Борис Джонсон, Марин Ле Пен и даже Виктор Орбан порадовались грядущему отделению, обронив соответствующие реплики на темы свободы, независимости и «голоса народа», который, как известно, «голос Бога». Жан-Клод Юнкер и Франк Вальтер Штайнмайер посочувствовали происходящему, намекнув на то, что самой Британии это решение в скором времени изрядно аукнется.
Но в день триумфа, какой бы ни была его причина, редко слушают скептиков и пессимистов.
Даже некоторых людей, ранее не симпатизировавших нечаянному британскому исходу, пленяет масштабность и значимость происходящего. Как известно, нетрудно наблюдать за горящим Римом, попивая сок у себя в Равенне.
Но все же формула «не позволяй победам затрагивать голову, а поражениям — сердце» должна возыметь свое полезное действие, потому что при трезвом размышлении становится очевидным: в конечном счете Brexit не будет выгоден ровным счетом никому. Более того, история той же Европы это прекрасно показывает.
Поезд в конце тоннеля
Почти 98 лет назад, 13 ноября 1918 года, последний австро-венгерский император Карл I выпустил т.н. «прокламацию Эккартзау». В документе, адресованном народу Венгрии и напоминавшем скорее отречение, нежели простое воззвание, говорилось: «Я устраняюсь от любого участия в делах [венгерского] государства и согласен на любую форму правления и государственности, какую только выберет Венгрия».
Патриотическое воодушевление магнатов и националистов, промышленников и интеллектуалов было настолько велико, что уже 16 ноября была провозглашена Венгерская народная республика, премьер-министром и временным президентом стал Михай Каройи, и страна вступила на новый для себя демократический путь.
Этот путь закончился спустя полгода: 21 марта 1919 новое правительство социал-демократов, объединившись с коммунистами, провозгласило Венгерскую советскую республику, и несмотря на то, что последняя просуществовала лишь 133 дня, молодой демократии Каройи не суждено было вернуться на прежние восторженные позиции: уже в 1920 году в стране была восстановлена монархия, и наступил долгий период «Хортистской Венгрии» — консервативной, националистической страны, чей лидер, Миклош Хорти, был адмиралом без флота, регентом без короля и, наконец, союзником Адольфа Гитлера.
Найджел Фарадж, безусловно, не Хорти, и ни один Джереми Корбин, надо полагать, не будет провозглашать в Великобритании советскую республику — исторический пример, описанный выше, кажется очень далеким от проблемы Brexit. Тем не менее развенчание иллюзий в случае с «независимым» Лондоном может быть не менее болезненным, чем центральноевропейские экзерсисы с демократией.
Во-первых, никуда не деться от тех цифр, которые были озвучены задолго до голосования: экономика Соединенного Королевства в ближайшей перспективе потеряет несколько процентов ВВП, страну ждет снижение курса национальной валюты, сокращение экспорта, сжатие рынка труда, ну и, по всей видимости, пробуждение своих собственных «сепаратистских референдумов» — Шотландия и Северная Ирландия уже заявили, что не будут отсиживаться в стороне, раз уж пошли разговоры о «независимости».
Во-вторых, о своей отставке уже объявил Дэвид Кэмерон, и хотя это не приведет к новым парламентским выборам, некоторый шок Консервативной партии все-таки уготовлен: вместе с избранием лидера ее ждут интенсивные дискуссии о том, по какому сценарию должен проходить выход из ЕС и на каком рубеже этот выход должен остановиться. В условиях достаточно вялого восстановления экономики и политического раскола Brexit обернется для Великобритании существенными трудностями в реализации программ, направленных на развитие экономики: бегство капиталов на континент таким мерам, прямо скажем, не поспособствует.
«Брюссель суть зло, и все, что не Брюссель, — добро»
Отдельного рассмотрения заслуживает и вопрос о том, кто станет условным бенефициаром выхода Великобритании из ЕС. Слова о «великой победе демократии», конечно, недурны и при прочих равных даже полезны — но, если задуматься, они совсем недавно раздавались по поводу победы на греческих выборах коалиции СИРИЗА, а чем завершилось бесконечное славословие в адрес Ципраса, напоминать, вероятно, излишне.
