— Согласно стратегии «Норникеля», все активы компании разделены на четыре кластера. Ранее в первый, ключевой кластер входили только заполярные активы. Однако в эту же группу был отнесен Быстринский ГОК, который готовится к запуску в конце года. С чем это связано?
— По нашей стратегии первоклассными считаются активы, которые дают более 40% рентабельности по EBITDA, обеспечены запасами на срок более 20 лет и дают более $1 млрд выручки в год. Быстринский ГОК подходил под эти критерии по всем параметрам.
Но для нас Быстринский ГОК не просто первоклассный актив — это проект, который был сделан с нуля. Он начался несколько лет назад как государственно-частное партнерство в части строительства железной дороги, а также возведения энергетической инфраструктуры совместно с Федеральной сетевой компанией (ФСК) и «Россетями». Сейчас же это огромная карьерная разработка с подъездными путями и механизмами, все самое передовое и современное. Комбинат будет сдан в эксплуатацию в конце 2017 года. С учетом масштабов, это будет, наверно, один из немногих проектов, введенных в эксплуатацию в послеперестроечное время, без учета газа и нефти.
В горной металлургии такие объекты можно пересчитать по пальцам. И это не считая энергоструктуры, транспортной инфраструктуры. Когда мы туда пришли, там просто не было дорог, туда можно было добраться только на вертолете, и то очень сложно.
— Сроки сдачи переноситься не будут?
— Сроки не меняются, но точной даты пока нет. Потому что надо не только построить, надо еще и ввести в эксплуатацию. В России около 200 с лишним разрешений нужно получить, чтобы построить объект повышенной сложности. Сейчас дело за актами ввода.
— Согласно условиям строительства энергетической инфраструктуры, «Норникель» строил ЛЭП за свои средства с последующим выкупом со стороны ФСК. Уже готов план передачи? К какому году планируется закончить выкуп?
— Мы передадим этот объект сразу после подписания акта ввода в эксплуатацию. То есть вводим, передаем, после чего ФСК оплачивает ее равномерными паями за счет утвержденной государством инвестпрограммы. Сейчас идет этап переоформления документов. Понимаете, в России ситуация с документацией, можно сказать, не для слабонервных: есть акты приемки выполненных работ, есть акты ввода, а есть еще акты приемки в эксплуатацию. На этот бюрократический период мы в договоре заложили полгода, которые уже идут. Надеемся, что они истекут в срок, указанный в договоре, то есть до конца 2017 года, когда объект будет передан.
— Если смотреть общую картину, то с момента получения лицензии на разработку месторождения и, соответственно, строительства ГОК, прошло 12 лет. На ваш взгляд, это нормальный срок для запуска?
— Я бы не давала такие характеристики, как «быстро» или «медленно». Этот объект был введен в оптимальный срок, необходимый для введения объектов такого рода. Напоминаю, что там не было ничего. Это объект не в центральной полосе России, это удаленный регион. Конечно, нам не занимать опыта в развитии удаленных регионов — Норильск тоже не ближайшая точка от Москвы, но что касается Забайкалья, то там есть своя специфика. Это большие расстояния и отсутствие сетей.
«Только государственными проектами Дальний Восток и Арктику не разовьешь»
— На Восточном экономическом форуме вы участвовали в сессии про развитие Дальнего Востока, то есть, можно говорить, отдаленных регионов. Что общего, на ваш взгляд, в работе в восточных и арктических территориях России?
— За последние пять лет мы имеем всего две модели невоенного развития регионов — это как раз Арктика и Дальний Восток. Как они формировались? Обе начинались с нуля. Мы понимаем, что эти регионы не являются передовыми с точки зрения кадрового потенциала, транспортной доступности. В то же время, они передовые с точки зрения полезных ископаемых, энергетического потенциала и, с чего это все начиналось, стратегического расположения в нашей стране по отношению к нашим ближайшим соседям.
— С экспортной точки зрения?
— Нет, я имею в виду геополитической — у регионов обширные границы. У обоих регионов драйвером к развитию служило расположение. Забайкалье, кстати, тут не исключение, оно тоже подходит под этот параметр — по стратегическому расположению к Китаю.
Давайте посмотрим на эти регионы. У каждого есть три плюса и три минуса. У каждого из них первая стадия развития — это освоение, задачу по которому поставило государство. Далее возникает вопрос, какое освоение нам нужно? Чтобы здесь 10 человек жило хорошо или 100 человек плохо? И то, и другое — это освоение. Каждая из этих территорий проходит такой этап. Многие начинают разрабатывать научные концепции освоения территорий, дальше очередь финансовых институтов, которые обсчитывают теории и понимают, что таких денег в бюджете нет и не будет. И поэтому в итоге идут к бизнесу, так как только государственными проектами эти территории не разовьешь.
Возвращаясь к одному из плюсов регионов — наличие полезных ископаемых. Где ископаемые — там деньги. Если говорить о конкретных цифрах, то Забайкалье только за 10 лет, начиная с 2018 года, получит с Быстринского ГОКа налогов на сумму около 18 млрд руб. Соответственно, там, где деньги — там и развитие. Поэтому развиваться можно только путем, отмечу, грамотного и рационального освоения месторождений по передовым технологиям. «Передовые технологии», наверно, заезженное выражение, но оно правильное. Мы та страна, у которой есть все возможности их использовать.
— Если мы говорим о Быстринском ГОКе, то здесь технологии только «Норникеля»? Или же иностранные инвесторы что-то привнесли?
— Пока вклад китайских инвесторов (13,33% Быстринского ГОКа принадлежит консорциуму китайских фондов Highland — прим. «Газеты.Ru») в проект выражается не в технологиях, а именно в инвестициях. Как вы знаете, $100 млн, полученные от продажи пакета, мы пустили в месторождение. И это правильно, потому что мы смогли инвестировать в условиях падающего рубля и не очень хорошей конъюнктуры рынка.
