— Какие главные изменения в сфере занятости вы отметили после 24 февраля?
— Главная тенденция — то, что глобально ничего не поменялось, как ни странно. С одной стороны, идет значительная перестройка в некоторых отраслях. Но уход иностранных компаний с российского рынка труда никакого значения для экономики не имеет. От слова вообще. Условно, раньше мы покупали майки Dolce Gabbana, теперь будем брать точно такие же майки, сделанные из того же материала, сшитые на той же фабрике, но под другим брендом. Это все легко замещается. Или уходит IKEA... Но что значит «уходит»? У них огромные помещения, которые никуда не денутся, с построенной давно логистикой и людьми, которые умеют работать с этой логистикой, c российскими
поставщиками.
Но, повторюсь, для сферы занятости — это неважно. Доля иностранных компаний на российском рынке труда ничтожно мала. Да, у отдельных людей возникают трудности. Но в целом рынок каких-то значительных проблем не испытывает. Мы слишком много говорим о потребительских брендах. Потребительские бренды вообще не проблема. Не будет нанимать IKEA, будет больше нанимать Hoff. Ни на потребительский рынок, ни на рынок труда, с ним связанный, уход «икей» и «макдональдсов» не повлияет.
— Это можно назвать «наследием пандемии»?
— Большое число крупных работодателей в общепите или сфере услуг, когда начались ковидные локдауны два года назад, понаделали большое количество ошибок в отношении персонала. Тогда начались действительно масштабные сокращения и увольнения. Краткосрочно безработица, по нашим расчетам, взлетала до 15 млн человек. Но это тенденция действительно оказалась краткосрочной, чего никто не ожидал.
Полное восстановление рынка труда после пандемии планировалось к 2024-му. Но уже к октябрю-ноябрю 2020-го количественно рынок труда практически полностью восстановился, однако структурно сильно поменялся. Это было связано как с удаленкой, так и с появлением намного большего числа курьеров.
Когда в пандемию стали говорить о дефиците кадров на стройках из-за отъезда гастарбайтеров, на самом деле никто никуда не уезжал — транспортные коридоры же были закрыты. Просто народ со строек разбежался в другие отрасли, где ограничений было меньше, а платили больше. В итоге в стране появился откуда-то дополнительный миллион курьеров. То есть, ковид наглядно показал, что экономика может достаточно быстро перестраиваться. Какая-то новая сфера услуг, которой не было 5–10 лет назад, впитывает в себя большое количество неквалифицированных кадров, способна довольно неплохо оплачивать их труд.
— Сейчас работодатели ведут себя иначе?
— Когда происходят кризисы, компании обычно сбрасывают «кадровый жирок» — увольняют неэффективных сотрудников и т.д. После пандемии у компаний нет того «кадрового жира», который можно было бы без проблем сбросить. И все прекрасно помнят, как тяжело было восстанавливать численность персонала в прошлые кризисы.
Поэтому сейчас все работодатели, с которыми мне приходилось общаться — а это и десятки тысяч клиентов SuperJob, и мой личный круг общения из сотни предпринимателей — в один голос успокаивают персонал: мол, не будет денег сегодня, мы заплатим завтра. В их числе те самые уходящие с рынка иностранные компании.
Они ведь не от хорошей жизни уходят, они сделали за время пребывания в России огромные инвестиции. Взять тот же McDonald's. Они никого не увольняли, а отправили сотрудников во временный простой с сохранением зарплаты. И этот тренд на самом деле продолжается до сих пор. Конечно, есть какие-то декларации об уходе с рынка, но большинство людей пока находятся на своих рабочих местах или в простое.
— Получается, роста безработицы ждать не стоит?
— Официальные данные говорят, что уровень безработицы в России не растет. Эту тенденцию подтверждает то, что мы видим у себя на портале SuperJob. То есть, люди вдруг не ринулись резко искать новую работу. Есть и сезонный фактор — летом люди менее склонны бежать искать вакансии. Когда экономика входит в острую фазу кризиса весной-летом, то люди, теряющие работу, предпочитают поехать на дачу или на отдых, если есть хоть какой-то минимальный запас денег и финансовой прочности. И только после этого они уже начинают искать работу.
