Россия, севшая на мель

Denis Sinyakov/Reuters

Сегодня, посещая многие российские регионы, сложно отделаться от впечатления, что в них почти ничего не меняется: облагораживаются центральные площади и улицы, появляются новые магазины и кафе, офисные комплексы и здания местных администраций, однако остается все то, что было и двадцать лет назад – ветшающие советские пятиэтажки, «частный сектор», а порой и барачное жилье. Причем даже в относительно больших городах. О селах говорить вообще не приходится – они не то что не развиваются, но и массово исчезают по всей стране (по сравнению с РСФСР «образца 1990 года» в России сейчас насчитывается на 23 тыс. обитаемых поселений меньше).

Почему в нашей стране огромные деньги, пришедшие в нее в 2000-е годы и все еще продолжающие поступать (от экспорта нефти с 2000 году Россия получила не менее $4 трлн), не порождают видимого для любого наблюдателя развития?

Почему в Китае за последние 20 лет было построено 1900 небоскребов (зданий высотой более 150 метров) в 88 городах, а в России – только 38 и то лишь в Москве, Санкт-Петербурге и Екатеринбурге? Почему в стране происходит не только сокращение сельского населения, но и снижается число жителей многих областей и республик? Иначе говоря, почему в стране изменяется облик городов и качество жизни только в нескольких точках, а большинство регионов выглядят как бы «остановившимися»?

Ответ на все эти вопросы не может быть односложным – и я бы акцентировал внимание на четырех важных причинах происходящего.

Во-первых, и об этом я говорил в предшествующей колонке, одной из причин являются низкие доходы в большинстве регионов, которые не причастны к извлечению нефтегазовой ренты или исполнению столичных функций (в 2017 году средняя заработная плата в 16 регионах ЦФО кроме Москвы и Московской области была ниже, чем регионах «Тюменской матрешки», Сахалине, Москве и Санкт-Петербурге, в 2,36 раза, а такой же показатель по Приволжскому округу составляет 2,22 раза). В центральной части России Москва и Санкт-Петербург просто-таки «высасывают соки» из соседних областей, из которых в столицы бегут профессионалы и предприниматели (разрыв по показателю подушевого валового регионального продукта достигает в случае Москвы и прилегающих к Московской области регионов 3-4 раза, в случае Санкт-Петербурга – в среднем вдвое).

Бедность населения становится главной причиной недоразвитости региона: ведь в обычных странах практически все: от жилищного строительства и состояния мелкого бизнеса до инфраструктуры и образования зависит от доходов местного населения. Никакие вложения из центра не могут заменить платежеспособного спроса граждан; если его нет, в регионе не возникает нормальной экономики, а появляются лишь «потемкинские» проекты, профинансированные из Москвы.

Бедность же в небогатых регионах страны чудовищная: при средней зарплате в Костромской, Тамбовской или Псковской областях в 23-25 тыс. рублей более трети ее уходит на постоянно растущие квартплату и коммунальные платежи, обогащающие региональных и федеральных монополистов.

На кого может ориентироваться современная торговля или сфера услуг, кому могут пригодиться новые аэропорты и скоростные дороги, просто неясно. Поэтому и надеяться на их появление не стоит.

Во-вторых, следует признать, что регионы в России давно перестали быть «субъектами федерации», оставшись только кусками территории. Российская система управления предполагает, что главы регионов не ответственны перед своим населением – и поэтому они не могут выстраивать независимые отношения с бизнесом (в России почти отсутствуют региональные налоговые стимулы), не готовы воспринимать желания граждан за руководство к действию (скорее наоборот); не связывают результаты развития региона с отношением к ним «начальства». За некоторым исключением главы регионов действуют как временщики – и в такой ситуации намного важнее обеспечение «стабильности», чем развитие своей области или республики.

В-третьих, логика современной российской власти давно стала логикой «проектов», а не процесса. Проекты предполагают простоту контроля, незатейливость финансовых схем и быстрое извлечение коррупционного дохода. Процессы требуют постоянной вовлеченности, делегирования ответственности, участия бизнеса и гражданского общества. В результате прорывы возникают там, где те или иные проекты (или хэппенинги) могут быть реализованы: в Сочи ради Олимпиады, во Владивостоке из-за АТЭС, в Казани и Красноярске – из-за знаковых спортивных состязаний, в городах проведения чемпионата мира – из-за «большого футбола».

