«Расстрелять во имя жизни»

Дмитрий Петров о писателях и профессионалах

Дмитрий Петров
«Сделать писателей профессионалами» предложил на днях вице-спикер Госдумы Сергей Железняк. Депутат считает актуальным «проработать на законодательном уровне вопрос предоставления социальных гарантий литераторам, чье творчество призвано способствовать духовному и нравственному воспитанию наших граждан». А cоциальная платформа ЕР уже готовит поправки к Трудовому кодексу c целью введения в реестр профессии писатель.

Ничего о том, что станет условием получения этой профессии, депутат не сообщил. Диплом Литинститута? Членство в союзе? Число изданных книг и принятых сценариев? Премии? Неведомо. Может, просто умение писать хорошо, то есть так, как желает начальство?

Кстати, речь идет и о «пересмотре ставок минимальной оплаты труда литераторов». Правда, с чего издательства и редакции их пересмотрят, неясно. Ведь

цены на книги и размеры гонораров диктует рынок, а не Государственная дума. Что всерьез снижает управляемость писателей. То ли дело при Cоветах…

Об этом, комментируя слова Железняка в интервью «Московскому комсомольцу», вспоминает президент Русского ПЕН-центра Андрей Битов: «Раньше к числу профессионалов принадлежали писатели, которые занимали посты секретарей. У них были большие тиражи, и получали они больше других за счет того, что служили государству. Но писателю важно сохранить свою независимость. Те люди, которые создали нам великий образ литературы, занимались вовсе не тем, что является профессией писателя. Они изобретали, искали себя».

«Все нам дано партией и правительством и отнято только одно право — плохо писать», — объявил 23 августа 1934 года на первом съезде советских писателей Исаак Бабель. Через пять лет его расстреляют.

Та же судьба ждет и ряд других делегатов. Партия и правительство умело превращают писательский цех в боевой корпус агитаторов. Затачивают перо под штык.

И довольно успешно. Дома творчества, дачи, ссуды Литфонда, путешествия, высокие гонорары, премии за пропагандистские тексты делают свое дело: прозаики и публицисты посещают процессы над «врагами народа», а поэты требуют: «Расстрелять их всех во имя жизни / И во имя счастья — истребить…»

А те, кто непонятен или неугоден, кто не свой в доску, пожалуйте следом за Бабелем, Клюевым, Мандельштамом, Пильняком и сотнями других.

Зато своих партия и правительство щедро оделяли привилегиями. Но и спрос был высок: пишите хорошо! Сила слова была известна всегда как мощного орудия в борьбе за души. Поэтому власть делала писателя советским служащим — профессионалом — солдатом своей идеологии. И для пущей управляемости помещала в уютную казарму специально созданного союза.

Шаг влево, шаг вправо, как в лагере, побег. Конвой (сверхлояльная плеяда секретарей союза) «стреляет» без предупреждения — лишает фрондера благ, а то и гонит из рядов. А кого оставили — свой, профессионал.

В советское время напряженные искания пришлись на хрущевскую оттепель. Тогда, в конце 50-х и в 60-х годах XX века, в литературу ворвалось новое поколение: Ахмадулина, Вознесенский, Евтушенко, Окуджава, Рождественский, Аксенов, Войнович, Гладилин, Максимов, Шпаликов и другие.

Изобретая себя, они ломают бетонный сталинский канон, предлагая самой читающей стране мира свой стиль, свое видение, новый слог и новое слово. На подмостки выходит племя конкурентов: здрасьте, товарищи секретари! Журнал «Юность» печатает «Коллег» и «Апельсины из Марокко» Аксенова. «Новый мир» — «Один день Ивана Денисовича» Солженицына и «По обе стороны океана» Некрасова. Выходит «Первый день нового года» Гладилина. Молодежь зачитывается стихами Ахмадулиной и Вознесенского.

В ответ сталинские соколы обвиняют их в нелояльности советской идеологии, а значит, родине. «Нет, мальчики!» — заявляет вожак «укротителей» поэт Грибачев. Мол,

власть терпелива, но, коли вмажет, не очухаетесь. Да, вождь умер. Но запах его трубочки живет…

Логика такова: хочешь быть нашим писателем, пользоваться благами, данными властью? Шагай в строю! Хочешь выпендриваться? Ступай в маргиналы.

