни в Средней Азии не прекращались постоянные миграции племен, сопровождавшиеся войнами и разорением территорий, что мешало региону поступательно развиваться.

Старт российскому завоеванию обширного региона — от реки Урал на западе до Иртыша на востоке и от Оренбурга на севере до Памира на юге — был дан указами Петра I, отправившего две военные экспедиции: Бековича-Черкасского в Хиву и Бухгольца в земли Восточного Казахстана. Обе они закончились провалом, но если Бухгольцу хотя бы удалось построить несколько крепостей вверх по Иртышу, потеряв от голода, болезней и нападений кочевников более полутора тысяч человек, то 4-тысячный отряд Бековича в Хиве был вырезан полностью и опорные пункты, которые были ранее возведены по берегу Каспия, пришлось оставить.

После этого провала Россия более века не вмешивалась в дела Средней Азии, сосредоточившись на колонизации Казахстана, которая сопровождалась постоянными восстаниями.

Самое крупное произошло в 40-х годах XIX века под руководством Кенесары Касымова. Но к тому времени аппетиты России, вступившей в Большую игру с утвердившейся в Индии Англией, было уже не остановить.

Провальный Хивинский поход 1839 года не умерил амбиций российских генералов, которые повели наступление на Среднюю Азию по Сырдарье, отвоевывая территории у Кокандского ханства. Первый штурм Ташкента в 1864 году был отбит, но на следующий год нынешняя столица Узбекистана была взята после упорного боя. Затем русские войска взяли под контроль Ферганскую долину и близлежащие области, хотя восстания местного населения против захватчиков здесь продолжались еще более десятка лет.

Почти одновременно начался захват земель Бухарского эмирата — особенно кровопролитным выдалось овладение Самаркандом. В итоге эмир признал российский протектор и пожертвовал империи самые плодородные земли.

За Бухарой последовал черед Хивы — в 1873 году войска генерала Константина Кауфмана, первого генерал-губернатора Туркестана, принудили хана к покорности, в подтверждение чего тот передал России все земли на правом берегу Амударьи. Однако покорение территории современной Туркмении, лишь формально подвластной хивинцам, затянулось до 1885 года. Оно сопровождалось рядом ожесточенных схваток и завершилось битвой на Кушке между россиянами и афганцами, которая поставила Санкт-Петербург и Лондон на грань открытого вооруженного конфликта. Впрочем, на тот раз обошлось, и Россия принялась осваивать новые владения.

Изначально делегированные в регион представители российских властей, в частности непосредственно генерал-губернаторы, выступали за ограничение переселения жителей остальной России на территорию края и тем более против самовольного захвата местных земель. В 1897 году туркестанский генерал-губернатор вообще запретил такое переселение. Но в Санкт-Петербурге придерживались иной точки зрения и, несмотря на невозможность сохранить контроль над количеством переселенцев, всячески способствовали миграции русских, украинцев и прочих в Среднюю Азию. Те же, не попадая ни под какие нормативные акты местных властей, вели себя на новой земле как бог на душу положит.

В 1916 году, когда указ императора Николая II от 26 июня о мобилизации «инородцев» на прифронтовые работы, взорвал весь регион — от Каспия до границ с Китаем, именно русские колонисты стали основным объектом ненависти восставших.

Из около четырех тысяч погибших русскоязычных подданных императора солдаты и чиновники составили лишь около ста человек — остальными оказались переселенцы и их семьи: женщины, дети, старики.

Поэтому императорский указ стал лишь катализатором народного возмущения, росшего как на дрожжах из-за неправильной земельной политики, низкой компетенции и малого количества местного чиновничества (на одного чиновника в Туркестане приходилось более 2100 жителей, тогда как в среднем по России нагрузка на них была в три раза меньше) и частично — из-за нравов «понаехавших». В одном из номеров Журнала Совета Туркестанского генерал-губернатора за 1911 год упоминалось пристрастие русских к винопитию и что «туземное трудолюбивое население часто с презрением относится к обессилившему от пьянства русскому населению».

Восстание 1916 года российские власти смогли подавить лишь к январю 1917 года. И хотя отдельные очаги восстания продолжали тлеть, им ввиду грянувших революционных преобразований суждено было стать эпизодами уже Гражданской войны. Которая, к слову, дольше всего агонизировала именно в Средней Азии — именно тут сопротивление большевистскому центру в лице так называемых «басмачей» завершилось только к концу 30-х годов XХ века, когда все остальное население метрополии — в данном случае СССР — уже миллионами грузилось в вагоны, чтобы отправиться на покорение Крайнего Севера и Дальнего Востока. Тоже в своем роде колонизация — только насильственная с обеих сторон.

Из всех республик региона 100-летие Среднеазиатского восстания, как и в целом тема российской колонизации, наиболее активно муссируется лишь в Киргизии, где еще со времен «тюльпановой революции» 2005 года сохранилось некое подобие демократического общества. Там, например, изредка и довольно вяло предлагают России покаяться и признать подавление восстания 1916 года, в ходе которого, по разным оценкам, погибли или сбежали в Китай несколько сотен тысяч местных жителей, геноцидом.

В остальных странах точка зрения на историю формируется официально, спускается сверху и никаких вольных трактовок не позволяет.

Уходя от болезненной темы российской колонизации — Россия-то никуда не делась, — в Казахстане, Узбекистане, Таджикистане — концентрируются на более древних событиях и персоналиях, проводя мостики из глубокого Средневековья сразу в наши дни. Чтобы было чем в следующий раз ответить Жириновскому.

Поэтому кем бы ни были преемники Каримова или Назарбаева на президентских постах, «пророссийский» курс (как, впрочем, и «прозападный») они будут проводить лишь в той степени, в которой он будет отвечать в первую очередь их собственным интересам. Это как никто лучше продемонстрировал как раз узбекистанский лидер, не раз менявший вектор внешней политики в зависимости от складывавшейся геополитической конъюнктуры.

Усилит ли свое влияние Россия в Узбекистане после прихода к власти того же Шавката Мирзияева (премьер-министр республики считается наиболее вероятным преемником Каримова)? Возможно. Но лишь до той поры, пока это будет выгодно официальному Ташкенту.

Что же касается политики Узбекистана по отношению к своим соседям, то тоже маловероятно, что она подвергнется сильной корректировке. Тот же Мирзияев, которого патронирует всесильный шеф СНБ (Служба национальной безопасности) Рустам Иноятов, зарекомендовал себя как весьма жесткий управленец, и сомнительно, что в спорных вопросах, оставшихся со времен Каримова, как, например, в споре вокруг строительства Рогунской ГЭС в Таджикистане или в приграничном противостоянии с Киргизией, он смягчит позицию Узбекистана. Располагающего, к слову, самой боеспособной армией в регионе.