— Вы ранее оптимистично говорили о влиянии санкций на работу «Северстали». А как осложнение геополитической обстановки повлияло на сектор металлургии? Какие сложности ожидаете для компании, например, при обслуживании долга?
— «Северсталь» имеет ситуацию, отличающуюся от средней по России, в силу того что это крупная компания, с хорошей позицией по издержкам, хорошей номенклатурой и качеством выпускаемой продукции. Мы один из самых эффективных производителей в мире — по издержкам. Как, кстати, и многие российские компании. Плюс у нас после продажи американских активов крайне низкий долг — ниже 1 EBITDA, — точно самый низкий из всех российских и, наверное, один из самых низких в мире. У нас уже долг даже слишком низкий с точки зрения финансового рынка. Даже когда мы выплатим спецдивиденды (дивиденды компании составят не 25%, а 50% чистой прибыли по МСФО, если долговая нагрузка будет ниже 1 EBITDA. — «Газета.Ru»). Поэтому напрямую ситуация с санкциями нас не затрагивает.
И еще есть несколько вещей, которые краткосрочно сыграли благоприятно, дали положительный эффект для «Северстали».
Например, снижение курса рубля. Еще один фактор — мы не видим сегодня такого присутствия украинского металлопроката, как раньше. НЛМК запустил сортовой завод в Калуге, а мы — сортовой завод в Балакове, ожидая, что конкуренция на рынке будет более существенной. Но в силу известных украинских событий мы видим меньшее присутствие украинского металлопроката на российском рынке, чем было ранее.
Причем хочу подчеркнуть, что это не связано с политическими ограничениями, запретами ввоза. Просто, с одной стороны, производство, как мы все знаем, несколько снизилось на целом ряде украинских предприятий. А с другой стороны, трейдеры боятся покупать у них продукцию, опасаются делать предоплату.
Вот эти факторы — они краткосрочные, несомненно, — тем не менее дали какой-то небольшой позитивный эффект. Но в целом нельзя говорить, что «Северсталь» выиграла от санкций или металлурги выиграли от санкций.
— Падение национальной валюты сильно скажется на итоговых финансовых показателях «Северстали»? Вы ожидаете какого-то существенного вклада от этого фактора?
— Определенного, конечно, да. Даже, можно сказать, существенного. Потому что «Северсталь», как и все остальные российские игроки, является экспортером, что, конечно, позволяет нам получать дополнительные преимущества от девальвации рубля. При этом хочу подчеркнуть, что «Северсталь», как и многие другие компании, имеет долг, деноминированный в долларах и евро, что заставляет нас тратить больше средств на обслуживание долга. В нашем случае, конечно, это не является проблемой, поскольку мы после продажи североамериканских активов, даже после выплаты спецдивидендов будем находиться на уровне существенно ниже 1 EBITDA.
— А что касается экономики России в целом и других секторов экономики?
— Я считаю, что санкции сегодня не так сильно вредят российской экономике. Вся вот эта санкционная напряженность, она ведь существует уже много месяцев. Но тем менее Россия продемонстрировала рост ВВП на 0,7%. Конечно, это мало, и, конечно, это меньше, чем мы хотели бы, особенно учитывая исходные позиции российской экономики. Но тем не менее это рост. Многие скептики предсказывали, что у нас начнется коллапс экономики. Но я не вижу его ни из общегосударственной статистики, ни из результатов тех компаний, в которых я работаю, где я являюсь акционером.
Отчасти это объясняется тем, что санкции во многом были направлены не против секторов экономики, сегментов рынка, а больше против персоналий, конкретных людей. Хотя, конечно, некоторые компании тоже попали в санкционные списки.
Я думаю, что существенное влияние санкции оказывают только на финансовый сектор, возможно, на перспективные проекты нефтяников на шельфе в силу ограничений, которые заложены в санкции. Однако при этом можно использовать шанс, который дает нам эта санкционная гонка, для развития отдельных секторов. Сегодня явно видна направленность на импортозамещение. В частности, «Газпром» четко выбрал этот тренд, нефтяная и газовая отрасли в целом четко выбрали стратегии на импортозамещение. Мы видим ограничения на поставки продуктов питания на российский рынок, что, наверное, дает дополнительные шансы окрепнуть российским производителям. Хотя мы видим, что импорт из одних стран быстро замещается импортом из других стран. Но, повторяюсь, краткосрочный эффект санкций может быть смешанным.
При этом долгосрочно, стратегически, несомненно, это существенный риск для нашей страны. И, несомненно, существенная проблема. Потому что санкции подрывают доверие. Санкции подрывают благоприятный бизнес-климат, даже если сами по себе они не так уж страшны и опасны. Но общая обстановка вокруг санкций, конечно, негативно сказывается на бизнес-климате, готовности инвесторов, иностранных и российских, в этих условиях строить новые заводы, открывать новые проекты, инвестировать в стартапы.