Для полного прояснения, кто есть кто, 7 марта 1963 года творческую интеллигенцию собирают в Кремле на встречу с руководством.

Свердловский зал. Говорит секретарь ЦК КПСС Ильичев: «…Когда формалисты пытаются присвоить себе славу «правдолюбцев», «новаторов»… это попытка захватить что-то им не принадлежащее… Лишь искусство социалистического реализма… является правдивым видением мира...» Точка.

Слово берет Хрущев.

Суть его речи в следующем: картина, текст, фильм хороши, коль несут нашу идею.

А фильм по сценарию Геннадия Шпаликова «Застава Ильича» — попытка «восстановить молодежь против старших поколений, внести разлад в дружную семью». Эй, формалисты, слушать сюда: «Если мы вас критикуем… противники начинают вас хвалить».

А где ж противники-то? В Европе и Америке. А здешние? А вот они! Аксенов и Вознесенский, марш на сцену!

Начинает Вознесенский:
— Как и мой великий учитель Маяковский, я не коммунист…
Тут раздается рык. Вступает Хрущев:
— Почему вы афишируете, что вы не член партии? «Я не член партии» — вызов дает. Сотрем всех на пути!.. Ишь… «Я не член партии!» Нет, вы член партии, только не той партии!..

Здесь либерализму места нет, господин Вознесенский!.. В тюрьму мы вас сажать не будем, но, если вам нравится Запад, граница открыта…

Вождь кричит, потрясая кулаками. Поэт немеет…

Вызывают Аксенова.
Потом он метафорически опишет этот эпизод в романе «Ожог»:
«— Пантелея на трибуну!
— …Дорогие товарищи, дорогой Кукита Кусеевич, с этой высокой трибуны… истинно прекрасные образы современников…
— Распустились!.. Пишут черт-те что! Снимают дрисню из помойной ямы! Сплошное ехидство! Паспорт отберем и под жопу коленкой! К тем, кто вас кормит! В Бонн! (Возгласы: «Психи, шизоиды, за границу их, в Анадырь!»; с акцентом: «Хватит демократии, пора наказывать!»; смех: ох, мол, эти кавказцы.)
Пантелей:
— Разрешите мне спеть, дорогие товарищи!
Незадачливый ревизионист… завел «Песню варяжского гостя».
— Поете недурно, Пантелей. Будете петь с нами, разовьете талант. Запоете с ними… в порошок сотрем. С кем хотите петь?
— …С вами, Кукита Кусеевич! — спел Пантелей…
— Ну что ж… Репетируйте, шлифуйте грани, трудитесь. Вот вам моя рука!
…Крики либералов приветствовали спасительное и для них рукопожатие…»

«Пронесло». Но тяжкий осадок от унижения, рабской подвластности писателя начальству останется у Аксенова на всю жизнь.

А тем временем «Правда» пишет: «Зарвавшимся одиночкам… коллектив советских писателей заявляет: «Советский народ терпелив. Но всему есть предел». Не отстает и «Литературная газета»…
— По старым меркам, — вспоминает писатель Анатолий Гладилин, — двух статей… хватило бы на десять лет лагерей, а «Литературка» плевалась полгода…

На IV пленуме правления Союза писателей СССР яростно шельмуют Евтушенко. Подключают и Юрия Гагарина! Он публикует «Слово к писателям»: «Что можно сказать об автобиографии Евгения Евтушенко, переданной им буржуазному еженедельнику? Позор!»

Да за такое!.. Все. Ноль публикаций. Ноль гонораров. В Анадырь!

Встреча советского руководства и творческой интеллигенции 7 марта 1963 года — конец оттепели. Власть утверждает полный контроль над искусством. На плечо литературы ложится тяжкая рука партии и правительства.

И будет лежать до 1990-х. Когда партия канет в прошлое, власть оставит искусство в покое, а Солженицын, Аксенов, Войнович и другие мастера вернутся из изгнания. И останутся с нами до поры. Солженицын и Аксенов — в текстах. А Войнович — здесь в Москве. И продолжит вместе с многими авторами разных поколений выступать против того же, что отрицал и в СССР, и в изгнании, — тоталитарных отношений власти и общества, писателя и власти. Или, как все чаще говорят сегодня, неототалитарных.

Автор — журналист, писатель, автор книг «Аксенов», «Василий Аксенов. Сентиментальное путешествие», «Джон Кеннеди. Рыжий принц Америки» и других