Там, где таких отзвуков не предполагается, не стоит ждать и внимания из центра (для меня самым показательным моментом ЧМ-2018 стало то, что несмотря на вал обещаний, ни один город проведения матчей так и не был соединен с любым другим новыми авто- или железной дорогой), а без него в современной России ни одна территория не может рассчитывать на перемены.

В-четвертых, следует отметить обстоятельство, которое по своей значимости легко перевешивает все остальные. Сегодня, имея необходимые средства, вы можете построить дом, достойный британского аристократа или американского инвестбанкира, хоть в Архангельске, хоть в Пензе. Однако его никогда не удастся продать по цене аналогичной недвижимости в Лондоне или на Манхэттене.

Этот простой пример можно распространить на все – в относительно небогатых регионах (и даже странах) инвестиции, необходимые для выведения их на траекторию устойчивого роста, не могут окупиться (обычно это называется «ловушкой бедности»).

В России даже рублевские особняки федеральной элиты экономически бессмысленны: продать их с выгодой можно только если они построены на украденной земле и из стройматериалов, «подаренных» обязанными чиновнику бизнесменами; в случае, если они принадлежат предпринимателям, это прежде всего вложения в престиж и качество жизни, которые можно безболезненно «списать» в случае изменения ситуации, но никак не инвестиции. Поэтому появление в провинции чего-то выделяющегося из массы не может стать правилом: как раз по этой чисто экономической причине мы видим сохранение в региональных центрах прежнего стандартизированного городского пейзажа и отсутствие инвестиций в новые производства (на фоне бесконечной «модернизации» имеющихся), а тем более – в общедоступную инфраструктуру или дорожное строительство.

Все отмеченное фокусируется в очень простую логику «консервации» региональной отсталости. Большинство российских регионов становятся сегодня территориями, на которых можно и нужно вести тот или иной «бизнес». Результаты этого бизнеса практически никогда не аккумулируются в соответствующем регионе (сегодня сложно найти губернатора или крупного регионального предпринимателя, не имеющего роскошной квартиры хотя бы в Москве – но обычно и дальше). Однако если территория вместе с ее жителями воспринимается прежде всего как элемент бизнеса, то и желание «сокращать издержки» выглядит совершенно логичным: именно поэтому ни повышение зарплат, ни улучшение качества социальных услуг, ни развитие инфраструктуры не является обязательным (собственно, традиционные «майские указы» Владимира Путина, как к ним ни относиться, являются попыткой преодолеть этот хищнический подход к большей части страны как к ресурсу).

Концентрация богатства (и, следовательно, некоторое развитие) происходит в России сегодня там, где ее успешные граждане готовы хотя бы промежуточно осесть (как в Москве или Санкт-Петербурге), и там, где высокие доходы значительной части населения обусловлены естественными обстоятельствами (как в основных ресурсодобывающих провинциях).

В заключение стоит заметить, что Россия остановилась в своем развитии вовсе не так, как останавливается севшая на мель ржавая баржа. Ее стабильность сродни основательности сотен тысяч тонн бетона, залитого в основание нового космодрома, с которого периодически на далекие орбиты выводятся все новые пилотируемые корабли. Ни одна страна, темпы роста экономики которой после кризиса 2008 года по сути являются нулевыми, не порождает такого количества сверхбогатых и космополитичных граждан, как Россия.

По темпам увеличения числа миллиардеров (более чем в 4 раза за последние пятнадцать лет) Россию опережают только Китай и Индия, темпы роста экономики которых в этот период были выше российских соответственно в 2,4 и 3,1 раза (при этом можно только догадываться, сколько скромных богачей трудятся в России на государственной службе, не раскрывая своих доходов и активов). По активности скупки частных активов в Европе россияне соперничают только с арабскими шейхами, а по принадлежащей им лондонской недвижимости – лишь с выходцами из Индии. Наши «космонавты» взлетают все выше, а внизу, на космодроме, практически ничего не меняется. Как, собственно, наверное, и не должно…