— Открывайте сумки! — рявкает мужик с георгиевской ленточкой на куртке.
— Кто вы такой?
— Самооборона Крыма!
— Покажите ваши документы.
Чувствую, что делаю что-то не то. Нарываюсь, лезу на рожон, создаю себе проблемы. Но я приехала домой, в свой Крым. И вообще не привыкла, чтобы какие-то люди обыскивали мои вещи: у нас это не принято, я все-таки живу в свободной стране.
Их уже набежала целая свора, меня хватают за локти и рвут из рук кофр, я упрямо повторяю про документы и совсем не боюсь, потому что так не бывает, не должно быть никогда. Потом вдруг оказываюсь за спиной у моего двухметрового мужа, а мой отец, вчера доказывавший по телефону: в Крыму все прекрасно и спокойно, не то что у вас на Майдане! — втолковывает агрессивной «самообороне», что документы и правда неплохо бы показать, потрясая собственной крымской пропиской.
Без мужчин я вела бы себя точно так же, увы, но, к счастью, я с мужчинами. В конце концов один из «самообороны», немолодой и самый тихий, демонстрирует какую-то воинскую книжку, мы приоткрываем молнию на кофре и расходимся. Никого не убили и даже не покалечили, все хорошо. Это Крым накануне «референдума».
Я родилась в Феодосии, а последние пятнадцать лет живу в Киеве, но и в Крыму тоже. Каждый раз, уезжая отсюда, обязательно бросаю в море монетку, не забываю никогда. Древний обычай, детская магия, это работает.
С 1 марта мы жили в Киеве в постоянном напряжении, непрерывно отслеживая сводки новостей, засыпая далеко за полночь на пределе сил и просыпаясь на рассвете с мыслью: «Война». В то время как знакомые и родственники из Крыма успокаивали: ну какая война?
Ну бронетехника, ну неопознанные солдаты на грузовиках с российскими номерами, ну автоматы Калашникова, ну захват воинских частей, ну марионеточное правительство. Но это не война, это просто такой вот мир.
7-го в два часа ночи у нас зазвенела тревожная эсэмэска: сработала сигнализация в нашем крымском доме. Пытались залезть, погнули решетку на окне. И сразу стало легче: приезжать, разбираться на месте, ремонтировать и укреплять дом совсем не то же самое, что бессильно сходить с ума в интернете.
Смешно, но я и правда надеялась увидеть там мир.
В Крыму всегда, сколько я помню, хотели одного: чтобы ничего не менялось. Всем же понятно, что перемены могут быть только к худшему. А мир устроен стабильно: приходит весна и лето, начинается сезон, нашествие шумных чужаков с деньгами, которое надо пережить, поскольку деньги они оставят здесь и можно будет пережить и зиму.
И так будет всегда. Распад Союза Крым воспринял очень болезненно, и не из-за мифического разрыва с Россией, а потому, что рухнул привычный жизненный уклад. Потом постепенно вроде бы восстановился — и что же, опять все рушить? Именно так в Крыму восприняли Майдан. На полуострове, катастрофически бедном на пассионариев, считаные единицы вышли на площадь. А в остальных накапливался страх, и этот страх очень умело подогрели и использовали.
Украинизация — социальная фобия Крыма, иррациональная и ни на чем не основанная. Языковая политика Украины никогда не была агрессивной, как, например, в Прибалтике: средний русскоязычный крымчанин спокойно обходится и в быту, и на работе, и в сфере образования без украинского вообще, исключение составляет разве что делопроизводство на государственном языке. Но страх, что вот-вот придут и украинизируют, есть. Есть, потому что он нужен: ни одни выборы в Украине не проходят без розыгрыша языковой карты, это беспроигрышный ход, на который радостно клюет электорат. Справедливости ради, и во Львове боятся, что некто вот-вот их русифицирует.
А украинская власть все эти годы совершала в Крыму глупость за глупостью. То обязательный украинский дубляж кинофильмов, то памятник украинскому гетману в Севастополе — почему-то эти мелочи воспринимались тут гораздо болезненнее, чем грабительские захваты земли на побережье, застройка заповедников и вырубка реликтовых лесов.
Думаю, социальную фобию раздували грамотно и целенаправленно не только местные политиканы: сейчас уже понятно, что вторжение в Украину было спланировано не вчера и не позавчера. Украина беспечно и бездумно сдала Крым российской пропаганде. Украинской власти вообще было не до Крыма, кроме тех случаев, когда хотелось возвести тут очередной особняк.
На Майдане сбросили именно ту власть, которая систематически разворовывала и откровенно грабила Крым. Но здесь этого не заметили. А заметили то, что регулярно показывали у Дмитрия Киселева: страшных бандеровцев, они же фашисты, факельное шествие «Свободы», «Правый сектор» (организация запрещена в России), «коктейли Молотова», бандита Сашка Белого — маркеры «майданной угрозы» настолько малочисленны и оттого бесконечно повторяемы, что это даже смешно. Но они сработали. Крымчане по-настоящему испугались. Роскошным был и подарок новой власти — отмена одиозного языкового закона Кивалова — Колесниченко, которую российская пропаганда представила как запрет русского языка. Крымчане поверили, испугавшись еще больше.
И тут им подбросили новую идею — «самоопределение». С точки зрения пиара это выглядит безукоризненно: мол, происходящее в Крыму тоже такой Майдан. Там вооруженный приход к власти — и здесь он же. Там воля народа — и здесь она же. И захват правительственных зданий. И даже самооборона у нас точно такая же, только ленточки другого цвета. А кто этого не признает, у того «двойные стандарты».
