В воскресенье произошло событие, осмысливать которое специалистам по политической теории, историкам и этнографам придется еще долго. Референдум в Каталонии о независимости этого региона от Испании стал, видимо, рубежным событием в истории многовековой испанской государственности – и мне кажется, с особым вниманием к происходящему следовало бы отнестись именно россиянам.
Россия и Испания, как ни странно, похожие страны.
В XVI-XVIII веках они были самыми большими империями на планете – и только волна движений за независимость в Латинской Америке позволила России навсегда остаться самым крупным в истории человечества государством — если учитывать как масштабы территории, так и продолжительность контроля над ними.
В истории наших стран хронологически и идейно много общего. Многие столетия назад варварские правители (вестготы на Пиренейском полуострове и викинги на Руси) искали свою идентичность в наследии разных ветвей единой римской цивилизации. Чуть позже развитие обеих держав, которые постепенно становились европейскими, было радикально нарушено внешним вторжением и иноземным игом: мусульманским в Испании и монгольским – в России; обе страны освободились от него практически одновременно, в самом конце XV века – и тут же начали собственную безудержную экспансию на Запад и на Восток.
Можно вспомнить и схожее героическое сопротивление наших народов наполеоновскому вторжению, и почти одновременный «срыв» в тоталитаризм в первой половине ХХ века.
Так что чем внимательнее посмотришь на российскую и испанскую историю, тем больше увидишь удивительных сходств между нашими странами. В наши дни, на мой взгляд, к этим историческим близостям добавляется ещё одна – также обусловленная историей, но уже вполне современная.
Когда в V веке нашей эры вестготы, разоряя западные провинции Римской империи, осели на Пиренейском полуострове и оттеснили вандалов и аланов в Северную Африку, король Атаульф сделал своей столицей прекрасно расположенную на побережье Средиземного моря Барселону – своего рода испанский Киев, игравший особенную роль в жизни государства вплоть до нашествия мавров.
Примечательно, что уже в ранний период Реконкисты, в X веке, Каталония была отвоевана у арабов, и в 1137 году вошла в королевство Арагон, на протяжении последующих столетий оставаясь в орбите европейских политики и культуры. В какой-то мере все это напоминало развитие и западной части Руси, которая на несколько веков оказалась частью Великого княжества Литовского, пока северо-восточная Русь успешно усваивала социальные «технологии» монгольской империи.
Еще больше сходств приходится на позднейший период, когда объединившееся в борьбе с завоевателями испанское королевство (возглавляемое «христианнейшими» властителями), инкорпорировало в свой состав, в том числе, и графство Барселонское с сохранением элементов независимости. А в январе 1716 года одним из так называемых декретов Нуэво-Планта, инициированных Филиппом V, полностью ликвидировало все политические структуры Каталонии, а позднее даже запретило каталонский язык как официальный.
Думаю, тут излишне напоминать о процессах, протекавших на территории нынешней Украины с 1654 года до отмены вольностей Запорожской Сечи в 1775-м (да и в более позднее время, отмеченное последовательной и настоятельной русификацией).
Российская и испанская империи во многом состоялись после объединения исторических источников и политических основ своей государственности и были прочны не столько успешными завоеваниями периферийных земель, сколько этим своим внутренним единством.
Оно пришло к концу также практически одновременно, в последние годы ХХ века. В Испании после свержения диктатуры правительство в Мадриде в 1978 году закрепило в Конституции создание ряда автономных регионов. В Советском Союзе дезинтеграция приняла гораздо более решительные формы, и бывшие республики добились полной независимости.
Примечательно, что доли Украинской ССР в населении и экономике Советского Союза (15,3 и 18,4%) практически полностью совпадают с показателями современных Каталонии и Испании (16,0 и 18,9%)
Отделение Украины в 1991 году произвело значительное впечатление на россиян и Россию – но, мне кажется, тогда большинство восприняли его не более серьезно, чем значительная часть испанцев воспринимала автономистские устремления Каталонии в 2010-х годах. Однако реальный уход Украины в европейском направлении, оформившийся в 2004-2014 годах, вызвал катастрофическую реакцию бывшей метрополии, наконец, осознавшей масштаб удара по собственному имперскому сознанию. И крайне похожий удар был нанесен другой бывшей империи в прошлый уикэнд на улицах Барселоны.
