«Мы просто не умеем их готовить»

Кадр из фильма «Украина в огне» (2016). Режиссер Оливер Стоун Another Way Productions

Вот уже много лет — по крайней мере, с зимы 2004–2005 годов, когда массы людей в Киеве впервые вышли на майдан Незалежности — отечественная политическая элита ведет отсчет прецедентов «смены режимов», проводимых «империалистами» из США и НАТО.

Соединенные Штаты, разумеется, выглядят для российских политиков исчадием ада — и нужно признать, что история американских вмешательств в дела самых разных стран действительно не может не впечатлять.

Даже если не говорить о случаях прямых военных операций по свержению неугодных правительств (а только в Латинской Америке до конца Второй мировой войны их было предпринято около двадцати, да и позже они продолжались, пусть и не с той интенсивностью — от Гренады в 1983 году до Ирака в 2003-м), США практически постоянно участвовали в приготовлении переворотов в разных уголках мира.

Сирия в 1949 году и Иран в 1953-м, Гватемала в 1954-м и Индонезия в 1957-м, Конго в 1960-м и Доминикана в 1961-м, Боливия в 1964-м и 1971-м и Чили в 1973-м — список этот далеко не полон.

При этом, готовы мы признать данный факт или нет, Советский Союз, хотя и был долгие годы второй глобальной сверхдержавой, в общем-то не мог похвастаться ничем подобным. Политика поддержки режимов, выбиравших в 1960-е и 1970-е годы ориентацию на построение «социализма», проводилась Москвой вполне осознанно, но ни один режим такого рода не был реально создан советскими усилиями. Революции, восстания и гражданские войны на Кубе и в Никарагуа, в Эфиопии и Анголе, перевороты в Ливии и Египте — все эти события произошли без советского участия, а большинство стали неожиданными для Кремля.

Конечно, там, где СССР чувствовал себя столь же вольготно, как США в Латинской Америке, преград для вмешательства не существовало, и подтверждениями тому стали Венгрия в 1956 году и Чехословакия в 1968-м. Однако, повторю, на более отдаленной периферии преимущество оставалось за Западом.

Удержав чуть ли не ценой глобальной войны Кубу в 1960-е, СССР «вчистую» проиграл Конго в 1960-м и Чили в 1973-м.

Несколько позже случилась эпопея, которая, казалось, способна была многое изменить. Соединенные Штаты вмешались в конфликт, где Советский Союз прямо поддерживал Демократическую Республику Вьетнам — и после более чем десятилетней войны коммунистические силы победили. Однако всего через три с половиной года СССР совершил ту же ошибку, что и американцы, свергнув режим Амина и втянувшись в гражданскую войну в Афганистане, в которой США стали активно поддерживать противостоящих «шурави» моджахедов. Итог этой войны всем хорошо известен.

Окончание ХХ века стало временем отказа большинства ведущих стран от прямого вмешательства в дела других государств и подрыва их суверенитета в том же ключе, как это происходило во Вьетнаме или Афганистане.

Вторжения — как оба раза в отношении Ирака — осуществлялись многосторонними силами при наличии повода, так или иначе определявшегося резолюциями международных организаций. И именно по мере того, как ведущие игроки стали отходить от прямого применения силы, «мягкая сила» стала основным рычагом политических перемен.

Сегодня процессы, происходившие на протяжении последних пятнадцати лет во многих странах мира, именуются «цветными революциями», или ускоренной демократизацией. Иногда они случались на фоне столкновения прозападных и традиционалистских сил, а иногда стихийно разгорались в странах, где диктатуры становились совершенно нетерпимыми.

Однако все эти случаи объединяло одно: они заставали Россию врасплох.

И потому во все большей мере злили ее руководство и рассматривались как враждебные по отношению к нашей стране. Между тем если мы и должны кого-то винить в этом, то только самих себя.

В конце 1999 года только самый недалекий политик мог сомневаться в том, что режим Милошевича себя изжил и у президента Югославии нет политического будущего. Россия была столь же популярна в этой стране, как и прежде; российские войска за несколько месяцев до событий совершили рискованный бросок из Боснии в Косово, заняв аэропорт Приштины.

Самым логичным в этой ситуации было бы начать налаживать связи внутри югославской оппозиции, с тем чтобы сохранить свое влияние в регионе после неизбежных перемен.

Однако ничего подобного предпринято не было: Милошевич закончил дни в Гааге, Приштина стала столицей независимого Косово, и даже Черногория ушла от Сербии в НАТО, став перед этим несостоявшейся жертвой гротескного пророссийского мятежа.

