На прошлой неделе Совет Безопасности ООН единогласно одобрил резолюцию №2254, закрепляющую основные контуры политического урегулирования в Сирии. И хотя текст резолюции не содержит прорывных идей, а лишь кодифицирует уже известные элементы урегулирования, выработанные в ходе двух предыдущих встреч Международной контактной группы по Сирии (МКГС), сам факт ее единогласного принятия отражает новую решимость ключевых игроков добиться прекращения внутрисирийского конфликта.
Эту нацеленность на урегулирование можно в полной мере отнести к результатам российской военной операции в Сирии в 2015 году, равно как и к вызовам, с которыми мы столкнемся в 2016-м.
Первичные политические цели «сирийского гамбита» можно считать достигнутыми. Находившийся на грани военного поражения региональный союзник спасен, угроза вооруженного свержения Башара Асада устранена, военный баланс сил изменен в его пользу.
Дипломатическая блокада, которую Вашингтон выстраивал против России с февраля 2014 года, прорвана. Стратегический диалог с США на высоком уровне, хоть и не без сложностей (несостоявшаяся миссия Медведева в Вашингтон) возобновлен, и его повестка более не ограничена Украиной. Москва смогла навязать себя в качестве хорошо экипированного и готового к решительным действиям партнера в борьбе с глобальной угрозой.
«Прорыв за флажки» в отношениях с Западом состоялся, и консенсус по санкциям, несмотря на их техническое продление, стал размываться.
Важнейшим фактором успеха стала обретенная в ходе состоявшегося накануне визита в Москву госсекретаря США Джона Керри заинтересованность России и США добиваться совместных решений наиболее острых международных проблем. У Кремля есть все основания быть довольным итогами переговоров с Керри. Американцы провели их в той парадигме российско-американских отношений, которая давно и безуспешно продвигалась Москвой, — в парадигме геополитического паритета: две сверхдержавы, более других ответственные за глобальную безопасность, доверительно, на двоих, обсуждают острую проблему, выходят на совместное решение и затем мобилизуют в его поддержку другие страны в рамках решения СБ ООН.
Понятно, что для Вашингтона это пока чисто инструментальный подход, ограниченный конкретно Сирией и борьбой с ИГ (организация, запрещенная в России), но с чего-то же надо начинать.
Новой «перезагрузки» не произошло и не ожидается, но Москве она более и не нужна, формирующийся формат «ситуативного, но равного партнерства» устраивает больше.
Керри в Москве не уставал повторять, что США и Россия должны вместе работать над решением международных проблем, и когда у них это получается, как, например, в переговорах по иранской ядерной программе, то дела в мире улучшаются, а уж от сотрудничества по Сирии и от совместной борьбы с ИГ улучшатся тем более. Он даже заявил, что США не стремятся к смене режима в Сирии. Москва не могла не оценить такую коррекцию в американской риторике и дала согласие на созыв министерской встречи Международной контактной группы по Сирии в Нью-Йорке 18 декабря, хотя еще двумя днями ранее считала ее преждевременной.
Получилось как в известной миниатюре Аркадия Райкина: «Ты меня уважаешь. Я тебя уважаю. Вместе мы — уважаемые люди».
Это и есть новый формат и «новая норма» — уважительная конфронтация.
Военные успехи выглядят скромнее.
После трех месяцев бомбардировок (первоначально планировалось, что вся операция займет три-четыре месяца) мы примерно там, где и были в начале октября, а сроки окончания операции теперь уходят за горизонт. Состояние и боеспособность сирийской армии и «иранских союзников» оказались значительно хуже, чем предполагалось. «Освобождение территории» измеряется километрами. Нанесен ущерб военной инфраструктуре боевиков, что скажется на их боеспособности позже, но перелома не произошло, каналы снабжения террористов не перекрыты.
Иранцы понесли чудовищные потери и сокращают свой наземный контингент. У сирийской армии большие проблемы с личным составом, в Дамаске облавы на мужчин призывного возраста. Жертвы среди мирного населения растут, а вместе с ними растет и террористическая угроза для России.
Дальше нужно определяться.
Можно продолжать «тренироваться», как неудачно выразился Владимир Путин на пресс-конференции, поддерживая статус-кво и продлевая войну, благо потери и затраты пока относительно невелики. Тактически это может быть даже выгодно, как бы цинично это ни звучало, — продление войны продлевает «полезность России» для Запада как партнера.
Можно стремиться к полной военной победе, наращивая российскую группировку. Но «цена» может быстро возрасти до запредельной в результате одного масштабного теракта или прорыва боевиков на российские базы в Сирии или в результате наземного вторжения Турции для сохранения каналов снабжения повстанцев.
А можно бросить все силы на дипломатический трек и попытаться, уже с позиций сильного, остановить войну на достойных условиях. Это и будет основным вызовом 2016 года.
Рассчитывать на быстрый успех не приходится. Зафиксированные в резолюции СБ ООН последовательность шагов и временные рамки урегулирования слишком амбициозны. Переговорный процесс, скорее всего, займет гораздо больше времени, чем планируемые шесть месяцев. Пока основные игроки решили не фокусировать внимание на расхождениях по отдельным аспектам урегулирования, отложив их решение на более поздние этапы.
Главный отложенный вопрос — участие или неучастие президента Асада в новой власти в Сирии. С тем, что Асад остается у власти на переходный период, согласились уже почти все, кроме сирийской оппозиции, требующей его ухода практически сразу, что даже Керри назвал «непроходным». Резолюция СБ ООН ничего не говорит по этому вопросу — Москва не могла пропустить в таком документе какие-либо указания на решение извне об отстранении от власти президента суверенного государства. Но сама по себе такая неопределенность — это форма компромисса, позволяющая двигаться дальше.