В итоге процесс поиска новой работы ощутимо смазывается и демпируется летом. А вот если в острую фазу кризиса экономика входит осенью, тогда все происходит резче и жестче. Вся картошка уже собрана, деньги закончились, а на даче уже холодно. Плюс нужно платить за ЖКХ и т.д. В результате уже в сентябре-октябре люди начинают искать новое место трудоустройства. Если мы и увидим какие-то изменения на российском рынке труда, это произойдет не раньше осени 2022 года.
Сейчас российский рынок труда находится в замерзшей стадии, на данный момент он себя чувствует сильно лучше в сравнении острой ковидной фазой, когда во многих компаниях попросту останавливался подбор персонала. Сейчас практически все средние и крупные компании продолжают набирать сотрудников, чего мы не наблюдали в пандемию. «Яндекс», например, как подбирал курьеров, так и продолжает подбирать. Никуда от этого он не денется. С другой стороны, на продукцию российских предприятий, которая стала аналогом западных товаров, — спрос вырос, а за ним вырос и спрос на персонал. Сейчас там сотрудники работают в две-три смены. Для всего этого нужны новые люди.
— Заметили ли отток айтишников за рубеж с начала марта 2022 года?
— Сейчас нет никакого оттока. В Минцифры недавно озвучивали цифры, что 80% уехавших из России IT-специалистов уже вернулись обратно, судя по данным SIM-карт. Он никак не заметен на рынке. Люди, которые переехали временно в Ташкент, Армению или Грузию, абсолютное большинство из них продолжают работать в тех же проектах. То есть, если это был «Яндекс», они продолжают работать в «Яндексе». Эти люди сейчас могут находиться в Новосибирске или Турции, но продолжают работать над проектом. То, что части айтишников нет на территории России, вовсе не означает, что они ушли с рынка труда.
Часть айтишников, которые работали в России на западные компании — те же Google или Meta (признана экстремистской организацией) — релоцировали за рубеж. Но дело в том, что эти сотрудники и так не присутствовали на российском рынке труда. То есть, они физически находились здесь, но ничего не создавали для локального рынка. Поэтому их отъезд никак не отразился на местной отрасли. Говорить, что IT-сектор стал одним из главных пострадавших с начала марта — сильное преувеличение.
— То есть, у этой отрасли фактически нет проблем?
— Есть. В отличие от предприятий по производству удобрений, IT-компании не могут получить банковский кредит на приемлемых условиях. И до сих пор не могут, несмотря на все предоставленные преференции. Банки требуют от них залог под обеспечение кредита. Когда у вас есть доменная печь или склад с удобрениями, которые можно оставить в залог — все хорошо. Но когда у вас среди основных ценностей есть только люди и больше ничего нет, ведь сервера ни стоят ничего, — здесь уже гораздо сложнее.
Если публичные компании еще могли как-то кредитоваться под залог акций, то непубличным получить кредит невозможно. Всем, кто занимается высокотехнологичной разработкой, включая Superjob, банки выставляют немыслимые условия. Мне получить для себя кредит такого же размера в 10 раз проще, чем оформить его на компанию. Поэтому мы ждем от государства новых кредитных ресурсов — они нужны далеко не только айтишникам. Я думаю, что ЦБ вполне способен сделать все возможное, чтобы кредитные ресурсы не пошли в итоге на спекулятивные рынки.
— А что с зарплатами в IT-секторе?
— Средние предлагаемые зарплаты здесь по-прежнему одни из самых высоких на рынке, и они продолжают расти. Внутри отдельных секторов IT-отрасли наблюдается взрывное увеличение зарплат: например, среди специалистов по кибербезопасности. Там рост опережает даже среднее увеличение по IT. Медианные зарплаты выросли на 10%.
