Ален де Боттон «Новости». Издательство «Э»
Почему новость о людоеде, живущем в другом полушарии, вызывает больший интерес, чем новость об изменении налогов или кредитных ставок в твоей стране? Могут ли журналисты удерживать власть имущих в рамках закона? От каких живописных канонов происходят «подтверждающие» и «объясняющие» новостные фото?
Британский поп-философ давно растолковывает самой широкой аудитории идеи современных гуманитариев, избегая терминов и фамилий, требующих специального образования. Раньше это касалось работы, архитектуры и путешествий, а теперь речь идет о нашей зависимости от новостей.
Нас захватил почти религиозный ритуал их постоянного просмотра. Они всегда должны быть в кармане — на экране мобильника. С их помощью мы убеждаемся, что большой мир за пределами нашего личного опыта продолжает существовать.
Их главное сообщение — все это происходит не с тобой, ты зритель, который снова остался в относительной безопасности.
Этот бесконечный спектакль — серийные убийцы, вирусы, военные перевороты, авиакатастрофы и близкий экономический крах — пугает, но и убеждает нас в собственной «нормальности», обычно никак не влияет на нашу жизнь, но приводит в определенный порядок чувства.
В случае политического переворота в первую очередь захватывают штабы распространения новостей. Большинство людей некритично читают ленту сообщений, исходящих словно от высшего божества, мало задумываясь об экономической и политической зависимости источников информации.
Только переживание уникальности собственного опыта дает свободу от новостей.
Вместо вопросов о цели работы, природе справедливости и истинной роли рынков они задают сотни вторичных вопросов, оставляя чувство, что важнейшие проблемы никогда не будут решены и такая неразрешимость и есть единственно возможная стабильность.
Гай Дойчер «Сквозь зеркало языка». АСТ, 2016
Если не говорить ребенку, какого цвета небо, каким он назовет его? Наследуется ли способность к абстрактному мышлению и точным формулировкам? Какой социальный климат усложняет язык, а какой — упрощает? Что нужно изменить в языке новогвинейских аборигенов, чтобы перевести на него инструкцию к посудомоечной машине?
Недавний бестселлер известного израильского лингвиста для всех, кого интересуют языковые отличия, выражающие и ментальную разницу между нами. Он открыто оппонирует другому знаменитому лингвисту, Ноаму Хомски, с его теорией универсальных и врожденных моделей, формирующих любой из известных нам языков.
Викторианский интеллектуал Гладстон выделил цветовую гамму поэм Гомера (и его современников) и не обнаружил там ни «синего», ни «розового», ни «оранжевого». Это заложило основы исследований языкового спектра в разных языках. У многих народов оказалось всего три цвета.
То есть все люди видят разницу между синим и голубым, но не все нуждаются в том, чтобы ее называть.
Играя словами и примерами из истории языкознания от Гумбольдта до Якобсона, Дойчер отсылает нас к самым глубоким и потому незаметным слоям культуры, которые мы так часто и напрасно считаем природными и всеобщими свойствами сознания.
Почему в разных языках разные системы ориентации в пространстве? Как вышло, что «мост», яблоко» и «рыба» могут быть какого угодно рода в разных языках? С какого момента мы воспринимаем разные гласные как «мужские» и «женские»?
Кроме двух главных объяснений языковых и ментальных отличий — разный социальный опыт и разная наследственность — Дойчер настаивает на третьей причине: это нейронные связи, отвечающие за механику нашего мышления. Он надеется, что именно нейробиология готовит новый прорыв в понимании языка.
Пол Коллиер «Исход. Как миграция изменяет наш мир». Издательство Института Гайдара
Оксфордский профессор экономики, эксперт Всемирного банка и специалист по «нижнему миллиарду», то есть по самым отстающим странам, дал библейское название своему исследованию важнейшей мировой проблемы. Вооружившись графиками и схемами, он отвечает на три базовых вопроса.
В чем основной мотив массового отъезда? Плюсы и минусы для принимающей стороны? Что происходит с оставленной страной?
Нынешнюю (после начала сирийской войны) миграционную стратегию Европы он называет «политикой паники» и критикует справа идею постнационального будущего и мультикультурализма, предпочитая «включение» (ассимиляцию) вместо «сосуществования».
Стоит ли понимать миграцию как «империализм наоборот», то есть как месть бывших колоний? Как складываются политические отношения между диаспорой и оставленной страной? Есть ли у людей право жить, где они хотят, и является ли отрицание такого права расизмом?
В Японии число мигрантов — в пределах статистической погрешности, а в эмирате Дубай коренных осталось всего 5%.
