В прошлом месяце в Соединенных Штатах произошли два события, которые могли показаться лишь дешевыми сенсациями, но которые, на мой взгляд, достаточно значимы для того, чтобы обратить на них более пристальное внимание. 12 марта родственники Джорджа Флойда, убитого летом 2020 года чернокожего американца, договорились с властями Миннеаполиса о компенсации за его смерть, которая составила $27 млн и стала крупнейшей в истории США суммой, выплаченной жертве полицейского насилия. 26 марта суд в Калифорнии утвердил соглашение о компенсации в размере $852 млн жертвам сексуального насилия и домогательств со стороны Джорджа Тиндалла, врача Университета Южной Калифорнии. Сумма, которая в разных долях будет распределена среди более чем 700 пострадавших, также стала рекордной, хотя и не исчерпывает всех претензий по данному делу. Процессы подобного рода происходят все чаще и создают весьма сложные прецеденты – юридические, этические и экономические.
Начнем с первых. Одним из фундаментальных принципов правового порядка является отказ от осуждения дважды за одно и то же преступление. В истории он встречается практически повсеместно, причем даже до того, как он был в его современном виде (принцип «Non ibis in idem») кодифицирован в римском праве. Если обратиться к древним сводам законов – от знаменитой стелы царя Хамурапи до, например, Lex Salica и Русской правды – можно увидеть очень примечательный момент: за многие преступления предусматривались наказания, предполагавшие казнь или нанесение увечий (особо кровожадным тут является вавилонский кодекс) либо уплату того, что сейчас можно назвать штрафом (Lex Salica предполагает именно его в качестве доминирующего типа наказания), однако фундаментальным было именно «или»: требования типа «отрубить руку и взыскать столько-то серебра» не отмечаются в древних кодексах ни разу.
Это отражает, как мне кажется, не столько юридические тонкости, сколько очевидное для тех времен понимание ценности человеческих жизни и достоинства (к чему мы еще вернемся): радость мести могла быть компенсирована материальными благами. Впоследствии данный принцип модифицировался в направлении приоритета наказаний, связанных с лишением определенных прав или ограничением свободы – и подавляющее большинство преступлений против личности уже довольно давно вообще не предполагают денежных штрафов как меры наказания (не будет лишним добавить, что и после присуждения гигантских компенсаций по указанным выше делам продолжаются и уголовные процессы против Дерека Шована и Джорджа Тиндалла – первому грозит до 40, второму – до 64 лет тюрьмы). Стремительное формирование новой практики рассмотрения подобного рода претензий вызывает (на мой непросвещенный взгляд) важную коллизию: с одной стороны, формируются прецеденты двойного (уголовного и экономического) наказания преступника за одно и то же преступление (выплачивающие компенсации учреждения наверняка подадут к непосредственно виновным регрессные иски); с другой стороны, возникает ситуация, в которой ответственность несут совершенно не причастные лица . Выходом из такой ситуации могло бы, на мой взгляд, стать страхование ответственности организаций и институтов – если бы не имело место второе обстоятельство, на этот раз этического свойства.
Если вернуться к уже упоминавшимся древним кодексам, можно увидеть, что система назначения штрафов была четко регламентирована в соответствие с сословным характером соответствующих обществ.
Убийства и членовредительства карались прежде всего в случаях, если жертвами становились свободные люди или королевские рабы – при этом компенсации вырастали по мере повышения социального положения жертвы, тогда как посягательства на представителей низших классов практически не рассматривались как в полной мере преступные.
Замечу: даже в те времена были хорошо известны преступления, которые мы называем ныне харассментом: «Если какой-нибудь свободный человек схватит свободную женщину за руку, за кисть или за палец и будет уличен, присуждается к уплате 15 солидов; если же сожмет кисть, присуждается к уплате 30 солидов, а если же схватит рукою выше локтя, присуждается к уплате 1400 денариев, что составляет 35 солидов». Однако я хочу обратить внимание на иную сторону вопроса: поскольку современные общества провозгласили свободу человека высшей ценностью, а равенство всех людей – фундаментальным принципом, то наказание за определенное преступление должно быть равным (или определяться судьей в рамках, предусмотренных кодексами для соответствующих правонарушений). Между тем дело обстоит совершенно иначе: компенсации назначаются достаточно произвольно. Так, например, в рамках «дела Тиндалла» средняя выплата каждой из жертв составила $1,25 млн; одновременно было оглашено решение суда о выплате штатом Северная Каролина $750 тыс. американцу, осужденному в 1976 году за изнасилование и проведшему в тюрьме 44 года до того момента, как настоящий преступник был определен, а приговор в отношении несчастного узника отменен. Общество в данном случае ориентировано на «искупление» нынешних (и чуть ли не будущих), а не давно прошлых преступлений – что вряд ли соответствует принципам справедливости.