Огромное количество компаний сейчас столкнулось с киберугрозами. Многие компании от них пострадали, также как и государственные системы. Президент неслучайно издал указ о том, что в каждой конторе должен быть специалист по кибербезопасности. А где их взять? Их же нигде нет.
Вузы не готовят подобных специалистов в необходимом количестве. Мы сейчас добавляем бюджетные IT-места в вузах, а учить-то некого. Большинство школьных преподавателей информатики сейчас не сдадут ЕГЭ по своему предмету даже на 50–70 баллов. Не говоря уже о зарплатах преподавателей — совершенно недостойная история. В итоге они не способны готовить и абитуриентов для поступления на IT-специальности. Пока не решится эта проблема, нехватка кадров в сфере IT-безопасности сохранится.
— Вы говорили об относительно низком уровне безработицы в России? Можете оценить ее в процентах?
— В Москве безработицы нет, ноль. Это значит, что любой человек, обладающий любой квалификацией по любой специальности, может найти себе работу в разумные сроки. Во всех крупных мегаполисах России ситуация приблизительно одинаковая. Там никакой проблемы с поиском работы нет. Но это не значит, что любой человек может найти работу на ту зарплату, которую он бы хотел получать.
Более сложная ситуация с моногородами, где системообразующий завод может закрыться из-за недостатка финансирования, а новый — не открыться. Чтобы найти работу местным жителям, единственным вариантом по-прежнему остается переезд в крупный региональный центр или мегаполисы. Условные шахтеры ведь не смогут устроиться на удаленку.
Важно понимать, что Россия — огромная страна, здесь нет никакого единого рынка труда. Основная проблема заключается в том, что рынок труда и его регуляторика, включая механизмы борьбы с безработицей, они одинаковы для всей страны. Они не учитывают специфики того или иного региона. Это — тотальный бред. Потому что рынок труда Алтая и Москвы — разительно отличаются, это две разные планеты. Поэтому, когда мы говорим, что у нас в Чечне или Дагестане безработица 40–50%, это — неправда.
Там действительно могут быть зарегистрированы в качестве безработных 50% населения, но они в некоторых случаях продолжают получать деньги, да и не все из них реально являются безработными. Эти люди могут давно работать в Москве, заниматься производством у себя в селе в качестве самозанятых. В итоге учетность живет сама по себе.
Плюс в некоторых восточных регионах России среди женщин работать не принято. Там до сих пор считают, что если женщина работает — это позор семьи. Поэтому им не остается иного выхода, кроме как пойти зарегистрироваться в качестве безработного, чтобы получать хоть какие-то деньги, пособия на детей, социальные выплаты и т.д. Но ведь это нельзя назвать настоящей безработицей, она, скорее, носит вынужденный характер ввиду местных обычаев и традиций. Об этой проблеме все знают, но задачи ее решать на самом высоком государственном уровне по-прежнему нет, никто не хочет этим заниматься.
— Чтобы решить проблему искусственной безработицы, нужно менять законы?
— Да, существующий в России закон о занятости нуждается в серьезной доработке. Он устарел уже лет двадцать назад. Эти разговоры ведутся постоянно, но безрезультатно. Там очень многие моменты необходимо менять. Есть, например, очевидные вещи. Мы понятия не имеем, сколько в России действительно безработных, кто может потерять работу в ближайшее время и будет нуждаться в финансовой помощи. Сама по себе процедура регистрации в качестве безработного — сильно замороченная и должна по идее вести к выдаче определенного пособия.
Если вы мать-одиночка, есть возможность получить большое пособие на ребенка. Но чтобы получить его, вы должны зарегистрироваться по процедуре в качестве безработной, пойти попытаться по этой же процедуре поискать на рынке работу, устроиться хрен знает куда на один день, чтобы получить зарплату, и только потом вы уже можете рассчитывать на выдачу ХХХ тыс. рублей пособия. Выдать деньги сразу же, по факту прихода в центр занятости: нет, это невозможно, потому что закон не позволяет. И примеров подобной бессмысленной бюрократии в этой области полно.
