«Потенциал для снижения рубля есть»
— Для начала поясните, что творится с курсом рубля? Падение продолжится?
— Думаю, мы просто не привыкли к тому, что такое плавающий курс рубля. Колебания на 5–10% — то, к чему надо привыкать.
— Только колебания эти уже за 20%.
— Да, с начала года рубль обесценился по отношению к доллару более чем на 20%. Тем не менее здесь нет того, что происходило в 1998 и в 2008 годах. Это не валютный кризис. Но это существенное ослабление рубля, которое связано с целым рядом факторов. Во-первых, у нас довольно сильный отток капитала.
— Каким будет отток по итогам года?
— Может превысить $100 млрд.
Возможно, $110 млрд и более. Это очень большие масштабы.
Собственно, если бы не этот отток, думаю, курс рубля держался бы на уровне $35–36 руб.
— Но отток в $100 млрд и более для России не новость. А вот привыкнуть к темпам обвала рубля трудно.
— Если вспомнить конец 2008 года, тогда утекло почти $200 млрд. Курс рубля снизился в общей сложности почти на 50%. Это был масштабный валютный кризис. Была жесткая курсовая политика, и ЦБ потратил много резервов на то, чтобы сдержать снижение курса. Сейчас ЦБ тоже сдерживает курс, но предоставляет ему больше свободы.
— То есть рубль будет еще снижаться?
— Потенциал для снижения есть. Второй фактор — рубль все-таки «нефтяная» валюта. Поскольку цены на нефть снизились и есть неопределенность по дальнейшей динамике, этот фактор также понижает курс.
«Нефть все-таки отскочит»
— Нефть тоже бьет антирекорды. Ваш прогноз по ее стоимости?
— Думаю, нефть все-таки отскочит и
будет около или даже за $90 за баррель.
Возможно, это произойдет к концу года, может, в начале следующего. Поэтому возможно и укрепление курса рубля.
— На каком уровне наступит равновесие рубля к доллару?
— Если цена будет как сейчас, $85–90 за баррель, то в ближайшее время у нас все же сохраняется положительный торговый баланс. Валюта, которая приходит в страну, будет поддерживать рубль. Большую часть своей девальвации рубль уже выбрал. Хотя определенная тенденция к ослаблению, скорее всего, сохранится и в следующем году, потому что отток капитала не исчезнет и, скорее всего, будет достаточно большим.
«ЦБ во многом уже отпустил рубль в свободное плавание»
— А какова спекулятивная составляющая в курсе рубля? Иными словами, сколько отняли от стоимости игры банков-спекулянтов?
— Отделить, как говорится, чистых от нечистых, тех, кому действительно необходима иностранная валюта для обслуживания внешних долгов, от тех, кто зарабатывает на разнице курса, почти невозможно. В снижении курса ключевую роль играют фундаментальные факторы, а не нервная или спекулятивная реакция рынка.
— Но вы сказали, что платежный баланс неплохой, то есть доллары в экономике имеются. Нет ощущения, что банки и компании запасаются валютой впрок, учитывая, что ЦБ с Нового года отпустит рубль в свободное плавание?
— Я бы сказал, ЦБ во многом уже отпустил рубль в свободное плавание. Он сейчас позволяет рублю свободно плавать в пределах коридора, установленного для бивалютной корзины.
— Коридор корректировался почти 20 раз…
— Дальше ЦБ либо в очередной раз изменит эти параметры, либо может отказаться от бивалютной корзины.
— Как оценить вклад геополитики в курсообразование?
— Есть серьезные геополитические риски, которые сыграли большую роль в снижении курса, сказались на уровне оттока капитала. Эти риски, к сожалению, сохраняются. И потому давление на национальную валюту продолжится и в следующем году.
— Что делать в этой ситуации?
— Научиться с этим жить. Есть же болезни и микробы, от которых человек не может освободиться, но здоровый организм все равно остается здоровым. Надо научиться пользоваться моментом — для импортозамещения. Отечественные товары не будут дешевле. Конечно, за это заплатит потребитель, в том числе, через ускорение инфляции. Но в наших возможностях воспользоваться снижением курса и обратить его себе на пользу.
«Инструмент более тонкой настройки»
— Насчет микробов, с которыми приходится жить. Сейчас ЦБ внедряет новые инструменты валютного рефинансирования. Это поможет стабилизации курса?
— Не уверен, что это позволит стабилизировать курс. Но если валюта нужна рынку, это надо делать разными способами. В том числе через свопы. Это цивилизованный инструмент. Я бы даже сказал, это инструмент более тонкой настройки валютного и вообще денежного рынка, чем просто операции по продаже и покупке валюты, которые проводит ЦБ.
— Кстати о ЦБ и инфляционном таргетировании. По итогам года какой будет инфляция?
