Страшная по своей трагичности парадигма отношений: прогрессивный российский класс не верит, что от власти может прийти что-то хорошее. Поэтому абсолютно все решения власти воспринимаются им как подлые, преступные, людоедские. Так бывает с оглаской вполне полезных законов, которые у нас, как это ни удивительно, до сих пор иногда принимают. Нашему человеку, плотно втянутому в политический дискурс последних лет, трудно поверить, что Госдума не только запрещает, но иногда и разрешает. Трезвость мысли утрачена. Годы затягивания гаек загнали людей в когнитивный тупик.
Оттуда, из тупика, они возмущаются всем без разбора: разрешением ввоза сильных лекарств, штрафом для авиадебоширов, повышением акциза на сигареты с водкой. Столичные жители, конечно, возмущаются благоустройством Москвы. Считая себя безусловным носителем европейских ценностей, интеллектуальная и культурная элита страны вдруг возмутилась прокладыванием в центре столицы тротуаров и появлением там скамеек.
Конечно, думает элита, это все неспроста. Конечно, все схвачено. Все куплено, поделено, разворовано.
Трагедия собянинской администрации в том, что к тому времени, когда она пришла в Москве к власти, москвичи напрочь утратили способность есть котлеты без мух. Поэтому они не смогли разделить в уме две разные темы — вреда воровства и пользы благоустройства. То и другое требует борьбы. Это правда. Но бороться надо с воровством и за благоустройство. В Москве так не получается.
Если москвичи подозревают власть в воровстве на ремонте, то они, как и прочие россияне, уставшие от коррупции и поборов, требуют... не благоустраивать больше их город. Выставление этого требования куда безопаснее, чем поддержка антикоррупционных расследований. Вот и подалась народная боль в градостроительное русло.
И так во всей стране. Особенно трагична ситуация в Петербурге, где архнадзор стал политической темой, на ней ездят все, вплоть до городских сумасшедших. Это потому, что
вопрос сохранения городской среды стал последним легальным укрытием духа свободы. И люди в это укрытие устремились.
Петербуржцы свирепо требуют сохранить Дорогу жизни и расчистить от застройки десятки километров перспективного направления. Требуют законсервировать в центре города некрасивое здание электроподстанции, которая работала в самые тяжелые месяцы блокады Ленинграда. Но не требуют запретить строить нелегальные мансарды вокруг Эрмитажа. Ведь за такие требования ночью ловят в подворотнях.
Возмущение собянинской активностью — это крик беспомощного человека, которому не осталось безопасного места для протеста.
Крик ради реализации самого права крикнуть. Пока за критику пешеходных зон не сажают, человек будет ругать хотя бы их. О коррупции в сфере московского благоустройства пишут единицы, остальные возмущаются самим его фактом.
Кроме того, в условно либеральной части нашего общества не принято признавать пользу тех или иных решений власти. Как говорится, не комильфо. Свои не поймут. А понимать надо. Понимать полезно. Для общей эрудиции. Или чтобы узнать, когда московская тротуарная эпопея закончится.
Я жила в Тюмени при губернаторе Собянине и смею утверждать: эпопея не закончится никогда. Сергей Собянин не стихийно занялся благоустройством. И, уверяю вас, он делает это не ради денег. Хорошо — не ради одних лишь денег.
Любой город, попадавший Сергею Семеновичу под руку, он первым делом начинал благоустраивать, потому что для него благоустройство — страсть и основа управленческой политики.
В первые же теплые дни своего губернаторства он разбил в Тюмени фонтаны, оборудовал пешеходные зоны, поставил кругом скамейки и клумбы. До того точно также было в Когалыме, где Собянин работал мэром. Тогда в Когалыме вместо зеленых скульптур в городских парках устанавливали бетонные изображения капли нефти. Люди возмущались, писали в газеты, требовали перестать копать их город. Но Собянин копал и благоустраивал. В итоге сейчас, спустя почти четверть века, в городе вахтовиков Когалыме есть где прогуляться с ребенком и выпить по пути кофе.
Очень возмущалась благоустройству Тюмень, когда в центре города начали вырубать и прореживать под бульвары с аллеями несколько заброшенных парков, в которые вечером страшно было зайти. В начале 2000-х прошли огромные митинги в защиту этих парков — с ночными дежурствами, разбиванием палаток, киданием себя под бульдозер. Чуть больше десятка стволов черемухи мааки, срубленных по решению Собянина ради обустройства Текутьевского сквера, разбудили все политические силы региона.
