— Недавно вице-премьер Ольга Голодец сообщила о резком росте числа бедных в стране. Это было прогнозируемо?
— При снижении реальных располагаемых доходов населения на 5% и реальной зарплаты на 10% рост бедности был неизбежен, и это не должно вызывать вопросов и удивления. Люди вынуждены перестраивать структуру своего потребления и отказываться от многих прежних расходов.
Но это ситуация на середину года, и это еще не все.
Я думаю, что к сентябрю, после окончания радужного летнего периода, когда люди вернутся из отпусков и надо будет на какие-то деньги отправлять детей в школу (а это большие разовые расходы для любого домохозяйства), снижение доходов почувствуется еще сильнее.
Я опасаюсь социальных последствий приближающейся осени.
— Но пока никакой негативной реакции общество не проявляет.
— Ситуация действительно противоречива. Объективно идет ухудшение социально-экономического положения населения. Субъективно население пока проявляет долготерпение и оптимизм. Посмотрим, как долго такой настрой продержится. Возможно, это связано с тем, что политическая риторика властей до последнего дня заключалась в том, что кризис носит временный характер и продлится один-два года. Но точек роста пока нет, поэтому неясно, с чего это вдруг страна начнет выходить из кризиса? Из-за того, что долго терпели? Так не бывает. Кстати, такие настроения царили в начале и в середине 90-х: тогда тоже ждали, что кризис вот-вот кончится и начнется экономический рост как естественная награда за долготерпение. А он никак не начинался, поскольку соответствующих экономических условий не было.
— Если не будет новых внешних шоков — новых санкций или дальнейшего падения цен на нефть, — будет ли дальше ухудшаться ситуация в социальной сфере?
— Скорее всего, будет. Во-первых, пока еще мы не справились с инфляцией. Во-вторых, на предприятиях были отложенные увольнения, которые не осуществлялись расчете на то, что кризис к осени закончится. Но поскольку это вряд ли произойдет, то думаю, что осенью будет всплеск проблем. Социальные процессы в принципе инерционны. Они реагируют на экономические изменения с задержкой (например, валютный курс обрушился в ноябре-декабре прошлого года, а доходы начали снижаться только в январе 2015 года).
Остановить их в один момент нельзя. Даже если цены нефть вдруг вернулись бы к докризисному уровню и отменились бы санкции, социальные показатели еще несколько месяцев ухудшались бы.
— 22 млн бедных — довольно пугающая цифра. Насколько корректна используемая правительством оценка уровня бедности по прожиточному минимуму?
— Бедность нельзя измерять одним показателем. Существует полтора десятка методов измерения бедности и неравенства. Бедность — это состояние далеко не только денежное. Например, семья, в которой кончилась зарплата, но у которой остались значительные сбережения, бедной не будет. А наша статистика покажет ее как бедную. Если говорить про представителей среднего класса, то у них, как правило, есть сбережения, машина, квартира, дача. Они бедные? Нет. До бедности тут далеко.
— Можно ли сделать более точную оценку численности бедных?
— Можно, но не в оперативном режиме. По нашим исследованиям, положение среднего класса на протяжении пятнадцати лет зависит не только от текущих доходов. У представителей среднего класса есть альтернативные материальные активы — движимое и недвижимое имущество.
Среднего класса, по нашим оценкам, в России примерно 20%. Это группа, которая устойчиво стоит на ногах, она пережила и кризис 1998 года, и кризис 2009 года. Бедных у нас примерно 9–11%.
Если кризис затянется, то эта доля может увеличиться до 15%. Это значительная цифра, она означает, что каждая шестая семья будет бедной — это много.
— Поможет ли снизить остроту проблемы бедности попытка правительства внедрить принцип адресной социальной поддержки?
— Об адресности говорят, сколько я себя помню. Но реальных шагов в этом направлении сделано прискорбно мало. Кризис, конечно, может подтолкнуть к изменениям, которые невозможны на эволюционном этапе. Но я не слишком на это надеюсь. В начале 2015 года некоторые регионы начали декларировать переход на адресность. Что такое адресность? Это предоставление социальной помощи в соответствии с критериями нуждаемости. Но, как показал наш анализ, на самом деле никто не применял этого принципа.
В реальности произошло простое сокращение объемов выплат, или отказ от индексации, или неполная индексация, или механическое сужение списка получателей, например, ветеранам войны продолжать платить, а ветеранам труда нет. Но это никакая не адресность.
Адресный характер — это когда вы проверяете домохозяйство (не индивидуума) на предмет того, может ли домохозяйство само справиться с той или иной социальной или экономической проблемой. Если нет, то ему должна быть оказана помощь со стороны государства. Минтруд пытается сейчас внедрить критерии нуждаемости при предоставлении отдельных видов соцпомощи, но у меня пока не очень высокие основания считать, что попытка будет успешной.
— На чем основан ваш скептицизм?
— Проблемой надо было начинать заниматься значительно раньше.
В пожарном режиме ничего не получится. Нужны методики, нужны обученные специалисты, нужны социальные инспекторы, которые этими методиками владеют.
Это не только справки с работы требовать (в нашей стране справки могут быть любые, в любом количестве, любого качества и с любой печатью). Надо получить достоверную информацию об истинном положении дел в домохозяйстве. На первых этапах адресность может государству дорого стоить, а оно, наоборот, сейчас стремится экономить. Но в конечном итоге отсутствие адресности государству будет стоить дороже, чем сиюминутная экономия.
Не стоит также забывать, что вообще ни одна из систем (образования, здравоохранения и пр.) сама по себе реформироваться не любит. Всегда нужен внешний толчок и внешние критерии.
— На ваш взгляд, социальная помощь должна быть материальной (денежной) или это должны быть какие-то социальные услуги?
— К разным группам населения должны применяться разные подходы.
Например, наши исследования, которые, кстати, неоднократно были представлены и в правительство, и в администрацию президента, говорят о том, что сегодня у пенсионеров проблема не в деньгах (пенсия — один из немногих видов доходов, который индексируется).
Но чем старше пенсионер, тем выше у него пенсия, но тем менее он счастлив, потому что у него все меньше потребность в деньгах и все больше в социальных услугах. Иногда они просто складывают деньги на полочку, потому что им деньги не нужны, а нужны услуги — медицина, лекарства, уход. А вот семьям с детьми, которые, кстати, в России являются самой бедной социальной группой, социальная политика предлагает услуги — строят школы, детские сады и пр., но проблема в том, что во многих семьях с детьми нет живых денег. Сейчас наступит осень, и у них вновь будет проблема купить школьную форму, учебники и пр. В отношении этой группы отдавать приоритет нужно денежным пособиям.
— Если правительство все же пойдет по пути экономии на социальных выплатах и не начнет полноценный переход к адресной системе соцподдержки, то чем это может обернуться в будущем?
— Сейчас у государства задача — сократить бюджетный дефицит, и Минфин предлагает сделать это за счет социальной сферы.
Но нельзя экономить на борьбе с бедностью. Люди попадают в ловушку бедности, это состояние, когда в бедной семье и последующие поколения тоже остаются бедными.
Если дети растут в бедной семье, значит, они будут плохо образованы, получат плохое место на рынке труда или, того хуже, станут безработными, у них не будет доступа к качественной медицине и так далее по кругу. Поэтому мудрая политика отнюдь не в том, чтобы сокращать расходы на эту проблему. Наоборот, нужно искать ресурсы, чтобы помогать людям вырваться из этой ловушки, потому что расхлебывать последствия будет многократно дороже.