Недавно в одном издании была опубликована душераздирающая статья о сложной ситуации из области ювенальной юстиции. Некий Иван Сидоров, который представлен в статье как физик, работающий удаленно, может потерять троих своих сыновей из-за того, что они знают иностранные языки, прожили несколько лет заграницей, вместе с отцом занимаются хозяйством и имеют причудливые для деревенского окружения хобби типа вязания крючком и программирования.
Последней каплей в общественном мнении села Новотулка стало отсутствие в доме у мальчиков телевизора. «Ваши дети не знают, кто такой Чебурашка и кот Леопольд. У вас нет телевизора, вы учите их чему-то непонятному. Ваш сын умеет вязать крючком, значит он нетрадиционной ориентации. Вы сами и ваши дети должны уважать и принимать традиции того места, где вы живете. Вот такие обвинения мне предъявили», — так объясняет ситуацию обиженный отец.
Стоило новости просочиться в соцсети, как тут же поднялась буря негодования. «Дело было в Пенькове», русская деревня не меняется, ее ментальность — это община, суровая среда всегда враждебна к чужаку, она его сожрет и переварит. С общиной надо ладить или бежать от нее», «Жаба односельчан давит. У них безнадега, а у этой семьи перспективы» — таков был общий глас.
В этой реакции, как и в самой истории, важны не комментарии, а та тотальная и весьма специфическая картина мира, при которой народ всегда отличает беспросветная тупость и дикость.
Взгляд русского горожанина на деревню автоматически окрашен в эсхатологические тона. Деревня и в целом тот самый народ, который принято называть «простым» — воплощенное зло, джунгли невежества, образец нравственного падения, торжество низменных инстинктов, парад человеческих пороков. И все это густо сдобрено полным нежеланием что-то менять.
Если почитать отечественный Facebook (владелец компания Meta признана в России экстремистской и запрещена), то картина русского мира будет выглядеть как строго биполярная структура. На одном полюсе находится русская образованная общественность, олицетворяющая собой носителей нравственной вертикали, сакрального знания и абсолютного добра, а на другом – тот самый проклятый и забитый народ, служащий почвой для любых манипуляций власти и вообще тянущий страну в пропасть тоталитаризма.
Судя по страстному желанию интеллигенции отряхнуть прах народа со своих ног, диалог между двумя составляющими русского социума если и возможен, то только матом.
Надо сказать, что этот самый диалог между интеллигенцией и народом в России всегда строился странно. Во-первых, он всегда был. Это значит, что русское общество всегда было разорвано на тех, кто думает, и тех, кто работает. Это отлично репрезентировалось нашим затянувшимся феодализмом с его крепостным правом и историческим провалом на месте общеевропейской эпохи просвещения. Поэтому изначальная интенция русской культуры состояла в том, чтобы говорить не с народом, а о народе.
С легкой руки декабристов русский народ представлялся маловнятной аморфной массой, которая клубится где-то там во тьме невежества и которую силой просвещенного разума надо привести к свету истины и счастья. Радея о народном благе, декабристы категорически не хотели впутывать собственно народную массу в их политические проекты. Все должна была сделать армия с образованным офицерством во главе. По плану Пестеля, народ в течение 10-летнего переходного периода должен был медленно адаптироваться к самостоятельности, свободе и отсутствию барского патроната. За это время предполагалось покрыть страну сетью школ, тем самым открыв народу доступ к образованию.
Вполне вероятно, что этот грандиозный план переделки российского социума мог бы сработать и тогда мы бы жили в другой стране. Он, однако, не сработал, декабристов отправили с глаз долой в Сибирь, и русский народ так и не узнал, какого счастья лишился.
После декабристов на подмостках русской государственной антропологической сцены, на которой традиционно образованные одиночки общались с темными массами, появились новые акторы – народники. Последние, в отличие от декабристов, считали, что судьба народа в его собственных руках, а их историческая миссия – раскачать лодку и добиться взрыва народного негодования.
Как только такой взрыв произойдет, народ сам все устроит и решит, как ему лучше.
При этом надо заметить, что почти весь XIX век все попытки общения с народом выглядели не столько диалогом, сколько монологом. Образованный класс придумывал что-то в своей голове, а народ как всегда безмолвствовал. Однако были и хорошие новости. Если декабристы народ не знали и в общем-то им не интересовались, то народническое сознание романтически рисовало перед собой народную массу как сокровищницу мировой мудрости и несгибаемую нравственную вертикаль.