Настоящую революцию произвел Собянин в сфере уличной рекламы: были принятые новые правила размещения вывесок на фасадах. Местные околокриминальные группировки в ответ собирали старушек на митинги. Но Собянин не уступал. Стало ясно, что город имеет дело не с сухим чиновничьим сердцем, а с настоящей страстью.
Когда тюменского губернатора забрали в Москву, после него осталось огромное наследие в виде почти трети городского бюджета, пускаемого на дорожные и благоустроительные работы. Осталось несколько подрядных организаций и целое бюджетное учреждение-прокладка, созданные специально для распределения финансирования дорожных работ. Но остались и скверы, аллеи, пешеходные зоны. По центру Тюмени можно беззаботно передвигаться пешком, там много мест, где удобно присесть, отдохнуть, покормить ребенка, поработать, съесть ланч.
Я успела пожить в дособянинской, собянинской и послесобянинской Тюмени.
Я была среди тех, кто своими телами бросался в начале 2000-х на бульдозеры. И знаете что? Сегодня я вспоминаю об этом с сожалением. Лучше бы мы боролись с непрозрачностью строительных расходов, с укреплением клановости среди подрядчиков, с гигантскими суммами, выделяемыми на ремонт и обустройство улиц. Но мы бились за полтора десятка черемух. Теперь я понимаю, что даже 100 деревьев в экосистеме 700-тысячного города большой роли не играют, а вот пешеходные зоны вывели тюменцев на другой уровень городской культуры.
А как сопротивлялась Тюмень сносу ларьков и рынков! Возмущались, что в центре города негде купить колготки! Что на вокзале не осталось места культурно пропустить рюмашку! Что возле остановок больше не продают аудиокассеты! Но ведь вместе с колготками в ларьках продавали наркотики. Водку у вокзалов реализовывали поддельную. Аудиокассеты из ларьков были дешевой перезаписью блатных песен.
Особенно сопротивлялись сносу ларечных муравейников товарищи, делавшие состояние на продаже изъятой на границе с Казахстаном контрабанды.
Когда ларьки снесли, люди быстро привыкли к тому, что в центре не толпятся больше алкоголики и наркоманы, что хозяева ларьков не дерутся и не стреляются там же друг с другом и что с площадей исчез удушающий аммиачный запах, ведь нужду свою продавщицы справляли в ведро прямо на рабочем месте.
Москвичи сегодня как тюменцы образца пятнадцатилетней давности.
Они возмущаются собянинской активностью избирательно и не всегда по делу. Когда снос киосков дошел до столицы, москвичи заголосили, что хотят жить по-европейски. Но в Европе большинство local shops открыто на первых этажах. Почему у нас по-европейски не выходит? Почему жильцы, особенно в Москве, тщательно следят, чтобы в их доме не дай бог не открылся магазин или хостел? Маленькие магазины нужны — требуйте открывать их.
Ларьки с трикотажными футболками к теме комфортного городского пространства отношения не имеют.
Как и продуктовые ларьки с заоблачными ценами. Люди, которые кричат, что их лишили права покупать хорошие продукты рядом с домом, лукавят или попросту никогда не были в ларьках. Иначе они бы знали, что там всегда грязно и дорого. И товары сомнительные. Особенно в ларьках у метро.
Симптоматично, что тех немногих, кто обрадовался сносу этой чудовищной пластиковой городьбы, стали обвинять в коллаборационизме. Заявили, будто Ксения Собчак продалась. Специально себя берегла, прозорливо дожидаясь, когда Собянин приедет из Тюмени сносить в Коньково ларек с бельем.
Нужно во всем знать меру. И никогда не терять трезвость рассудка. Возмущаться сносу ларьков, где бессловесные иммигрантки за копейки торговали дешевым майками, нерационально. Несерьезно, попросту говоря.
Теперь Москва, а вслед за ней Рязань, Нижняя Тавда и Тугулым возмутились раскапыванием древней мостовой на Тверской. Тут совсем непонятно. Если ее раскопали, следовательно, она была закопана? Оставалась под землей, и ее судьба никого не интересовала? Никому до мостовой не было дела. Зато теперь, когда о ней все узнали, вдруг поплыли крики о культурном кощунстве. А если Тверскую стали бы копать только для того, чтобы достать мостовую, вы бы Собянина поняли?
