В последнее время основное внимание экспертов и экономистов привлекает новый пакет американских санкций против России и явно нерешительные ответы на него Кремля, свидетельствующие о том, что Москва исчерпала возможности ответных шагов, однако сегодня хотелось бы обратить внимание на несколько иной тренд, подчеркивающий состояние российской и американской экономик.
Большая часть путинской эпохи ознаменовывалась риторикой о том, что «тектонические сдвиги» в глобальной экономике возвращают к жизни базовые отрасли; что роль сырья и стратегических ресурсов растет; что ставку стоит делать не на «постиндустриальные» экономики с их виртуальной реальностью, а на страны, следующие традиционным хозяйственным парадигмам. Причины для этого были: коллапс рынка Nasdaq в 2000 году; рост цен на сырье, стартовавший в 2001–2003 годах; резкий экономический подъем Китая — всё, казалось бы, свидетельствовало именно об этом.
Однако на наших глазах сейчас набирает силу — а точнее, становится совершенно очевидным — обратный тренд.
Время «сырьевиков» стремительно заканчивается, что подчеркивается не столько смелыми заявлениями тех же американских политиков, сколько динамикой котировок на американских биржах.
Накануне кризиса 2008 года, согласно списку Financial Times 500, среди десяти самых высоко оцениваемых рынком корпораций мира пять представляли энергетический сектор: PetroChina, ExxonMobil, «Газпром», RoyalDutchShell и Sinopec. Капитализация «Газпрома», приближавшаяся к $340 млрд, в феврале-марте 2008 года заметно превышала текущую стоимость компании Microsoft. Из десяти мировых лидеров по выручке, согласно рейтингу Fortune Global 500, четыре компании также представляли энергетический сектор. Сегодня списки выглядят совершенно иначе.
По состоянию на середину текущего года крупнейшая нефтегазовая компания в мире ExxonMobil находится на 10-й строчке среди наиболее оцениваемых рынком и, судя по всему, скоро покинет десятку, так как еще полгода тому назад уверенно занимала 5-е место. Окончательно выпали из первой десятки финансовые институты и банки (на протяжении практически всех 2000-х годов они уверенно занимали две-три строчки среди первой десятки). Список по состоянию на начало 2017 года фактически отсылает нас к концу 1990-х годов: впервые с тех времен в первой десятке присутствуют исключительно американские корпорации и впервые технологические гиганты обладают полным доминированием (причем если в 2000 году акцент всё же делался на hardware — лидерами были General Electriс, Cisco и Intel, cейчас фаворитами определенно выступают компании, оперирующие в сфере производства программного продукта, информационных технологий и сетевой торговли, — Alphabet, Microsoft, Amazon и Facebook).
Ворвавшиеся в топ-10 в прошлом месяце китайские Alibaba и Tencent довели преимущество интернет-экономики над традиционной до 6:4.
За те годы, когда Россия погружалась в беспробудное счастье сначала от свалившегося на нее нефтяного богатства, а затем от неожиданно обретенного Крыма, на Западе поднялась очередная технологическая волна. Как на рубеже 1990-х и 2000-х годов первая группа высокотехнологичных компаний — IBM, Intel, Сisco — была оттеснена с лидерских позиций тем же Microsoft, что ознаменовало доминирование software над hardware, так и сейчас эта вторая группа оттесняется третьей — теми, кто применяет этот software для организации интернет-торговли, социальных сетей, информационных гигантов. Это подтверждается и тем, что на прошлой неделе — пусть и всего на несколько часов — самым богатым человеком в мире стал Джеф Безос, основатель Amazon, а состояние Марка Цукерберга, основателя и президента Facebook, только за первую половину текущего года выросло на сумму, превышающую оценку совокупных активов самого богатого россиянина Леонида Михельсона.
Капитализация того же Amazon за последние 12 месяцев приросла на величину бóльшую, чем текущая стоимость «Газпрома», который только в несбывшихся мечтах его руководителей должен был оцениваться в $1 трлн как раз где-то в 2015–2016 годах, а на деле стоит в 7,5 раза меньше, чем десять лет тому назад.
Сегодня Alphabet (Google), Amazon и Facebook по своей совокупной стоимости превышают ВВП Российской Федерации, рассчитанный по текущему валютному курсу, — и это, на мой взгляд, один из самых впечатляющих итогов посткризисного десятилетия.
И, судя по всему, на этот раз взлет интернет-гигантов имеет совершенно иную природу, чем на рубеже тысячелетий: в то время их выручка была небольшой, большинство dot.com'ов оперировали в убыток, вливая в бизнес средства, привлекаемые с фондового рынка через разрекламированные публичные размещения, — сейчас же они прочно стоят на ногах, имеют многомиллиардный денежный поток и постоянно наращивают присутствие в самых «лакомых» сегментах реальной экономики, скупая относительно недорогие активы в ритейле или производстве того же hardware.