Позиция России по данному вопросу «честная», как говорит Владимир Путин, — судьбу сирийского президента должны решать сами сирийцы. Но одновременно в ней заложена и необходимая гибкость, ведь переговоры правительства и оппозиции — это «внутрисирийский процесс», и в его рамках «сами сирийцы» могут решить, что Асад не станет претендовать на участие в новой власти. Или сам президент Сирии на каком-то этапе может принять личное и тоже «внутрисирийское решение» не участвовать в новых президентских выборах.
Понятно, что помочь ему сделать такой правильный шаг может только Москва, и, судя по утечкам агентству Reuters, российские дипломаты в последние дни неофициально говорят, что Москва не будет возражать, если Асад уйдет после окончания переходного периода. Примерно в таком же ключе в последние дни стал высказываться и Иран.
Но одновременно Москва старается держать все опции в отношении Асада открытыми. По некоторым данным, в Нью-Йорке Россия пыталась заблокировать включение в текст резолюции развернутой цитаты из Женевского коммюнике 2013 года о создании «инклюзивного переходного правительства с полными полномочиями исполнительной власти, сформированного на основе взаимного согласия». Запад рассматривает эту формулировку как требование об уходе Асада в самом начале транзита, ведь оппозиция не согласится с его участием в переходном правительстве. Москва же считает, что Асад останется до новых выборов «наблюдать» за переходным правительством, полномочия которого не будут распространяться на контроль над армией и спецслужбами. Это пока неразрешимая проблема.
Прежде чем дело дойдет до обсуждения новой конституции, роли Асада в будущем Сирии и новых выборов, необходимо добиться прекращения огня «в общенациональном масштабе».
К сожалению, в тексте резолюции и в заявлениях МКГС уже заложены требования, которые сделают достижение перемирия почти нереализуемой задачей.
И дело тут не только в том, что момент вступления перемирия в силу обозначен весьма туманно (когда «правительство Сирии и оппозиция произведут первые шаги по началу политического транзита»), и не в том, что модальности прекращения огня и механизмы мониторинга еще предстоит разработать, а в том, что прекращение огня не будет полным — оно не распространится на борьбу с ИГ, «Ан-Нусрой» (организация, запрещенная в России) и «другими террористическими группировками», которые определит МКГС и СБ ООН.
Если в случае с ИГ это не создает больших проблем в силу его географической отдаленности от остальной оппозиции, то с «Ан-Нусрой» и тем более с «другими террористическими группировками» (куда Москва по просьбе Дамаска пытается записать «Ахрар аш-Шам» и «Джаеш аль-Ислам», две наиболее мощные исламистские группировки, без которых урегулирование невозможно) все гораздо хуже: их отряды перемешаны с отрядами других повстанцев, и различить их с воздуха нет никакой возможности. Карты «плохих и хороших повстанцев», которую обещал Москве Франсуа Олланд, все нет, если только ее не привез с собой министр обороны Франции Ле Дриан.
Сейчас в список террористов, который по поручению МКГС составила Иордания, включено 167 группировок, и даже если он будет существенно сокращен, а критерием невключения в террористический список станет готовность соблюдать перемирие и участвовать в урегулировании, все равно продолжение бомбардировок позиций «Ан-Нусры» делает малореальным перемирие в провинциях Идлиб и Хама.
Достижение же там чисто военной победы может затянуться на месяцы, если не на годы. Пока совершенно непонятно, как решать эту проблему.
Резолюция требует, чтобы члены МКГС оказывали давление на участников конфликта для соблюдения перемирия, и расчет Москвы тут на прекращение поставок вооружений повстанцам со стороны Саудовской Аравией, Катаром и Турцией, границу с которой Россия пытается перекрыть как дипломатическими, так и военными средствами. Но и Москве, если она, конечно, стремится побыстрее и с наименьшими издержками закончить свою военную операцию в Сирии, необходимо будет приложить немало усилий, чтобы остановить боевые действия со стороны сирийского режима.
России необходимо избежать ситуации, когда режим Асада использует российскую военную и дипломатическую поддержку сугубо в своих целях, пытаясь добиться окончательной победы над оппозицией. Для этого у него есть все стимулы — Дамаску выгодно затягивание конфликта и дальнейшее вовлечение в него Москвы. В этом плане вызывают беспокойство слова Владимира Путина на пресс-конференции о том, что Россия будет продолжать военную операцию, пока ее продолжает сирийская армия. Это чревато потерей контроля и подчинением наших национальных интересов интересам клана Асада.
Вообще в предстоящей работе с Дамаском по обеспечению прекращения огня и политическому урегулированию Москве весьма пригодился бы опыт минских соглашений.
Тут ведь есть много параллелей, разумеется, с поправкой на восточную специфику. Дамаску, как и Киеву, для остановки войны надо прекратить бомбить собственных граждан и начать переговоры с «восставшим народом», отвести тяжелую технику и артиллерию, объявить безоговорочную амнистию участникам вооруженных формирований, предоставить особый статус районам, контролируемым оппозицией, внести изменения в конституцию и провести свободные выборы. Из минских соглашений можно заимствовать и требования к России, на этот раз применимые к Турции, — вывести вооруженные формирования и передать границу под контроль будущему сирийскому правительству. Это отличный план, и для его реализации у Москвы есть все необходимое.