Зимой в Киеве на Грушевского ребята из майданной самообороны переводили меня под ручку через заледеневшую дорогу между баррикадами. Я не стояла на тех баррикадах, я просто проходила мимо, и у меня скользили сапоги. Но это так, к слову.
На самом деле разница между Майданом и его крымским пиар-двойником колоссальна и очевидна. Она не в лозунгах, не в плакатах и тем более не в ленточках. Она во всем: целях, средствах, движущих силах и самой онтологии происходящего.
«Евромайдан» в Киеве начинался с интеллигентского флешмоба, с тысячи фейсбучных друзей журналиста с бандеровским именем Мустафа Найем, которые подтвердили свою готовность выйти на площадь. Эта инициатива срезонировала, поймала социальный импульс, ту волну, которую невозможно просчитать и спланировать заранее, как бы того ни хотелось конспирологам разных мастей. Сотни тысяч людей вышли на площадь от стыда за свою власть, показавшую в вопросе евроинтеграции унизительную для страны зависимость, слабость и ложь. А после избиения протестующих «Беркутом» в ночь на 1 декабря волна превратилась в штормовое море. Люди с площади уже не ушли и стояли до победы, а поскольку победа пока неочевидна, стоят до сих пор. Можно по-разному к этому относиться, но факты именно таковы.
Политические силы начали седлать социальную волну Майдана уже позже, естественно, тут проявились и политтехнологии. Но самого главного — пассионарности — не купить и не срежиссировать. Пассионарность — это когда желание перемен превалирует над естественным инстинктом самосохранения. На Майдане пассионарность сыграла решающую роль.
«Самоопределение» Крыма — чистая политтехнология от начала и до конца. Волна митингов в Крыму была профессионально поднята, опираясь не на возмущение и стыд народа, а на его на страхи и агрессию, и неудивительно, что многие митинги сразу же закончились драками (массовые акции в Киеве два месяца оставались мирными).
Формирование отрядов «самообороны», которые шмонали нас на вокзале в полном ощущении собственной безнаказанности, удивительным образом совпало с появлением на полуострове «зеленых человечков» с автоматами и военной техники с номерами другого государства. И если пресловутая «рука Запада» так и не проявила себя на Майдане, оставшись информационным фантомом, то «вооруженные вежливые люди» планомерно оккупируют территорию Крыма, и смена правительства была технично осуществлена именно их руками. Впрочем, Путин объявил на весь мир, что это тоже такая «крымская самооборона». Говорят, в России многие верят.
А во что верят крымчане?
Накануне «референдума» в Феодосии тихо. Кто-то увидел бы здесь в первую очередь море и чаек, пенсионеров и детские коляски, но это мой город, и потому глаз фиксирует прежде всего чужое, пришлое, проявившееся за время моего кратковременного отсутствия: зимой я жила здесь несколько недель. Триколор над феодосийской мэрией. Военные грузовики возле порта: два с российскими номерами, один вообще без номеров. Солдат в форме с характерными кармашками на пузе. Рослый беркутовец в сером камуфляже с нашивками (подразделение «Беркут» в Украине официально расформировано). И много листовок на столбах. Все — за воссоединение с Россией, об Украине чисто геббельсовский негатив: отменят все льготы, запретят русский язык, Бандера, свастика. Украинские телеканалы в Крыму отключили.
Тем не менее восторженного единства в стремлении в Россию среди крымчан не наблюдается. Все очень нервозны, в транспорте и кафе постоянно вспыхивают политические споры, мнения звучат разные. Но в тревоге абсолютно все.
Все понимают, что привычный ход событий нарушен, что сезон, которым живет Крым, уже безнадежно сорван и впереди голодная зима. И все ждут «референдума» как некой точки, после которой что-то решится, потому что невозможно ведь жить в подвешенном состоянии, в неизвестности.
Этот «референдум» не собираются признавать нигде в мире, и крымчане об этом знают. Он нужен только Путину, и то непонятно, с какой именно целью. Его результаты, и это тоже постепенно становится очевидным, скорее всего, уже нарисованы заранее. Наш сосед по садовому товариществу хмуро бросил, что «нормальные люди» в Крыму не собираются идти на «референдум».
Обычные среднестатистические крымчане улыбаются через силу и говорят родственникам по телефону: а у нас тут ничего особенного не происходит. Тихо, похолодало, зацветают нарциссы. Мы не волнуемся, и вы не волнуйтесь, все будет хорошо.
Они и сами стараются в это верить, пускай со всех сторон подступает ощущение грандиозного обмана и неясной, но грозной опасности. Все будет хорошо, и нельзя произносить вслух страшное слово «война», чтобы не накликать большой беды. Все будет хорошо, особенно если крепко-накрепко зажмуриться и пробормотать спасительное: «Россия-Россия-Россия». Россия спасет, не зря же тут стоят ее солдаты, не станут же они, в самом деле, стрелять.
Когда мы с мужем уезжали из Киева в Крым, наш умный сын-восьмиклассник спросил: «Мама, а ты не боишься, что получится как с Берлинской стеной?» Я боюсь. Могут перекрыть границу, могут внезапно начать боевые действия, и не обязательно в Крыму, могут всё. Поэтому сегодня я возвращаюсь к детям, у меня их трое, и мы должны держаться вместе, это самое главное.
Но Крым — это моя земля и мое море. Я вернусь, я бросила монетку.
Автор — писатель, журналист. Автор романов «Пансионат», «Глобальное потепление», «Н2О», «Сад камней» и др. Лауреат «Русской премии» и премии Бориса Стругацкого «Бронзовая улитка».