Из США высылают около 400 тыс. нелегалов в год, но для Европы это неприемлемо. Сравнивая разные модели миграционной политики, которых больше, чем принято считать, Коллиер дает главный прогноз —
только уменьшение глобального неравенства стабилизирует поток переселенцев.
Слабость институтов делает роль конкретных лидеров фатальной, и это приводит к массовому отъезду наиболее самостоятельных.
Как европейские профсоюзы, повысив стоимость труда, сделали миграцию выгодной для работодателей, «открывших двери» в Европу после Второй мировой войны и создавших «гастарбайтерскую экономику» — экономическое благо, превратившееся в социальную проблему? Кто является ролевой моделью для приезжающих? Почему выходцы из местного «низшего класса» так часто проигрывают конкуренцию «понаехавшим»?
Эдвард В. Саид «Ориентализм». «Русский Мiръ»
Профессор Колумбийского университета написал прославившую его книгу о предрассудках «западного» (европоцентричного) сознания, которая в 1980-х вызвала скандал в мировом научном сообществе, бросила вызов истеблишменту, с тех пор стала классикой постколониальной теории и до сих пор остается источником вдохновения и споров.
«Восточная» жестокость, роскошь, деспотизм, чувственность — кто автор этих привычных понятий? Что общего в азиатских впечатлениях восторженных поэтов, скрупулезных филологов и колониальных администраторов? Как франко-британская модель Востока сменилась современной американской версией? Чем наш нынешний взгляд отличается от оптики крестоносцев?
Сами понятия «Восток» и «Запад» — это искусственные идеологические конструкции, удобные для имперского доминирования и высокомерного взгляда. Развитие любой культуры требует конкурента и вызывает войну интерпретаций. Ислам воспринимался как главный конкурент христианства со времен Крестовых походов. Но «сущность цивилизации» — это предельно спекулятивный риторический прием, потому что любой цивилизации свойственны гибридность и взаимное проникновение культур, а поведение людей задается историческим раскладом социальных игроков, а вовсе не «вечной сущностью».
В чем был настойчивый интерес Гете к исламу? Кто и когда придумал называть эту религию магометантством? Как Флобер создал «восточную женщину»?
Ориентализм больше рассказывает нам о самом Западе, чем о Востоке. Веками «азиатам» приписывались собственные пороки, грехи и тайные желания.
Как выглядел этот перенос у Байрона, Гюго и Нарваля?
Используя приемы Фуко и Грамши, Саид провел образцовое историческое расследование, показав, каким образом власть, наука и литературное воображение европейцев создавали «арабский восток» и «мир ислама». Ориенталистские стереотипы до сих пор пронизывают политическую риторику, публицистическую логику, сюжеты массовой культуры и даже научную оптику.
Микал Хем «Быть диктатором. Практическое руководство». «Альпина паблишер»
Норвежский доктор философии и политический публицист предлагает сатирическое пособие для тех, кто планирует попытать счастья в роли авторитарного лидера.
В отсутствие свободной прессы и реальной оппозиции вы легко можете превратить неограниченную власть в огромные деньги, сделав государство семейным бизнесом. Выдумывать новые государственные праздники. Официально приблизиться к богам («Бог на небе и Трухильдо на земле» — щиты с такими словами еще недавно висели во всех церквях Доминиканской Республики). Или завести себе женскую охрану на мотоциклах (Саккара в Буркина-Фасо). Ни один западный политик при всем желании никогда не сможет позволить себе такой эксцентрики.
Самые оригинальные примеры дает Африка, на втором месте — арабские страны. Книга построена на рецептах, взятых из практики авторитарных харизматов, и в этом смысле напоминает кулинарную: как выглядит страна, удобная для переворота? Чем этот переворот лучше всего оправдать в глазах населения и всего мира? Как превратить выборы в дурашливый спектакль? Что рассказывать детям в школах? Как забраться под кожу своим подданным и пропитать собой весь родной пейзаж?
Называйте свое появление у власти «великим возрождением», а все, что будет потом, — «золотым веком». Создавайте музеи своей семьи.
Сочетайте в себе отцовские и материнские приемы власти — и вы станете настоящим андрогинным «королем-солнцем». Чередуйте военную форму и национальный костюм. Благословляйте землю с помощью проверенных и древних ритуалов. Не мелочитесь в дворцовом декоре и вовремя платите солдатам жалованье. Никогда не признавайте своих ошибок. И не забудьте купить себе кусочек Французской Ривьеры под чужим именем.
Русский издатель на первой странице напоминает, что финалы «царей мира» обычно весьма плачевны, видимо, чтобы уравновесить веселый тон и привлекательность карьеры харизматичного диктатора.