Реальные причины
Во-первых, подоспел проект плана мероприятий стратегии низкоуглеродного развития России, подготовленный Минэкономразвития. Этот проект стал важным этапом в решении задачи по выходу на чистый нулевой уровень выбросов парниковых газов к 2060 году, которая была поставлена правительству России еще в октябре 2021 года.
Во-вторых, противостояние богатых западных стран и развивающегося мира по теме климата достигло своего пика в декабре 2023 года в Дубае, где прошла 28-я Конференции сторон Рамочной конвенции ООН об изменении климата. По результатам этого мероприятия всем стало понятно, что нет никакого положительного прогресса по достижению целей Парижского соглашения 2015 года, направленного на сокращение глобальных выбросов парниковых газов и ограничение повышения глобальной температуры. Более бедным странам нужны деньги на адаптацию, Европа за счет требований «жесткой декарбонизации» к другим пытается перезапустить свою стагнирующую экономику, крупные развивающиеся экономики пока наращивают выбросы, ожидая пика. Россия остается приверженной целям Парижского соглашения, выполняя все свои национальные цели.
В-третьих, уже в текущем году Минэкономразвития сделало ряд публичных заявлений, подтверждающих намерение ведомства ввести плату за углерод, хотя ранее отрицало этот сценарий. Так, замминистра Илья Торосов назвал эту меру необходимой, однако добавил, что этот вопрос «выносится на повестку обсуждения с бизнесом и органами власти».
Обсудили углеродное регулирование днем позже — в рамках Недели российского бизнеса РСПП состоялся Климатический форум, который собрал представителей делового сообщества, профильных министерств и ведомств, а также отраслевых экспертов. Бизнес, впрочем, воспринял новость о внесении фискальных мер в проект плана мероприятий настороженно, а президент РСПП Александр Шохин, комментируя потенциальное внедрения механизма платы за выбросы углерода уже в 2028 году, отметил, что этот вопрос требует тщательного обсуждения: «Не вполне понятно, почему вопрос поставлен именно так. Надо оценить, есть ли объективные основания для этой даты». В любом случае, судьбу спорного пункта плана еще только предстоит решить.
В начале февраля Банк России опубликовал доклад о предварительных результатах стресс-тестирования воздействия переходных климатических рисков на российскую экономику. Легких вариантов ждать не приходится. В первом сценарии — в случае, если активной адаптации к энергопереходу не будет, треть крупнейших компаний из выборки на горизонте 2030–2040 гг. демонстрирует значительное ухудшение финансового состояния. Во втором — если будет реализована более амбициозная внутренняя климатическая политика, эти же компании начнут испытывать трудности раньше, а их финансовые показатели будут хуже, чем в первом сценарии.
Даже если представители «коричневых» секторов экономики (к ним относятся нефтегазовые, металлургические, горнодобывающие и транспортные компании, производители удобрений и химикатов) и попытаются адаптировать свои бизнес-модели в условиях энергоперехода, внутреннее углеродное регулирование ударит по ним больнее, чем в первом сценарии, ведь в случае его введения, платить придется за весь объем выбросов от производственной деятельности предприятий, а не только за объем, предназначенный на экспорт.
Перспективы
Взимать плату за углерод придумали в Европе, чтобы решить свои проблемы: снизить энергетическую зависимость, в первую очередь от России, и, когда навязывание европейских технологий стало пробуксовывать, создать искусственные преимущества для своей промышленности. Таким преимуществом стала пошлина за парниковые выбросы при производстве продукции, поставляемой из других стран для продажи в Европе, – так называемый ТУР, или европейское трансграничное углеродное регулирование.
Логика следующая — если в этих странах есть углеродный налог, сопоставимый с европейским — это порядка 100 долларов за тонну СО2-эквивалента, то возможно, от платежей по европейскому ТУР производителей освободят. Учитывая санкционную политику, сложно представить, что Евросоюз будет непредвзято подходить к России и освободит ее от платежей. Если добавить обвал экспорта в страны Евросоюза, то сбор на оставшиеся его объемы в масштабах российской экономики не имеет существенного значения. А российские предприятия еще и заплатят дважды — в России и в Европе.
В МВФ подсчитали, что фискальные доходы от углеродного регулирования в России могли бы составить больше 4% ВВП в 2030 году — и это, очевидно, может противоречить национальным интересам. Внутренняя цена на углерод больно ударит по российским производителям и потребителям — спровоцирует инфляцию, понизит благосостояние граждан, сделает российскую продукцию дороже своих импортных аналогов.
Климатические платежи сейчас находятся на начальном этапе обсуждения в разных странах, в том числе и у основных торговых партнеров России. Будут ли они вводить свои ТУРы или бороться с европейским — предсказать сложно. Но, вот, Индия и ЮАР решили заявить протест европейскому углеродному налогу уже на следующей неделе на встрече министров стран ВТО в Абу-Даби.
Высокую цену на углерод пока установил только Евросоюз. У остальных она или отсутствует или колеблется на околонулевом уровне. Будут ли нашу подорожавшую из-за углеродного налога продукцию покупать в Китае? В Индии? В Африке? Надо полагать, все эти страны предпочтут купить у тех, кто продает дешевле, пусть и с более высоким углеродным следом. По мнению разных экспертов, реальное развитие ситуации с углеродными платежами можно ожидать только в 2030-е годы. Это значит, что у России есть большой запас времени, чтобы детально проанализировать перспективы и внедрить именно ту модель климатического регулирования, которая выгодна для развития страны.