Однако при этом то же самое общество культивирует принцип деятельного покаяния и требует неравных компенсаций представителям тех групп и слоев, которые находятся или ранее находились в ущемленном положении – уже не вызывает удивления, что десять из десяти крупнейших компенсаций за совершенные полицейскими убийства присуждены в США родственникам чернокожих жертв. Я был бы рад ошибиться, но, похоже, современная этика полностью устраняет саму возможность четкого определения потенциальных сумм компенсаций и, соответственно, вовлечение в процесс механизма страхования, который позволил бы отказаться от повторного наказания за одно и то же преступление.
Наконец, есть и сугубо экономический аспект проблемы. Сам принцип определения ценности человеческой жизни, который сегодня используется в развитых странах, является исключительно важным шагом вперед по сравнению с прежними временами, так как позволяет совершенно особым образом оценивать принимаемые политические и иные решения. Если учесть, что средняя оценка человеческой жизни (value of life) составляет в США около $10 млн, а, например, в России – 1-5,5 млн рублей (самого этого понятия у нас не существует, но таковы компенсации, назначаемая в последнее время в случае гибели человека на производстве, транспорте или при выполнении служебных обязанностей), становится понятно, почему огромные государственные расходы на борьбу с пандемией в Америке выглядят оправданными, а в России никого особо не взволновала избыточная смертность в 330 тыс. человек по итогам прошлого года.
Однако такая оценка должна базироваться на объективных данных (ими могут быть ожидаемые доходы человека в течение жизни, средний уровень производительности в том или ином обществе или что-то еще). Если такая связка утрачивается (а сейчас средний доход американца с высшим образованием за всю его жизнь составляет не более $2,4 млн, а среднее net worth американской семьи – $121 тыс.), важные фокусы смещаются: совершенно очевидно, что лучше вообще не бороться с преступностью, если, например, в Нью-Йорке выплачиваемые по разного рода претензиям к полиции суммы приближаются к 10% бюджета полицейского управления города, и уж тем более не держать в университетских штатах собственных врачей, практика которых может разорить даже самый богатый колледж. Но это особенные случаи, а в целом выглядит несомненным тот факт, что рост компенсационных выплат приведет в будущем к непропорциональному росту издержек и тарифов, которые будут благополучно переложены на потребителей, не имеющих никакого отношения к убийствам и изнасилованиям, совершенным нерадивыми полицейскими и врачами (уже сегодня стоимость медицинского обслуживания в США почти вдвое выше, чем в большинстве развитых стран Европы, а значительная часть расходов медицинских учреждений связаны не с оказанием помощи больным, а с оплатой услуг юристов, регулирующих вопросы с пациентами и их страховыми компаниями).
Не следует также забывать и о том, что рост размера компенсационных выплат во многих случаях может рассматриваться в качестве дополнительного повода для выдвижения необоснованных обвинений и ряда иных злоупотреблений.
Конечно, сегодня обсуждение поднятой темы ставит намного больше вопросов, чем предоставляет ответов. Мы не знаем, в каком направлении будет эволюционировать судебная практика по соответствующим искам и как будет реагировать на это общественное мнение и политический класс развитых стран. Однако один вывод кажется мне вполне закономерным: проблема компенсаций за причиненный ущерб и в целом вопрос стоимости человеческой жизни сегодня как ничто иное разделяет развитые и развивающиеся общества. В последних власть склонна наказывать преступников, но не делиться с жертвами (можно вспомнить, например, страшные пожары в «Хромой лошади» или «Зимней вишне», где в первом случае ответственные за трагедию получили от 4 до 10 лет тюрьмы, во втором деле точка еще не поставлена, но родственникам погибших досталось по 500 тыс. – 3 млн рублей ). В первых практика компенсаций распространяется с невероятной быстротой и способна привести к малопредсказуемым последствиям.
Оптимальные решения, как это обычно бывает, находятся где-то посередине – и они наверняка должны предполагать большее внимание к принципам равенства и рациональности, чтобы заложить основы той практики, которая сможет считаться оптимальной на долгие десятилетия.