А так, что касается симбиоза с зарубежными технологиями, такое, разумеется, есть, потому что многие механизмы — ездящие, копающие, подъемные и так далее — закупаются в других странах, поскольку пока производительность иностранных выше российских. Есть переходный период, когда своего еще пока не построено. У нас это все начинает после 20-летнего периода только возрождаться. До каких-то опытных образцов и серийных моделей, наверно, пройдет еще 20 лет. При этом другой немаловажный элемент производства — рабочая сила — вся российская.
— Все 3,5 тыс. человек?
— Пока еще не столько, но это ожидаемые цифры. В итоге работать будет более 3 тыс., из которых 2 тыс. сотрудники непосредственно ГОКа, а оставшиеся — работники разных подрядных аутсорсинговых организаций — это, к примеру, питание, транспортные услуги, обслуживание и другие сферы. Хотя, на самом деле, работой обеспечено гораздо больше людей: вспомним педагогов, которые будут готовить кадры, ремонтников, которые будут заниматься школами и дорогами.
Более того, мы надеемся, что основная часть сотрудников будет именно из Забайкалья. У нас подписано соглашение с Забайкальским краем по подготовке специалистов. Для нас очень важно, чтобы к нам устраивались квалифицированные кадры, поэтому подразделения кадровой политики «Норникеля» тесно связаны с местными учебными заведениями. Естественно, нам приходится привозить специалистов со всей страны, но приоритет будет отдаваться забайкальцам.
— В рамках соглашений с Забайкальским краем какое еще сотрудничество предполагается?
— У «Норникеля» большой опыт развития регионов и хорошо отработанные программы и технологии в социальной, благотворительной, кадровой политике. Другими словами, мы всегда очень четко понимаем, какие программы, проекты и направления поддерживать и почему. В наших регионах развивается социальное предпринимательство, распределяются гранты на местные проекты, которые реально нужны, решают конкретные проблемы, повышают качество жизни людей. Решение о том, кого поддержать, принимается экспертами по максимально прозрачным, понятным правилам. В Забайкалье мы эти программы пока не развернули, думаю, вскоре это произойдет. Пока по нашему соглашению Фонд развития Забайкальского края на 10 лет получает суммарно 3,3 млрд рублей на реализацию совместных мероприятий. Часть суммы уже была перечислена в Фонд, то есть еще до запуска ГОКа. В этом году из мероприятий — поддержка 6-го международного кинофестиваля, ремонт и реконструкция центральной площади в Чите, проект по ремонту районных школ. Дальше в планах — ремонт спортивных площадок, культурные мероприятия.
Как получаются льготы
— Одна из тем ВЭФ — это также обсуждение эффективности экономической политики. Что в ней надо изменить, чтобы облегчить освоение территорий и привлечение инвесторов?
— Важный вопрос — это законодательство. Если уйти от теории и лирики, сейчас в России существует около 10 общих, даже без учета сферы бизнеса, способов получения льгот. В их числе — специнвестконтракты (СПИК), региональные инвестиционные проекты (РИП) с включением и без включения в реестр, гринфилды, ТОСЭР, по которому начал развиваться Дальний Восток, ТОР, моногорода и другие. Эти всевозможные варианты с различными государственными преференциями и способами реализации проектов, на взгляд законодателя, должны способствовать быстрому, качественному и недорогому развитию проектов. Но в этом треугольнике обязательно одно из схемы выпадает.
Механизмы разрабатывались разными министерствами, не считая того, что они дифференцируются от субъекта к субъекту. За РИП отвечал Минэкономразвития, за гринфилды — Минфин, за СПИК — Минпромторг, а ТОСЭР — Минвостокразвития вместе с регионами. Отсюда — почувствуйте разницу.
Я даже не говорю про законодательство, которое их регулирует. В льготных режимах для бизнеса может разобраться только тот, кто их писал.
— Какова точка зрения бизнеса на это разнообразие механизмов?
— У каждого предприятия, конечно, своя история общения со способами получения льгот. Ряд компаний предлагают ввести единый механизм. Но, мне кажется, эта точка зрения тоже спорная, потому что нельзя одним аршином измерить все. Например, если брать условную Вологодскую область, то там нужно ставить на малое предпринимательство. В Забайкалье ставить на малый бизнес — это утопия, там нет малого без большого. Ни в одном отдаленном регионе такая схема не работает. Если нет системообразующего проекта, приносящего деньги в бюджет, предприятия, то территория развиваться не будет.
Я бы встала на сторону тех, кто будет предлагать упрощенный, но все же дифференцированный подход к инвесторам в выборе того или иного механизма господдержки.
Посмотрим на ТОР (территория опережающего развития) и ТОЭСР (территория опережающего социально-экономического развития), что практически одно и то же— это для территории, для всех проживающих на определенной территории, такой оффшор в государстве, только с разными механизмами. Если говорить о территории социально-экономического развития там, где есть один единственный системообразующий налогоплательщик, то такой механизм имеет смысл. А если их два, три, то давать льготу по территории для всех — значит всех крупных освободить от налогов, как это тогда будет работать? А РИП и СПИК, региональный инвестпроект и специнвестконтракт — все речь об одном проекте, их можно, по сути, объединить.
Иными словами, льготные механизмы надо объединить в две группы — один для отдельных проектов, а другой для территории в целом, для всех расположенных там компаний. Но конкретные условия отдала бы на откуп регионам. Пусть федеральные власти определят общие правила игры по обеим схемам, а вот конкретными условиями наполняют уже субъекты.