В конце 2003 года также немногие могли предполагать, что у коррумпированного режима Шеварднадзе есть хоть какие-то шансы продолжать удерживать власть в Грузии. Все ведущие политики страны — Бурджанадзе, Саакашвили и Жвания — выступали его оппонентами. Массовые выступления после фальсифицированных выборов привели к власти новые силы. И хотя Саакашвили вовсе не был изначально антироссийским политиком, упорное отторжение Москвой молодого руководства сделало свое дело.

Затем Кремль активно поддерживал Абашидзе в Аджарии и приютил его после восстановления грузинского суверенитета над Батуми.

На следующий год все повторилось на Украине, где будущий президент Ющенко вовсе не был — что я могу засвидетельствовать лично — антироссийским политиком.

Однако Россия сделала все, чтобы поддержать «преемника» Кучмы Януковича, — и жестоко промахнулась.

А потом еще раз наступила на те же «грабли» в 2014-м. В промежутках мы попадали в неприятные ситуации в Молдове, предоставляли убежище беглому президенту Киргизии Акаеву, ну и много чего еще случилось за эти годы.

Все эти случаи объединяет одно очевидное обстоятельство. Россия всегда и во всех ситуациях поддерживала только действующую власть — даже тогда, когда она вовсе не обязательно была пророссийской или обходилась нам недопустимо дорого.

Почему в 2004-м не стать было на сторону Ющенко и установить тесные связи с новой, более демократической Украиной? Чего мы боялись? Что если бы будем уважать волю украинского народа, этот народ не будет уважать нас?

Почему Россия никогда не пыталась «выращивать» талантливых оппозиционных политиков, которые могли бы претендовать на победу на демократических выборах, но были бы при этом пророссийскими?

Почему мы всегда вкладываем деньги и усилия только в тех, кто сейчас находится у власти, — даже если эти люди помыкают нами и совершенно не гарантированно являются пророссийскими?

Сегодня, после нескольких бурных лет, на постсоветском пространстве относительно спокойно. Но в конце этого года пройдут выборы президента в Киргизии, которые могут принести сюрпризы. В 2018 году должна избрать нового президента Армения, где Саргсян талантливо изменил конституцию, чтобы пересесть в становящееся более важным, чем президентское, кресло премьера — и тут неожиданности еще более вероятны, учитывая активные протесты, уже несколько раз прокатывавшиеся по стране.

В Казахстане никто не может прогнозировать, что случится после ухода Назарбаева, — но с высокой степенью уверенности можно утверждать, что пророссийских политиков в республике нет вообще.

Даже в Белоруссии, «инвестируя» десяток миллиардов долларов ежегодно в поддержание личной власти Лукашенко, мы не слишком-то контролируем ситуацию.

На мой взгляд, Россия упускает — или, скорее всего, уже упустила — шанс активного влияния на происходящее в постсоветских государствах.

Шанс, который открывался вместе с динамичной политикой, с постоянной игрой «на два фронта»: и на действующую власть, и на выращенную оппозицию, которой эту власть всегда можно было бы легитимно заменить, если она в тот или иной момент перестает соответствовать нашим интересам. В любом случае, страна, в которой в постоянной борьбе сменяют друг друга две, пусть и в разной степени пророссийские силы, гораздо более предсказуема, чем диктатура, вождь которой высасывает из Москвы деньги под предлогом того, что альтернативы ему нет.

Сегодня умение влиять на политику государств сателлитов является столь же несомненным признаком великой державы, как и наличие ядерного оружия, — только намного более функциональным.

Однако Россия не перестает клеймить подобное влияние как вмешательство и посягательство на суверенитет.

На мой взгляд, причина такого нашего «консерватизма» до банальности понятна. За ней не стоит ничего принципиального. Просто способность Запада менять режимы в ходе относительно мирных народных выступлений так уязвляет нас потому, что в Кремле понимают: у нас самих кишка тонка повторить подобные эксперименты. Нет ни куража, ни ума, ни осмотрительности, чтобы «провернуть» что-либо похожее. И потому что ничего этого у нас нет, российские ребята гибнут в Сирии, защищая тамошнего диктатора, а пенсии российских стариков идут на субсидирование махинатора, который, похоже, действительно возомнил, что он сделает своим преемником сыночка-тинейджера.

Мы не любим «цветные революции» по одной простой причине: мы просто не умеем их готовить. Умели бы — не пришлось бы «с грустью констатировать», что бедную Россию вытесняют то из одной «исконно дружественной» ей страны, то из другой…