Нам нужно восстанавливать экономические связи с миром. Они, собственно, никуда не делись, но есть риск того, что они начнут сжиматься. Вот как мы только что говорили про Украину, что не то чтобы кто-то запретил ввоз украинского металлопроката. Но просто трейдеры не хотят рисковать и полагаться на поставки с Украины. Вот если бы вы строили там дом или завод, вы бы стали полагаться на поставку с Украины насосов, колес? Зачем вам эта головная боль? И, естественно, поведение экономических агентов приводит к разрыву экономических связей. И, возвращаясь к России, для России это тоже плохо. Нам нужны эффективные, открытые рынки. Чтобы все могли инвестировать в самые эффективные проекты, чтобы движение капитала было свободным. Это выгодно и нужно всем — и россиянам, и нашим зарубежным партнерам. Вот как раз хотелось бы надеяться, что здравый смысл все-таки начнет доминировать и санкции начнут разворачиваться в обратную сторону.
— Я правильно понимаю, что $1,7 млрд составит чистый долг к концу года после выплаты специальных дивидендов?
— Да, примерно такие цифры. Это зависит от результатов года и рыночной ситуации в четвертом квартале, но мы точно видим, что долг будет ниже 1 EBITDA, то есть отношение чистого долга к EBITDA будет ниже 1. И долг точно будет ниже двух миллиардов. Долг был в районе трех с небольшим миллиардов на конец второго квартала. После этого мы осуществили продажу североамериканских заводов Deaborn и Columbus компаниям AK Steel Corporation и Steel Dynamics за $2,3 млрд. Если мы миллиард из полученных средств выплатим в качестве дивидендов, порядка $1,3 млрд пойдет на снижение долга, то цифра получается примерно такая.
— Вы говорили о хорошем положении «Северстали» в плане долговой нагрузки. Вот есть в отрасли, так сказать, аутсайдер, — это «Мечел». С вашей точки зрения, с вашей позиции, нужно ли банкротить «Мечел»? И есть ли у «Северстали» планы участвовать в распродаже активов «Мечела» в случае таковой?
— Мы не планируем. Мы не участвуем в ситуации вокруг «Мечела» и не планируем никак участвовать, никаких проектов, с этим связанных, не рассматриваем. Что касается «Мечела» как такового, наверное, «Мечел», как и многие компании, имеет как более эффективные активы, так и менее эффективные активы. Наверное, как минимум часть этих активов может быть реструктурирована. Но это не наш вопрос, а вопрос собственников «Мечела» и кредиторов.
— Россия впервые принимает конференцию Международной ассоциации производителей стали (World Steel). По текущим прогнозам, рост глобального потребления стали в 2014 и 2015 годах составит лишь 2%. Ранее вы говорили, что в мире много избыточных мощностей и металлургам необходимо их сокращать. Ситуация с балансом спроса и предложения изменилась?
— Нет, ситуация остается практически такой же, какой была год-два назад.
Согласно исследованию OECD, примерно 28% мировых мощностей по производству стали на сегодня не находят спроса. Конечно, нельзя говорить о том, что мы когда-нибудь выйдем на 100% загрузки мощностей — существуют ремонты и прочие ограничения.
Но тем не менее где-то 80–82% — это уже тот уровень, от которого начинаются более здоровый баланс спроса и предложения и рентабельность производителей, позволяющая им окупать стоимость капитала.
Несмотря на определенный рост мирового потребления стали, мы прогнозируем его всего лишь на уровне 2% в этом году. При этом, только если бы мировое потребление стали продолжало расти темпами, которые были в прошлом году, — примерно 4% — и те проекты, которые были начаты, были бы реализованы, в лучшем случае в 2018—2019 году мы могли бы рассчитывать на изменение баланса спроса и предложения таким образом, чтобы загрузить стальные мощности до порядка 80—82% — этого самого порога здорового баланса.
— А каковы ваши прогнозы на будущий год по рынку стали внутри России?
— Мы рассчитываем, что рынок начнет снова расти. Мы не ожидаем агрессивного роста, но полагаем, что в этом году потребление стали в России будет равным потреблению стали в прошлом.
Наверное, в 2015-м мы вправе рассчитывать на небольшой рост на базе роста спроса в строительном секторе, который в отличие от автомобильного демонстрирует позитивную динамику. Надеемся, что будут реализовываться проекты развития инфраструктуры.
Мы ждем заметного роста потребления трубной продукции. То есть в целом мы надеемся, что где-то в районе полупроцента — одного процента роста все-таки на будущий год Россия продемонстрирует.