— Максим Анатольевич, спасибо, что смогли уделить нам время. Давайте начнем с одной из главных для всех тем — безработицы. Сейчас она остается на достаточно низком уровне (менее 6%). Есть ли какие-то предпосылки к тому, что она может резко вырасти?
— У нас всегда традиционно безработица к осени и зиме растет. По моему мнению, наш прогноз, а это безработица не выше 6% по методологии МОТ, пока оправдывается. Сейчас тренд идет чуть-чуть вниз, по регистрируемой безработице мы достигли менее миллиона человек. В летние месяцы общая безработица будет в пределах 5,8–5,9%.
Может быть, к зиме этот показатель немного подрастет, но пока я не вижу серьезных макроэкономических изменений, которые потребуют от предприятий сокращения численности работников. Мы в течение прошлого и начала этого года уже адаптировались к ставке, курсам, изменениям цены на сырье, ситуации с поставками импорта и т.д. Есть, конечно, например, то, что сейчас происходит в автопроме: там недостаточно высокий спрос. Впрочем, он стимулируется различными мерами, которые предпринимает правительство.
Эта отрасль (автопром) особо нами наблюдается, ведомство работает с такими предприятиями, как «АвтоВАЗ», КамАЗ, и производителями комплектующих для них. Им оказываются определенные меры поддержки. В середине июня мы выезжали на «АвтоВАЗ», инспектировали ситуацию. Затем состоялась моя встреча с руководством завода, обсуждали в том числе вопрос выделения дополнительной помощи Самарской области, которая пошла бы на поддержку занятости на «АвтоВАЗе».
— В результате какой прогноз вы делаете по уровню безработицы на конец 2016 года, на 2017 год?
— При относительно стабильном положении в экономике и при том, что Министерство экономического развития планирует уже некоторую стабилизацию и выход на пусть и небольшой, но рост, думаю, что в районе 5,5–6% мы так и будем удерживаться в следующем году. То есть мы не прогнозируем каких-то серьезных изменений.
— Но помимо безработных у нас есть еще частично занятые, количество которых тоже весьма велико…
— Вспомните прошлый кризис, когда почти два миллиона были заняты неполную рабочую неделю. Сейчас это 300–330 тыс. Основные сектора, повторюсь, автопром, стройка, транспортная и машиностроительная отрасли. Они еще не чувствуют повышения спроса, именно в них мы наблюдаем такие режимы, как сокращение рабочей недели. Но еще раз хочу повторить, что эти явления многократно меньше, чем в кризис 2008 года. Фактически это фон. Большинство предприятий, как мне представляется, уже перестроились на новый формат экономики.
— Тогда, может, мы облегчим жизнь российским компаниям и упростим процедуру увольнения работников? Эта идея, как вы знаете, сейчас вновь в центре дискуссии…
— Такие предложения от работодателей всегда звучат. Понятно их желание снизить свои издержки. Трудовой кодекс устоялся, он достаточно стабильный. В него, конечно, вносятся отдельные поправки, но они не влияют на систему гарантий.
Мы с вами видим, что происходит во Франции, где правительство решило в одностороннем порядке изменить трудовое законодательство. Поэтому в первую очередь это должен быть переговорный процесс между работодателями и профсоюзами.
Во-вторых, если что-то уменьшать с точки зрения гарантий работников, нужно будет что-то увеличивать. Например, если стороны договорятся о том, что, допустим, будет в полтора раза повышена заработная плата, будут повышены соцгарантии, но при этом процесс увольнения будет проходить проще, чем это прописано сейчас в законодательстве.
Поэтому я сейчас не стал бы говорить, что нам нужно что-то серьезно менять в Трудовом кодексе. Безусловно, мы изменения вносим, но они касаются системы оценки квалификации, профессиональных стандартов. Это ведь тоже на самом деле очень серьезные вещи, мне кажется, гораздо более серьезные в перспективе. Мы для чего пишем и продолжаем писать… даже оговорился, не мы, а работодатели… пишут новые профессиональные стандарты? Для того, чтобы лучшие практики, лучшие требования к работникам выписывались как общие требования.
