Джеймс Глик. Информация. История. Теория. Поток. АСТ. 2016
Увлекательная история о том, как люди учились пользоваться информацией, постепенно уточняя и исчисляя само это понятие.
От африканских барабанов и древневавилонской математики до примитивных счетных машин и дочери Байрона Ады Лавлейс, теоретически описавшей первый компьютер. От транзисторной революции в электронике до кибервойн, силиконовых долин и Джимми Уэйлса, создавшего «Википедию». Телеграф научил европейцев «сжимать сообщения». Клод Шеннон придумал слово «бит», кодируя связь между Черчиллем и Рузвельтом во время Второй мировой войны.
Что такое «фонетический дальтонизм» и «треугольные числа»? Как добиться, чтобы посланный нами сигнал не искажался?
Можно ли алфавит считать «вирусом»?
Бэббидж, Гедель, Виннер, Тьюринг и другие знаменитости, научившие машины перемалывать числа и изменившие теорию информации.
Вселенная, понятая как компьютер, непрерывно вычисляющий собственную судьбу, а само наше тело как информационный процессор, построенный из генов. Два основных действия, создающих реальность вокруг нас, — это кодировка и расшифровка. Рост и усложнение информации — единственный процесс, обратный мировой энтропии. Мир — это библиотека, в которой каждый не только посетитель, но и библиотекарь.
Необходимо ли для существования вселенной наличие разумного наблюдателя?
Как быть с тем, что все слова нашего языка определяются через другие слова, и в них нет никакого базового смысла?
Кто и зачем составил первый словарь и таблицу логарифмов?
Филип Котлер. Конец капитализма? Эксмо. 2016
Несмотря на провокационный вопрос в названии («Confronting capitalism» в оригинале) эта книга известнейшего американского маркетолога, бизнес-аналитика и консультанта крупнейших корпораций совсем не о том, что капитализм обречен, а как раз наоборот, о том, что рыночная экономика, несмотря на свои базовые проблемы (Котлер таковых насчитал 14), может если и не решить, то по крайней мере привести их к приемлемому для большинства людей состоянию.
Что скорее заставит корпоративную элиту вести себя этично: повышение налоговой ставки или запрет офшорных зон? Почему легкое неравенство стимулирует экономический рост, но достигнув известного уровня, неравенство начинает тормозить экономику? Как сгладить вечный конфликт между эффективностью и справедливостью? Что такое планирование «снизу вверх» вместо привычного планирования «сверху вниз»?
Высокие доходы меньшинства обеспечены низкими доходами большинства. Зацикленность на прибыли приближает экологический апокалипсис. Автоматизация порождает безработицу, а не изобилие. Никто не мыслит долгосрочно, потому что всех интересует только завтрашний успех. Рынок противопоставляет и сталкивает людей. Элита бизнеса и высший эшелон политиков необратимо срастаются… Каждой из базовых проблем Котлер посвящает отдельную главу, в конце которой предлагает вероятное решение.
Можно ли заставить рынок работать на большинство, а не на меньшинство людей? — Котлер положительно отвечает на этот вопрос и пробует совместить рецепты двух главных американских школ экономической мысли — неолиберальной и кейнсианской.
Современной экономикой правит вовсе не «невидимая рука рынка», но вполне очевидная «рука» крупнейших корпораций. На конкретных примерах нынешних бизнесменов и топ-менеджеров мы видим, как лоббизм и коррупция разрушают общество, но гуманизация рынка и социальная ответственность бизнеса залечивают возникшие шрамы.
Стейн Ринген. Народ дьяволов. Издательский дом Дело. 2016
Сам факт получения власти еще не гарантирует доверия в обществе. Откуда берется легитимность и авторитет разных институтов? Что в разных социальных системах заставляет людей идти в армию и платить налоги? Как сделать государство креативным и социальным, т.е. выгодным большинству? По каким правилам формируется сегодня политическая нация?
Последователь Макса Вебера, оксфордский профессор и ооновский эксперт, написал книгу об искусстве государственного управления.
Гражданин — это тот, кто понимает необходимость государственный власти над обществом, но при этом готов критиковать и ставить на место эту власть.
Смысл демократии в том, чтобы постоянно признавать собственное несовершенство и учитывать критику. Есть принципиальная разница между критикой демократии как таковой и критикой того, как именно она работает сейчас и здесь.
Когда и как случились взлом, дисфункция и паралич современной западной демократии и способна ли эта система реформировать саму себя дальше без великих потрясений? Откуда берется мода на неповиновение? Чем измеряется «эффективность управления» в разных странах?
На примере реформ Барака Обамы и «новых лейбористов» Тони Блэра видно, как пробуксовывает или принятие решений в интересах большинства, или же их исполнение.