Паникуют от вечных раскопок. На полном серьезе уверяют, будто это беспрецедентно для целого мира. Что нигде такого нет. Друзья, ну разве вы не путешествуете? Не бываете за границей? Алексей Навальный почему-то просит нас не проводить параллели и не сравнивать. Там, говорит Алексей Навальный, все совсем по-другому. Да нет, Алексей Анатольевич, ТАМ все точно так же. Разве что воруют меньше. Вы в своем фонде с воровством обещали бороться или с вазонами? Если с вазонами, то вам действительно неинтересно, как обстоят дела ТАМ.
Я жила в Лондоне. У них все время что-то строят. Асфальт кладут от души, даже ночью. И прямо под жилыми окнами. А живут лондонцы преимущественно в таунхаусах с окнами аккурат на уровне асфальтоукладочного катка. Кто-нибудь возмущается? Я не слышала. В Британии постоянно проводят разметку на дорогах. Там вообще много дорожной разметки, потому что часть информации со знаков у них дублируется разметкой. Разметку прокладывают специальные машины. И бывали случаи, когда они чертили желтую ленту прямо поверх припаркованного автомобиля, а потом еще выписывали владельцу штраф. За то, что мешал работам.
Беззаветно любят рыть дороги бельгийцы. Подъезды к Брюгге, к курортным прибрежным городкам постоянно перекапываются, повсюду объезды, обходы, мобильные светофоры. Объезд могут сделать длиной в 50 километров. Люди опаздывают на паром через Ла-Манш, застревая в дебрях бельгийских временных дорог.
Совсем тяжелы дела в Торонто. Там нельзя было и 15 минут проехать по центру города, чтобы не натолкнуться на дорожные работы. И местные утверждают, что копают у них круглый год. Спокойно утверждают, с некоторой долей обреченности.
Дорожные чиновники разных стран постоянно сетуют, что у них порой и деньги есть, и ресурсы, чтобы за один прием и канализацию с водопроводом поменять, и ливневые стоки обновить, и кабели протянуть, а потом все это закрыть плиткой. Деньги есть, а времени нет, потому что, если они будут три месяца держать хотя бы один участок центральной магистрали открытым, их обвинят в разворовывании как минимум годового национального бюджета. Это общее место любого менталитета. Поэтому копают в несколько подходов везде. Но британцы это понимают. Бельгийцы и канадцы понимают, а наши люди понять не могут. Строят многоэтажные теории чиновничьего заговора.
Самые серьезные умы России сидят и гадают, зачем в Москве все это делают. Зачем яйца, зайцы, зеленые головы? Зачем урезают дорогу, расширяют тротуары, кладут слои брусчатки?
Гадают, вместо того чтобы радоваться: наконец-то лужковскую Москву, которую неприятно было проезжать даже мимоходом, меняют. Причем меняют в лучшую для нас, людей, сторону.
Знаете, я недавно ездила в Псков. Вы слышали о том, что в 200-тысячном Пскове в одном только центре всевозможных парков, аллей, пешеходных зон больше, чем в центре Москвы? Очень много места для свиданий, прогулок с детьми и велосипедных поездок. В Пскове хочется гулять, передвигать ногами, сидеть в сквере. Сколько уж денег получилось бы уворовать на благоустройстве в нищем Пскове? Может быть, дело и впрямь не в одном только воровстве?
«Оставьте наш город в покое» — самый громкий лозунг москвичей. А что, по существу говоря, требуется оставить? Мятый асфальт? Выщербленные бордюры? Ларьки с резинками для волос? «Оставьте судьбу Москвы москвичам» — другой куплет этот нехитрой песни.
У москвичей есть одна раздражающая любого россиянина черта: им кажется, что бюджет Москвы их личное дело.
Словно никто им не рассказывал, что финансовая система нашей страны устроена по модели муравейника, в который каждый несет в лапках, в ротике, на собственном хребте кто миллион, кто рубль, а кто и последнюю копеечку, и из которого потом каждому раздают кому по потребностям, кому по способностям, а кому просто по совокупности заслуг. Поэтому в плитке, выложенной в Москве, в огромных ее разукрашенных яйцах и в хилых посаженных деревцах есть копейка каждого россиянина. В том числе и моя. И мне не жаль копейки, которая пойдет на пешеходную зону в центре Москвы. Я буду рада, если у кого-то получится с непрозрачностью московского бюджета бороться. Но бороться с самим благоустройством я не хочу. Это, знаете ли, неинтеллигентно.