Сразу хочу добавить, что ни в коем случае нельзя сразу эти требования применять во всех трудовых коллективах. Должен происходить адаптационный процесс, когда работодатели предусматривают средства для повышения квалификации, навыков работников.
Только тогда происходит плавный переход. Понимаете, нельзя рубить с плеча. Нужны долгие переговоры, то есть достижение компромисса между сторонами, и не дай бог этот компромисс кому-нибудь нарушить, потому что только коллегиальное решение может дать результат. К тому же нам не нужны забастовки — ни нам, ни работодателям.
— А на ваш взгляд, надо ли сейчас увеличивать размер страховых взносов?
— Однозначного ответа на этот вопрос нет. У нас есть поручение президента, что ни налоговые, ни страховые взносы не должны увеличиваться до 2018 года. Это вопрос выбора: давать льготу и увеличивать трансферты, допустим, Пенсионному фонду, или повышать взносы. Ставка 22% в Пенсионный фонд — это льготная ставка, стандартная ставка — 26%. Если мы приняли решение, что работодатель платит 22%, что бизнесу больше не потянуть, то тогда бюджет возмещает Пенсионному фонду трансферты.
Это, кстати, к вопросу, имеет ли Пенсионный фонд дефицит или не имеет. Мы всегда говорим о том, что Пенсионный фонд не имеет дефицита, потому что федеральные деньги в него поступают только в том случае, если государство само приняло решение, что тариф будет меньше или льготы кто-то имеет. Если бы таких льгот не было — не было бы в фонде и денег из федерального бюджета.
— То есть тему повышения страховых взносов мы откладываем в долгий ящик на 2019 год и далее?
— Еще раз повторюсь: пока мы не ставим вопрос о повышении страховых взносов, но при этом говорим о том, что должны выполняться все обязательства федерального бюджета в связи с сокращенными ставками.
— Продолжая тему пенсий — уже ставшая многолетней эпопеей тема накопительной части пенсии. Минфин и ЦБ представили новую программу реформ, вы свою позицию, полагаю, менять не собираетесь?
— Официально ничего не было представлено, это были некие предложения в рабочем порядке. Мы полностью поддерживаем идею, что накопительный элемент должен перестать быть обязательным вычетом из действующего тарифа. Коллеги, насколько мне известно, предложили ничего не вычитать из действующего тарифа и установить новые тарифы, дополнительные, и брать их с граждан.
Я исхожу из того, что с учетом падения реальных доходов сейчас не время, когда на работника можно было бы возлагать какую-то дополнительную обязанность.
Мне кажется, и мы с коллегами продолжим это обсуждать, что накопительная система должна двигаться в сторону добровольной.
— Когда шел процесс обсуждения пенсионной индексации в 2016 году, обсуждались и возможные дополнительные в середине года. Будет ли правительство принимать какое-то решение по этому вопросу с учетом роста цен на нефть и стабилизации макроэкономической конъюнктуры?
— В этом году мы исходим из того, что решение по индексации будет зависеть от результатов первого полугодия. Как только подведем итоги, посмотрим на бюджеты Пенсионного фонда, федерального бюджета. Пока таких решений не принято.
— Так какие сроки принятия решения?
— Итоги первого полугодия подводятся в августе, поэтому надо подождать.
— С текущими пенсионерами ситуация более или менее понятна, но вот будущие пенсионеры — заморозка пенсионных накоплений — 2017, ожидаема ли она?
— Я слушаю все заявления, и мы постоянно общаемся с моим коллегой, министром финансов, — все, что было сказано, связано с тем, что надо оптимизироваться дальше. В этом году мы весь тариф (22%) собираем в Пенсионный фонд, на страховые пенсии, соответственно, у правительства образовалось 342 млрд руб. за счет того, что нет трансферта. Если у Минфина найдется в следующем году лишних почти 400 млрд, тогда вопрос будет обсуждаем. Ведь что такое накопительный элемент в существующей системе? Вы меньше собираете в Пенсионный фонд тарифных отчислений, но вам же пенсионерам надо платить. Поэтому те 6% накопительной, а это 390 млрд в следующем году, вы должны взять трансфертом из бюджета. Я не слышал от Минфина, что у них для накопительной пенсии образовалось 400 млрд.