По версии народников, это образованный человек мог заблуждаться в дебрях многочисленных истин, выработанных человечеством, а народ – никогда. Ибо где народ, там и истоки.
Не без помощи большевиков лодку народного гнева удалось-таки раскачать. Мало никому не показалось, моментальные фотографии народных масс, сделавших революцию, больше напоминали кадры хроники сумасшедшего дома, столь откровенно варварскими они были. Но как только революционные вихри улеглись, оказалось, что народ, которому наконец дали сказать свое историческое слово, не так уж дик. Весело откликнувшись на кампанию по ликвидации неграмотности, крестьяне и в самом деле оказались сокровищницей мирового духа. Десятки тысяч новых ломоносовых потянулись в институты.
Более того, деревенские реалии оказались таковы, что село и в самом деле хранило некие базовые основы христианской нравственности и жестко сохраняло вертикаль здравого смысла. Деревня, как показали опыты писателей-деревенщиков вроде Шукшина и Астафьева, имела в своем распоряжении некий инструмент по различению добра и зла, который редко когда давал сбои. Право народа говорить обнаружило, что русская ментальность обладает исключительными этическими свойствами. Что этот самый народ остро ощущает разницу между справедливостью и ее отсутствием и вовсе не склонен менять эти представления на деньги.
Однако в начале 90-х народу предложили сделать именно это. Усыпанный розами путь в моральный ад соблазнил многих, но не всех. Произошла мгновенная перестройка ценностного ряда, выразившаяся прежде всего в том, что народу снова запретили говорить. Хуже того, мы вернулись в ту ментальную эпоху, когда народ оказался за кулисами исторической сцены.
Все последние 30 лет диалог интеллигенции и народа упорно превращается в уже известный русской истории монолог, когда интеллигенция говорит, а народ по-прежнему помалкивает.
На сцену истории снова стали выходить образованные сословия, но теперь свою задачу они видели не в том, чтобы осчастливить народ социальной справедливостью, а в том, чтобы просто удалить народ из зала. За широкой народной спиной об этом самом народе стало принято говорить только гадости. В новой пьесе о русском народе последний играет исключительно отрицательную роль морального урода, который только и норовит обидеть хрупкого и ранимого интеллигента.
В этой системе координат история, разразившаяся в селе Новотулка, как нельзя лучше иллюстрирует новый социальный миф о диком народе и сакральной жертвенности образованного сословия.
Волшебная оптика новой мифологии требует, чтобы многодетный отец был красивым современным прекариатом, а дикие соседи-сельчане соответственно теми хтоническими чудовищами, которые разрушают прекрасный мир интеллектуального дауншифтинга.
И все было бы прекрасно в этой истории, если бы не некоторые нюансы. Если не полениться и немного поработать с информацией, то выяснится, что Иван Сидоров вот уже несколько лет нигде не работает и является отцом не троих, а пятерых детей. Дом, в котором живет семья, был куплен и обустроен на материнский капитал, полученный за рождение пятого ребенка. Сидоровы-старшие давно в разводе, однако живут вместе, потому что муж не хочет уходить из дома.
Долгие годы семья существовала на средства, которые разными и не всегда достойными способами добывала мать. Старшие дети Сидоровых в школу ходят редко и учатся на стойкие двойки. Мать прошла реабилитацию и не так давно избавилась от алкоголизма. Все эти сведения можно почерпнуть в передаче Андрея Малахова «Пусть говорят» 2018 года. Тогда Сидоровы решили вынести на всеобщее обозрение свои семейные проблемы. Эти проблемы таковы, что обсуждать их надо скорее не в контексте морального дискурса, а в кабинете психиатра.
Тот факт, что комиссия по делам несовершеннолетних села Новотулка, соседи по улице и родители одноклассников Сидоровых-младших забили тревогу, говорит не о дикости сельской жизни, а о том, насколько отчаянно все эти люди пытаются удержать в руках знамя здравого смысла и реальной заботы о детях.
Из всего, что можно узнать о семье Сидоровых из открытых источников, следует неопровержимый факт – детей надо немедленно спасать, иначе будет плохо.
Отцовская медийная и так блестяще удавшаяся манипуляция скрывает дикую, если не сказать чудовищную правду, которую отлично видят деревенские соседи и категорически отказывается видеть образованная городская публика. Получается, что эта история вовсе не про дикий народ, а про нашу готовность приписать этому народу все мыслимые недостатки. Сам же народ как был, так и остался молчаливым хранителем вертикалей и вечной жертвой интеллектуальных игр тех, кому достались билеты в партер нашего исторического театра.