Станет ли Каталония для Испании тем же, чем стала Украина для России – последним напоминанием того, что империи не вечны, и что давно присоединенные территории, с которыми доминирующая нация уже успела сжиться, всё же являются ничем не менее значимыми субъектами исторического процесса, чем их бывшие имперские правители? Я думаю, что наиболее вероятным ответом на этот вопрос является «да» – хотя последствия обретения Каталонией независимости практически несравнимы с теми драматическими событиями, которые спровоцировал – и еще спровоцирует – прозападный дрейф Украины.
Стремление Каталонии (Украины, Шотландии etc.) к реальной независимости, а не к автономии (или статусу «суверенной», но не независимой страны) совершенно объяснимо.
Какой бы совершенной ни была сейчас их уния с метрополией, какими бы правами самоуправления они ни пользовались, все это не может перевесить ни исторической памяти о ранее утраченной государственности, ни груза накопленных за столетия обид.
И здесь нельзя не задуматься о том, что сегодня принципиально отличает российско-украинскую ситуацию от испано-каталонской. Основная разница состоит в том, что Россия столкнулась с «украинским вопросом» задолго до того, как она серьезно изжила в себе имперские комплексы. И, скорее, даже до того, как она задумалась о необходимости распрощаться с имперскими амбициями.
Раскол между Москвой и Киевом воспринимается столь болезненно потому, что он представляется не только руководителям страны, но и большинству грезящих по империи россиян «потерей» части своей бывшей империи в пользу другой, по определению враждебной, атлантической.
В испанском случае ситуация выглядит иначе. Сама Испания вот уже почти 40 лет состоит членом Европейского Союза – не «союза» бывшей метрополии и бывших колоний, каким является мертворожденный СНГ, а союзом держав, ранее составлявших центры имперских цивилизаций: от Рима до Лондона, от Берлина до Мадрида, от Вены до Вильнюса, от Парижа до Стокгольма.
Современная Европа выступает своеобразным «плавильным котлом империй», и она продвинулась далеко в искоренении ментальной имперской заразы, десятки раз ввергавшей континент в кровавые братоубийственные войны.
И именно успех Европейского Союза и является во многом причиной тех движений, которые разворачиваются сегодня в Шотландии и в Каталонии, на Корсике или в Стране Басков.
В отличие от сецессионистов в самых разных регионах мира – от Судана до бывшей Югославии, от Абхазии до Восточного Тимора – каталонцы и шотландцы не собираются отгораживаться стеной от своих метрополий, если им удастся выделиться из их состава.
И испанцы, и каталонцы чувствуют себя европейцами и не собираются переставать ими быть, какие бы границы ни были проведены между ними.
Успех Европейского Союза в создании общего наднационального пространства естественным образом оборачивается стремлением автономий повысить свой статус до полноправных членов этого пространства – и в этом нет ничего противоестественного.
Здесь можно вспомнить иной процесс, который сегодня почти забыт: обновление Советского Союза во времена перестройки вызвало волну крайне похожих – и почти шаблонных – решений Верховных Советов автономных образований в составе союзных республик о преобразовании их в новые ССР. История не знает сослагательного наклонения, но, быть может, если бы переформатирование Советского Союза пошло с учетом этого тренда, судьба того единого государства была бы менее трагичной.
Сегодня в Каталонии и Шотландии мы видим именно это – не попытку разорвать единую ткань возникающего европейского супергосударства, а стремление войти в него на правах равного stakeholder'а, а не в виде части бывшей метрополии.
Поэтому ключ к решению проблемы Каталонии – этой «европейской Украины» – лежит не в Барселоне или Мадриде, а скорее в Брюсселе.
Мы видим, к сожалению, что бывшая империя – сколь бы свободной и демократичной она ни была – не имеет в своем арсенале ничего, кроме держиморд и насилия, если вопрос заходит о восстановлении исторической справедливости ее ныне составной частью, а в далеком прошлом – по сути ее собственной метрополией и предшественницей.
И если каталонцы смогут отстоять свое право на независимость и провести цивилизованный «развод» с Испанией, оставшись в рамках единой Европы в качестве полноправного члена, это станет критически важным для Европы прецедентом мирной постимперской сецессии, который в будущем сможет изменить не столько политический облик Старого Света, сколько общественное сознание и культурный психотип большинства его обитателей.
На мой взгляд, в мире XXI века у империй, созданных много столетий назад, не остается будущего. И проблема их окончательного демонтажа в равной степени остро стоит сегодня перед многими бывшими метрополиями.
Испания и Россия здесь не менее похожи, чем в элементах истории их имперского прошлого – и вопрос состоит только в том, какие системы внешних и внутренних сдержек отрыжек умирающей имперскости остаются сегодня в распоряжении народов, которые выбрали для себя новый политический, но вовсе не исторический или культурный путь…