На заре новой технологической эры, в 1991 году, 37-летний американский экономист Пол Зейн Пильцер, к тому времени успевший поработать в Сити-банке и группе экономических советников при президенте Рейгане, а также попреподавать в Нью-Йорском университете, издал книгу «Безграничное богатство: теория и практика экономической алхимии», в которой предсказал, что творческие способности человека и готовность создавать условия для их реализации станут залогом успеха современных корпораций.
В новом мире, утверждал автор, основная ценность окажется сосредоточена не в природных богатствах или в промышленных товарах, а в технологических кодах и символических стоимостях, которые могут продаваться бесконечное число раз, не переставая быть собственностью их владельца.
Сколько бы копий Windows ни продал бы Microsoft, только он способен создать более высокую версию этой программы, и на нее все равно перейдут все те, кто привык работать в данной операционной системе. Многие корпорации типа того же Facebook или Alphabet вообще предлагают свои продукты — социальную сеть, поиск или карты — бесплатно и первыми в мире получают прибыль за счет того, что реализуют вторичные блага, прежде всего рекламу или обработку баз данных. Традиционные формы конкуренции им не страшны, и их доминирование в глобальной экономике будет только усиливаться. Тем странам, которые могут предложить своим партнерам только нефть, газ и уголь, им нечего противопоставить — и именно поэтому Google стоит сегодня в 15 раз дороже, а Facebook — в 6 раз дороже «Роснефти», и отрыв первых от вторых будет только расти.
Стоит также обратить внимание еще на два обстоятельства.
С одной стороны, большинство наиболее успешных компаний сегодня развиваются за счет своего органического роста, увеличения клиентской базы, совершенствования набора предоставляемых услуг и продуктов и, что особенно важно, повышения интенсивности бизнеса и производительности персонала. В России, судя по всему, крупные корпорации решили окончательно от этого отказаться. Многие компании растут за счет скупки — причем далеко не всегда на рыночных условиях — собственных конкурентов. Дополнительные доходы стремятся извлекать не из внедрения новых технологий, а из взыскания миллиардов долларов по судебным искам к корпорациям, которым принадлежали когда-то купленные активы. «Газпром» в 2016 году показал выручку в $58,7 млрд против $237 млрд у ExxonMobil — однако в «Газпроме» работают 467,4 тыс. человек, тогда как в ExxonMobil заняты всего 74,8 тыс. сотрудников, что соответствует разрыву в выручке на одного занятого в… 25 раз.
Отечественные крупные компании ориентированы не на наращивание капитализации, от которой зависят доходы и состояние западных менеджеров и предпринимателей, а на завышение издержек, в которых «зашиты» коррупционные доходы российских управленцев, и в этом состоит, на мой взгляд, то различие, которое и дальше будет «разводить» территории безграничного и «скукоживающегося» богатства.
С другой стороны, не менее важным уроком выглядит и пространственная ориентация традиционных и инновационных корпораций. Практически все компании, которые составляют сегодня элиту мирового бизнеса — и даже те, которые зарегистрированы в самых крупных экономиках, в США и Китае, получают со своих национальных рынков менее половины доходов, ориентируясь на весь мир как зону своих интересов. У 8 из 10 из них больше половины списочного персонала работает за пределами национальных границ.
В России в последние годы четко взят курс в противоположном направлении — на большую замкнутость, ориентированность на собственный рынок, «импортозамещение» и даже на создание условий для отключения отечественных информационных ресурсов от глобальных сетей. Всё это, на мой взгляд, делает успешное экономическое развитие намного менее вероятным, чем коррупция и бюрократия, традиционно считающиеся «бичом» российской экономики, но на деле вполне сопоставимые с теми, которые встречаются в успешно развивающихся «новых индустриальных странах».
Идеология, которой столь увлечена российская политическая элита, в эпоху информационных технологий накладывает даже бóльшую печать на наше экономическое развитие, чем банальное стремление чиновничества к максимальному обогащению.
Президент Путин часто повторяет, что его политика ориентирована на то, чтобы исключить повторение в России ситуации 1990-х годов, которые он считает периодом экономического хаоса и национального унижения. С ним можно не соглашаться, но нельзя не принимать во внимание тот факт, что развал ранее существовавшей системы не мог не оставить в его памяти огромный негативный след. В той же мере значительный позитивный след сохранился от 2000-х годов, которые стали для России крайне удачным временем — эпохой практически того же «неограниченного богатства», к которому Запад впервые прикоснулся в 1990-е.
Именно поэтому сегодня мы не столько не можем забыть о 1990-х, сколько не способны переосмыслить опыт 2000-х — и понять, что тогдашнее процветание было скорее случайным и обусловленным в том числе «болезнями роста» глобальной высокотехнологичной экономики. Сегодня последние выглядят в значительной степени преодоленными — и поэтому та часть мира, которая потратила последние десятилетия на приспособление к новым реалиям, сможет стать конкурентом западной цивилизации, а та, что использовала это время для упражнений в собственной «особости», рискует остаться на обочине.
Вне зависимости от того, будет ли первая вводить против второй какие-то ограничительные меры или нет.