— Что делать с центрами занятости, эффективность работы которых вызывает вопросы?
— Система центров занятости в России была построена еще в советское время. И была ориентирована на трудоустройство бывших заключенных и дембелей. То есть, человек выходит из колонии или приходит из армии, приходит с соответствующей справкой в центр занятости, ему выдают направление на завод. Он туда приезжает, его берут на работу.
Остальные еще с детства примерно знали свой рабочий жизненный путь. Папа за ручку приводил сына на завод, мама-медсестра приводила дочь в свою больницу. Без социальных связей люди обращались в центры занятости, другого выхода тогда не было. Никто с вами никаких собеседований не проводил, так работала плановая экономика.
Сейчас в России абсолютно другая, рыночная система. Но центры занятости по-прежнему едут по советским рельсам, они абсолютно неэффективны с существующей реальностью. Никто туда не обращается, кроме людей, которым нужно не трудоустройство, а пособие по безработице. Трудоустройство одного безработного в России с помощью системы центров занятости стоит 5–7 млн рублей, длится это трудоустройство обычно три месяца. На работу этой системы тратится огромное количество денег, внутри самой системы трудятся 36 тыс. человек, содержание которых уже само по себе обходится в громадные суммы. В итоге во все московские центры занятости за год обращаются меньше, чем в Superjob за один рабочий день.
Из-за этого мы с трудом понимаем, куда движется экономика. В результате у нас к моменту, когда количество безработных условно становится равным нулю, вдруг появляются государственные документы, согласно которым рынок труда восстановится через три года. И под эту цель начинают верстать определенные программы. И они продолжают выполняться, потому что под них выделены бюджетные средства. А то, что все эти меры и документы, по большому счету, полная профанация, никого не интересует. Главное же, что цели «выполняются». Это же полный абсурд.
— Как вы оцениваете отечественный рынок труда через 20 лет? Заменят ли нас всех роботы или искусственный интеллект?
— До 2020 года не только я, но и большинство футурологов в один голос говорили, что к 2025-30 годам в мире возникнет дикая безработица. Все отрасли роботизируются, а огромное число людей потеряет прежние места работы. До июня 2020 года многие придерживались этого мнения. Однако, несмотря на потерю работы огромным числом людей в связи с ковидом, вдруг на глобальном рынке труда возникло столь же большее количество неквалифицированной занятости вокруг далеко не самых востребованных ранее отраслей, включая сферу доставки.
Эти области впитали в себя огромное количество людей. В одночасье возник дичайший спрос на неквалифицированную рабочую силу, а оплачиваться такие работы стали даже лучше, чем более квалифицированные. То есть, ходить курьером на свежем воздухе, получая чаевые, стало выгоднее, чем работать блинопеком в условном «Теремке», где вы стоите у горячей плиты с утра до вечера. Плюс, сейчас нужно кому-то самокаты расставлять, а потом их собирать или заряжать. На подобные специальности вдруг резко вырос спрос. Для этого вовсе не нужно высшее образование, годится, если у вас просто есть руки и ноги. И таких вакансий в сфере услуг стало за последнее время значительно больше.
В итоге сейчас все футурологи вовсе не так уверены, что в ближайшие годы водителей такси заменят автопилоты и т.д. В этом вопросе я уже не столь категоричен, как ранее. Как ситуация будет развиваться дальше — во многом зависит от государственной регуляторики. Можем ли мы сделать так, чтобы Москву перевести на беспилотное такси в ближайшие три года? Технологически можно, но сам город к этому не готов.
Человечество готово быть во многих областях более эффективным, перейти технологически на полную роботизацию. Но психологически и инфрастуктурно с этим большие проблемы. Поэтому замена людей на машины будет медленным и плавным процессом.