— Будет 8,5%, возможно, около 8,7%. Достаточно сильное инфляционное давление сохранится в будущем году: от 7 до 8%. Но это зависит и от курса рубля, и от перспектив импортозамещения, и от российских антисанкций. Стоимость продукции будет расти. Но это цена, которую мы вынуждены заплатить отечественным товаропроизводителям, для которых открывается окно возможностей.
«Мы можем практически полностью заместить «ножки Буша»
— Вы считаете, отечественный бизнес сможет воспользоваться ослаблением рубля и стать конкурентным на внешних рынках? И в 1998 году, и в 2008–2009 годах власти тоже говорили об импортозамещении, но значительного эффекта замещения импорта не случилось.
— Я бы с вами не согласился.
Во-первых, эффекты всех больших девальваций обычно съедаются за два-три года укреплением курса рубля.
Это один из уроков, который обсуждался экономистами и раньше, в том числе в Министерстве экономического развития: структурные слабости и уязвимости экономики не позволяют нам иметь пока крепкий рубль. И в этом плане позволять ему укрепляться, когда есть поток нефтедолларов, — это, может быть, и недальновидная, но необходимая политика.
Если говорить об импортозамещении, то картина очень разная. В производстве товаров длительного пользования, тех же легковых автомобилей, рынок хотя и упал, падение началось еще в конце 2013 года. Но мы видим, что импортозамещение здесь происходит.
Наиболее серьезные изменения произошли на продовольственном рынке. За 15 лет, с кризиса 1998 года, у нас фактически сформировалось современное производство мяса птицы. Оно росло по 10% в год, в последние годы по 6–7%. Мы можем сейчас практически полностью заместить «ножки Буша» и импорт птицы в целом. При нормальном развитии событий Россия, думаю, уже через несколько лет могла бы стать экспортером мяса птицы на европейские рынки.
Кроме того, у нас возникло достаточно современное и развитое свиноводство. Хотя тут есть проблемы: племенной скот мы почти полностью завозим из-за границы.
Иная ситуация с крупным рогатым скотом. Но и здесь возникли современные производства на Брянщине, в других регионах, Да, отечественная продукция дороже импортной. Вкладываются большие бюджетные средства в поддержку производств. Тем не менее это серьезный рывок, определенная индустриальная революция, другие стандарты жизни на селе.
Проблема в том, что сельское хозяйство – инерционное производство. Чтобы запустить новые проекты, нужно время. В молочном животноводстве и производстве говядины – несколько лет, по свинине – до полутора лет, по птице – немного быстрее. И здесь очень важен кредитный рычаг. Реализовать масштабные проекты без доступного кредитного ресурса нельзя. Сейчас идет проработка схемы рефинансирования банковских кредитов под инвестиционные проекты, пока на три года.
«Планируется эмиссия облигаций Внешэкономбанка»
— Как санкции и антисанкции отразились на проектах ВЭБа?
— Проблема есть и у Внешэкономбанка, и у других. Целый ряд проектов, например проекты «Мираторга» по разведению мясных пород скота, были связаны с гарантиями иностранных экспортных агентств под поставку сюда нового поголовья. В условиях санкций это становится проблематичным, поэтому сейчас ищем другие механизмы. ВЭБ, расширяя кредитный портфель, опирался даже не столько на деньги бюджета, сколько на заимствования с рынка. Сейчас эта возможность почти полностью закрыта. Как обеспечить фондирование для ВЭБ в условиях санкций — обсуждается. Одно из решений — докапитализировать банк на 30 млрд руб. До конца этого года должно быть выполнено. Но это только один вариант решения проблемы. По сути, капля в море тех обязательств, которые банк уже принял, и тем более для проектов, которые нужно рассматривать и реализовывать.
— 30 млрд руб. — это какая часть реальных потребностей ВЭБа в фондировании?
— Минимальная потребность в ликвидности на ближайший год — 340 млрд руб. Есть поручение премьер-министра Медведева проработать вопрос о дополнительном выделении ежегодно около 30 млрд руб. на 2015–2017 годы.
А чтобы обеспечивать рост кредитного портфеля и реализацию масштабных, в том числе инфраструктурных проектов, нужно от 700 млрд до 1 трлн руб.
Поэтому предполагается фондирование и со стороны Центрального банка, то есть планируется эмиссия облигаций Внешэкономбанка. Часть средств может поступить из ФНБ. Так или иначе, других источников, кроме национальных сбережений, у нас в этих условиях нет.
— Думаете, все проекты будут реализованы?
— Видимо, придется, часть из них отложить. Деньги не падают с неба. Но сбережений в России значительно больше, чем мы реально инвестируем. Разница связана с тем, что мы эти деньги аккумулируем в Резервном фонде, в Фонде национального благосостояния. А значительная часть средств уходит в отток капитала. Если нам удастся создать условия, чтобы бизнес не выводил деньги, а все-таки вкладывал их здесь, вопросы фондирования во многом были бы решены.
