В новейшей российской практике для финансового рынка к разряду «вербальных интервенций» вполне можно относить «профессиональные суждения регулятора», то есть высказывания руководителей Центробоанка.
12 июля, выступая на радиостанции «Бизнес ФМ», глава Центробанка фактически определила судьбу «Югры»: «У банка уже, во-первых, возникли проблемы, поэтому мы ввели туда временную администрацию — она сейчас работает и должна будет оценить масштаб проблем, получить доступ к первоисточникам. После этого будет принято соответствующее решение. Конечно, нам нужно расширять сферу применения профессионального суждения, что, я знаю, многим моим коллегам за рубежом позволяет гораздо быстрее принимать решения, когда у банка возникают проблемы и у регулятора есть право обоснованного, профессионального, но суждения».
«Суждение регулятора» было понято настолько верно, что все действия руководства «Югры» — от обращения к ЦБ с планом по самостоятельному выводу банка из кризиса и выплаты денег вкладчикам в обход АСВ до просьб к Генпрокуратуре не возымели никакого результата. Агентству по страхованию вкладов осталось лишь выплатить более 160 миллиардов рублей вкладчикам.
Сегодня акционеры «Югры» подали серию исков к ЦБ, однако в российской практике мнение регулятора может иметь значение не только для рынка, но и для судебной системы.
Вспомним тяжбу двух тяжеловесов государственного сектора — «Транснефти» и Сбербанка. Суть дела вкратце такова. «Транснефть» получила от крупнейшего банка предложение заключить сделку, которая могла бы снизить нагрузку на обслуживание облигационных займов. Речь шла об, инструменте барьерных опционов, предложенных Сбербанком. Между сторонами был заключен договор на опционы по продаже (пут) и покупке (колл) американских долларов, который, по начальному плану, мог снизить процентные расходы «Траснефти».
По версии государственной компании, в презентациях банкиров сделка описывалась, как простая и не несущая существенных рисков. Сбербанк, упоминавший в своих презентациях «отдаленный риск», не раскрыл информацию о потенциальной выгодности и рискованности инструмента в полном объеме, передается в судебных документах позиция «Транснефти». Напротив, по заявлениям ответчика, «Транснефть» понимала суть сделки и могла объективно оценить все выгоды и риски барьерного опциона, при том, что банкиры предоставили клиенту данные по расчету сумм платежей и другую объективную информацию по заключаемому договору.
После почти года переговоров, в конце декабря 2013 года был подписан договор со «Сбербанком» на сумму $2 млрд. А вместе с ним была подписана и так называемая «Декларация о рисках». По утверждению «Транснефти», эта самая «декларация» стала первым документом, когда банкиры заговорили о рисках. Документ с оговоркой про существование «риска неограниченных убытков» был прислан компании за восемь календарных дней до даты заключения сделки, говорится в постановлении суда.
Худший сценарий, при котором реализовывался риск возникновения «неограниченных убытков», срабатывал при достижении курсом рубля по отношению к доллару отметки «45». В декабре 2013 года, когда доллар стоил 32, нефть была дорогой, а геополитические риски не просматривались, мало кому такой рост курса казался вероятным. Однако на фоне резкого падения цен на нефть, ожесточающейся санкционной политики и отказа ЦБ от удержания курса национальной валюты рубль ушел в «свободное плавание». На момент закрытия опциона курс доллара составлял уже около 66 руб. В результате «Транснефть» оказалась должна банкирам почти 67 млрд рублей. По тому самому договору, который при сильном рубле мог принести компании снижение расходов и бонус в 1 млрд рублей.
Московский арбитражный суд 8 июня текущего года вынес свое решение по резонансному делу: он признал «Транснефть» «слабой» стороной, оспариваемую сделку — «недействительной в силу ничтожности», а срок исковой давности — не истекшим из-за нарушения Сбербанком «запрета на недобросовестное поведение».
Всеобъемлющее информирование о рисках – главное правило банков при заключении любых договоров. Поэтому Сбербанк, по мнению Московского арбитражного суда, должен был во всех своих презентациях в первую очередь сообщать о возможных негативных последствиях для «Транснефти», даже если их вероятность составляет доли процента.
На этот счет, как оказалось, также есть «особое профессиональное суждение» регулятора — крупнейшие компании все возможные риски должны знать и взвешивать загодя, за счет «системного характера» работы на рынке. Оно было озвучено Центробанком сразу после оглашения решения о «ничтожности» сделки Сбербанка и «Транснефти». «В этих условиях (появления юридических рисков — прим.) мы вынуждены прогнозировать серьезное сокращение российского внебиржевого рынка ПФИ (производный финансовый инструмент, или дериватив — прим.). Отсутствие возможности хеджирования валютных и процентных рисков экспортеров и импортеров поставит под угрозу значительную часть экономики, связанную с импортом и экспортом», — заявляли в ЦБ.
Вслед за этим последовало заявление топ-менеджеров Сбербанка о многомиллиардных, если точнее, то до триллиона рублей, убытках от этого судебного решения для российской экономики.
Сбербанк подал жалобу в Девятый апелляционный арбитражный суд и выиграл иск. Вышестоящая инстанция полностью изменила решение по делу, встав на сторону банка. В первой инстанции суд пришел к выводу, что спорная сделка принципиально отличается от тех, которые «Транснефть» ранее заключала со Сбербанком, и поэтому компания оказалась в позиции слабой стороны. Апелляционный суд посчитал, что предыдущие сделки отличались от оспариваемой только наличием барьерного условия, поэтому «Транснефть» как была квалифицированным инвестором, так и осталась, то есть могла самостоятельно оценить риски.
В этой истории точка еще не поставлена. У «Транснефти» до 23 октября есть возможность подать кассацию на решение апелляционного суда. Если разбирательство выйдет на новый уровень, то за ним снова будет внимательно следить и рынок, и юридическое сообщество. Потому что в условиях недостаточно развитого законодательства судебная практика устанавливает правила игры. И хочется, чтобы они основывались на принципах добросовестности и не были сформулированы в пользу отдельных игроков под влиянием «профессионального суждения» регуляторов.