В качестве лекарства от саботажа чиновников Ринген предлагает проект «революции сверху» в нынешних США с опорой на гражданское общество. В современном мире власть существует до тех пор, пока она ограничивает саму себя.
Какая из школьных систем способствует социальной мобильности, а какая воспроизводит сегрегацию? Как складывались отношения между бизнесом и государством в Южной Корее? Почему Рузвельту чаще удавалось воплотить свои решения в жизнь, чем Обаме?
Франко Моретти. Дальнее чтение. Издательство Института Гайдара. 2016
Моретти — стэнфордский профессор и один из самых востребованных сейчас «социологов литературы» и «теоретиков чтения», вписывающих мировую литературу в мировую историю.
Его любимый прием — компьютерный анализ огромных текстовых массивов одной эпохи, одной страны или одного языка. Именно это он называет «чтением издали» вместо пристального разбора отдельного текста. Нужно проанализировать формы, чтобы понять силы, создавшие их.
Какие жанры в разных обществах становятся главными и почему? Как связаны приключенческий роман и колониальная экспансия? Почему политический абсолютизм обеспечил расцвет барочной драмы?
Множество графиков и схем, показывающих механику шекспировских пьес, сюжетов Диккенса, китайских романов и колебаний книжного рынка. Изобретение новых литературных форм связано с введением новых форм власти. Роль улик в детективном рассказе дважды менялась – у Конан Дойля и у Агаты Кристи.
Если оценить названия семи тысяч британских романов за сто лет расцвета этого жанра, мы увидим важный сдвиг от описаний к заявлениям.
Вдохновение как не вполне осознанное ощущение в себе социального заказа. Русская литература с ее вечными «славянофилами» и «западниками» как зона драматического обмена между европейскими и восточными типами сознания и способами выражаться.
С одной стороны, точные аналогии из биологической истории видов, а с другой — из экономического деления современного мира на центр, периферию и полупериферию. Социология школы Валлерстайна помогает ответить, почему одни новые приемы в литературе приживаются, а другие — нет. Как работает читательский отбор? Эволюционирует ли литература и если да, то по каким общим законам?
Дмитрий Быков (признан в РФ СМИ-иноагентом). Тринадцатый апостол. Молодая гвардия. 2016
Каждая эпоха по-своему слышит классиков. Эгоцентричный поэт, харизматичный лектор с пристрастием к эстрадным парадоксам, веселый публицист и блестящий преподаватель литературы, Быков понимает Маяковского через важных для себя Бродского, Синявского, Набокова и знаменитых бардов времен расцвета авторской песни.
У него получилась книга не только о Маяковском, но и о том, зачем вообще нужна литература и, в особенности, поэзия.
Хорошая литература, по Быкову, это всегда прививка от жестокости и привнесение нежности в этот кусающийся мир, т.е. дело благородное и обреченное.
Парадоксальным образом, Маяковский всю жизнь культивировал в своих стихах революционное насилие, но лично мухи не обидел, в отличие от многих современников, записных гуманистов, которые были совсем не против поучаствовать не в «красном», так в «белом» терроре. Быков старается изъять политику из акцентных стихов «агитатора, горлана-главаря», заменив ее титанической лирикой «гениального неврастеника».
Правда ли, что Чуковский выбросил Маяковского из окна? Чем отличалось его дореволюционное «я» от «я» послереволюционного? Почему Мейерхольд не взял его в свой спектакль играть Базарова? За что русского футуриста высылали из Франции? Зачем он везде рисовал бегущих жирафов?
Человек эпохи большого джаза, чаплиновского расцвета немого кино и богемных мечтаний о скорой мировой революции бескомпромиссно выстроил образцовую поэтическую судьбу по высокому романтическому канону, сделав себя главным персонажем своего литературного мифа.
Феноменальная самоуверенность на сцене и абсолютная беспомощность в быту, скандальные публичные диспуты, футуризм, бывший настоящим «рок-н-роллом» последних лет Империи, призывавший революцию и все менее уместный после того, как она случилась. Женщины, друзья, ближайшие товарищи по искусству (Брик, Якобсон, Шкловский, Третьяков), последователи, эпигоны, завистники и, наконец, посмертный культ, благословленный Сталиным.
Всю недолгую жизнь он разрывался между внутренней лирической медитацией и служением великой идее. По версии Быкова, поэта безжалостно убило то будущее, за которое он так долго боролся, полностью отдавая себя. Вскоре после революции вновь победил тот самый обыватель, которого Маяковский столь страстно отрицал и который теперь вроде бы должен был вовсе исчезнуть за ненадобностью.