Не случайно в списке людей, поздравляющих мир с Brexit, Герт Вилдерс соседствует с Владимиром Жириновским:
популисты традиционно любят громкие речи больше малых дел, и потому вопрос qui bono актуален как никогда.
В силу причин, озвученных выше, выгодоприобретателем вряд ли может стать (во всяком случае, в краткосрочной перспективе) само Соединенное Королевство: любой кризис можно, конечно, обставлять как дополнительную возможность, но в условиях просевшего ВВП и экономического спада подобная эквилибристика будет несколько натянутой.
Министр финансов Джордж Осборн еще 15 июня заявил, что в случае Brexit правительству придется урезать государственные расходы и повысить налоги, чтобы закрыть «черную дыру» в бюджете, — вполне естественно, что лейбористы, и до того выступавшие за членство в ЕС, выступили с резкой критикой таких программ. Кроме того, стоит еще раз напомнить, что в Шотландии и Северной Ирландии, чье население, к слову, проголосовало также за вариант Remain, может снова подняться волна собственного сепаратизма. Никола Стерджен уже заявляла, что если Шотландию будут вынуждать покинуть ЕС, необходимо будет провести еще один референдум о независимости, представляющие же ирландскую ситуацию Мартин Макгиннесс и Деклан Кирни сразу после победы сторонников Brexit выступили за референдум по вопросу объединения Ирландии.
Достаточно спорной выглядит и позиция тех, кто предполагает, что ЕС без Великобритании только усилится, хотя такое мнение частично разделяют председатель Европарламента Мартин Шульц, утверждающий, что цепной реакции и «эффекта домино» после Brexit не будет, и генеральный секретарь ОБСЕ Ламберто Заньер, назвавший голосование в Великобритании «уроком, который нужно выучить быстро и смиренно».
Федор Лукьянов справедливо замечает, что без либерализма Туманного Альбиона ЕС был бы еще более зарегулированным, однако выход Соединенного Королевства будет катастрофой для интеграционных перспектив: проект ЕС резко потеряет в привлекательности, а вот дискуссии о возможности «бегства» других стран возобновятся с новой силой.
Кроме того, «домино» может действительно не случиться, но нетрудно заметить, что
Brexit актуализирует в европейских странах откровенно правую, националистическую повестку с ее одержимостью идеями «суверенитета», «независимости» и «самостоятельных решений».
Марин Ле Пен и Виктор Орбан — известные спикеры, но их слова уже настолько приелись, что даже Алексис Ципрас — человек, с ЕС воевавший больше всех евроскептиков, вместе взятых, предупреждает о подъеме местечкового национализма и связанных с этим проблемах.
Есть мнение, что Brexit может стать катализатором для структурных реформ самого Европейского союза, и даже то время, которое уйдет на переговоры с Великобританией по поводу сценария выхода, может быть использовано для того, чтобы приблизить европейские институты к населению каждой из оставшихся 27 стран. Такой подход конструктивен, и, пожалуй, трудно представить лучшее руководство к действию для Брюсселя, но важно понимать, что у ЕС и без Brexit достаточно проблем, требующих неотложного ремонта, — для примера можно назвать долговой кризис или миграционную ситуацию.
Ветер, распахнувший окно в комнату, порой дает хороший повод к общей уборке, но если дело происходит во время урагана, то от ветра больше проблем, нежели решений.
Третье предположение может заключаться в том, что выход Великобритании из ЕС может быть выгоден России: Андрей Клепач уже подчеркнул, что кризис в Европе привлечет инвесторов на развивающиеся рынки, что позволит экономикам многих стран восстановиться после рецессии или хотя бы замедлить общее падение. Жаль только, что оптимистичные экономисты не принимают во внимание уже начавшееся падение цен на нефть и на уже начавшуюся фондовую нестабильность: чем закончились для России такие американские горки в последний раз, напоминать никому не нужно.