«Решение о том, чтобы тратить резервы, уже принято»
— Вы хотите сказать, что ситуация с экономикой такая, что пришло время тратить Резервный фонд? Приходит тот самый «черный день», ради которого копили?
— Решение тратить резервы уже принято. Можно потратить 60% ФНБ.
На мой взгляд, для того, чтобы решить неотложные задачи и самортизировать удар от санкций, ФНБ нужно потратить целиком.
Тем более речь идет о возвратности денег. То есть мы должны тратить эти деньги на такие проекты и на таких условиях, чтобы деньги вернулись. В сроки, которые, может быть, и не совсем коммерческие, но приемлемые. Банки сейчас, в условиях неопределенности, не дают кредиты на длительные сроки. Но государство и государственные институты, такие как ВЭБ, могут выдавать кредиты на на шесть, семь, десять лет и более. Все зависит от того, насколько проект действительно нужен, эффективен и безопасен с точки зрения возврата средств.
— Но быстрой отдачи от «строек века» ждать нереально. А отдача нужна сейчас. Вряд ли российская экономика может позволить сейчас такого рода проекты.
— Реконструкция БАМа, Транссиба, проект Кызыл — Курагино дадут существенный эффект с точки зрения экспорта — угля, леса. Это важный проект для развития Дальнего Востока и Восточной Сибири. Бюджетные средства туда уже вкладываются, предполагается и вложение средств ФНБ. Возвратность — от 20 до 30 лет. Но это возвратные деньги. Между проектами есть конкуренция. Посмотрим, какое решение примет государство.
«Есть проекты, в которых главное — способность менять образ страны»
— Возвратность 20 лет — это по нынешним временам почти вечность.
— Если бы в царской России был Минфин с такими требованиями, как у нас, мы бы сейчас по Транссибу не ездили. Потому что ни в какие сроки окупаемости он бы не вписался. И такой страны, как Россия, в некотором смысле тоже никогда бы не было, а от Москвы до Владивостока добирались бы месяцами. Есть проекты, в которых главное не сроки возвратности, а их стратегическое значение и способность менять образ страны.
Не стоит опасаться, что потратим лишнего на такого рода проекты. У нас в этом году профицит бюджета. Планируемый дефицит на ближайшие три года — 0,6% ВВП. В европейских странах дефициты от 3 до 6% и больше. Тем не менее вся Европа покрыта высокоскоростными железнодорожными магистралями. Я уже не говорю про автодороги. США начали строить высокоскоростные железные дороги. Мы пока этот проект отложили.
Нужна определенная дерзость и смелость в реализации таких проектов. Отдача от них будет, и она, более того, просчитана.
— Откуда уверенность, что автомобильные, железные дороги дадут толчок экономическому росту? В Испании отличнейшая сеть автодорог, а экономика, четвертая по размеру в еврозоне, испытывает тяжелейшие трудности.
— Не согласился бы с вами. Можно спорить о том, избыточна или нет дорожная сеть, которую построили в Испании, в том числе во многом на деньги Евросоюза. Но это обеспечивало Испании в 90-е и нулевые годы существенный рост, более быстрый, чем в еврозоне в целом, — около 4% ВВП в год. Возникли новые автозаводы, современные производства. Да, проблемы есть. Но Испания тем не менее страна, которая развивается. Есть проблемы в Италии, там вообще стагнация, даже спад. Но если уж на то пошло, народ с Украины, а кое-кто и из России едет на работу туда. А испанцев в России и на Украине я пока не видел. Хотя, надеюсь, появятся.
— Ваша оценка экономической ситуации, даже когда вы работали в Минэкономразвития, всегда отличалась, как кажется, большей реалистичностью. Возможно, ваша оценка роста ВВП и сейчас отличается от официального прогноза Минэкономразвития?
— Прогнозы Минэкономразвития, на мой взгляд, достаточно точны. Еще весной министерство дало оценку роста ВВП в 0,5%. Это была одна из самых консервативных оценок на тот момент. Большинство экспертов ожидало более высокого роста экономики.
— Это же был ваш прогноз.
— Дело не в том, что он мой. Над ним работал коллектив. Прогноз, который сейчас официально внесен в бюджет, я бы сказал, излишне оптимистичный. Реальные цифры, к сожалению, будут хуже.
Если брать этот год, 0,2—0,3% роста ВВП.
На следующий год — примерно нулевой рост, возможно, с небольшим плюсом. Или, что более вероятно, с минусом.
— И как долго будет продолжаться этот минус?
— У нас нет кризиса. У нас стагнация. И она продолжится в 2015 году. Если геополитическая конфронтация приведет к новой волне санкций, это может вызвать и падение экономики, и падение ВВП, хотя несопоставимое с тем, что было в 2008—2009 годах.
Но у нас еще есть возможность получить в 2016—2017 годах достаточно значимые темпы роста, 2–3%, что приблизит нас к темпам роста мировой экономики. И для нас это вопрос не только доходов людей, но и геополитического веса.