Кроме того, ЕС, несмотря на режим санкций, по-прежнему остается для России одним из крупнейших торговых партнеров, и его нестабильность непременно скажется на экономическом развитии нашей страны.
Что же до Британии, то никто не может гарантировать, что новое руководство Консервативной партии окажется более расположенным к налаживанию отдельных связей с Россией, а потому нас должно куда заметнее беспокоить отмеченное политологами-международниками усиление влияния НАТО на европейские процессы. В условиях вяло текущего противостояния на восточных их границах это вряд ли приведет к перезагрузке отношений России с кем-либо из некогда единого союза.
Предположение номер четыре может быть связано с тем отношением, которое наблюдается в среде российских и зарубежных левых. Отправная точка в их парадоксальном одобрении Brexit связана почти с тем же евроскептицизмом, которым вооружены правые националисты, — мол, Брюссель суть недемократичная бюрократическая структура, и чем больше стран скажет нет нынешнему проекту Европейского союза, тем светлее и лучше будет европейское будущее.
Борис Кагарлицкий, например, пишет: »[Европейский] Союз давно уже превратился в «тюрьму народов» (...) Массы людей понимают, что путь к единству лежит через демонтаж структур Евросоюза». Понятно, что левые интеллектуалы критикуют ЕС за «демонтаж социального государства» и «предательство простого народа», а не за искоренение традиционных европейских ценностей, как это делает Ле Пен, — однако результирующие позиции все равно удивительно схожи. «Брюссель суть зло, и все, что не Брюссель, — добро», — такой пересказ древней арабской поговорки про друзей и врагов привел современных социалистов вплотную к правому евроскептицизму, и в такой ситуации неплохо было бы помнить, что националисты являются для левых идеалов как минимум не меньшей угрозой, чем равноудаленный ото всех Брюссель.
Выхода нет
Ряд авторов, обсуждая последствия Brexit, говорят о том, что минимум два сценария могут нивелировать практически любые негативные следствия выхода Великобритании из ЕС.
Первым из них является сотрудничество с союзом по схеме сотрудничества с Европейской экономической зоной (ЕЭЗ), которую по сей день использует Норвегия, второй же траекторией является медленное вытеснение самой темы выхода из публичного пространства по причине затягивания переговоров. Конечно, это противоречит существующему «патриотическому» настрою британцев, но, помнится, летом 2015 года в Греции прошел референдум по финансовой политике правительства, где более 60% населения отклонили соглашения с ЕС, — и спустя неделю после подведения его итогов Греция подписала сделку с европейскими финансовыми институтами.
«Норвежская» схема вряд ли устроит британцев: те эмоциональные темы, которые и привели к победе на референдуме варианта Leave, с ее реализацией нисколько не утратят своей актуальности. Мигранты, проблемы экономического роста, ограничения протекционизма — все это, по словам профессора Лондонской школы экономики Саймона Хикса, делает норвежский сценарий даже более страшным, чем простое членство в ЕС.
Затухание же процесса выхода из Евросоюза возможно лишь в том случае, если место идеалистических лозунгов в публичной политике Великобритании займут какие-то иные сюжеты — например, новое обсуждение шотландского сепаратизма или ирландских проблем; итоги референдума не имеют прямой и обязательной силы, и при смене правительства и досрочных выборах консерваторы вполне могут торпедировать потенциальный выход из ЕС. Возможным инструментом для этого может быть повторный референдум с большим количеством вариантов, подразумевающим сценарии наподобие «остаться при обсуждении условий членства» и пр.
В общем и целом сложившаяся в Европе ситуация пока напоминает тревожное предвестье бури: вполне возможно, что таковая никогда и не случится, но некоторые жертвы все равно понесут все заинтересованные стороны. Ради идеализма высоких принципов и популистского выполнения неосторожных обещаний британская элита расколола общество и снова поставила извечный вопрос об ответственности политиков за последствия собственных решений. «Быть или не быть», иначе говоря, по-прежнему остается типично английским вопросом — несмотря на срок давности и итоги референдумов.