Сергей Тарута был губернатором Донецкой области с марта 2014 года. И трагедией Boeing занимался непосредственно, по долгу службы. Тогда были странные времена. Уже гибли люди, стреляли танки, сбивали самолеты, но на всей без исключения территории области работало украинское МЧС, в больницы централизованно поставлялись лекарства, платились зарплаты и пенсии. 17 июля 2014 года автор этих строк без серьезных проблем за полтора часа домчался на машине из Донецка в Мариуполь, чтобы поприсутствовать на пресс-конференции губернатора Сергея Таруты. А она задержалась. Уже упал Boeing…
— Помните, как вы узнали про падение Boeing?
— Помню, конечно. У нас было совещание с заместителями, обсуждали проблемы, связанные с вывозом из-под обстрелов детей, инвалидов. И позвонила чиновница из Шахтерска и сообщила, что в ее районе буквально с неба упал голый труп монгола.
Мы переглянулись и подумали, что у человека проблемы с психикой, время-то тяжелое. Я мягко попросил уточнить информацию.
Она перезвонила через пять минут и сообщила, что получает информацию от местных жителей. Потом через несколько минут еще раз перезвонила и сообщила о большом количестве звонков местных жителей о телах мертвых детей с узкими глазами, упавших с неба. С ума сойти, мистика какая-то!
И только потом начались звонки о падающих обломках чего-то с неба. Это продолжалось какое-то время — находились все новые обломки, продолжались звонки: «И у нас в огород тело упало!», «И у нас под селом!». Потом пришел звонок, что на каком-то обломке проглядывает слово «Малайзия» и во всем этом угадываются куски самолета. Тогда я позвонил авиационным диспетчерам и спросил, были ли какие-то самолеты в нашем воздушном пространстве. И мне сообщили, что действительно было два самолета, и я сопоставил все данные и понял, что случилось. На тот момент еще никто ничего не знал.
Я позвонил в Киев президенту [Петру Порошенко]. Тот проводил СНБО (Совет национальной безопасности и обороны. — «Газета.Ru»). Я попросил, чтобы зашли и сказали, что, по всей вероятности, над Донецкой областью сбили пассажирский самолет. На тот момент мы еще не понимали, сколько жертв. Но потом вышли на диспетчеров из Голландии, и все стало предельно ясно: стало понятно количество жертв, мы организовали штаб, подключили МЧС. К сожалению, территория, где упал самолет, контролировалась боевиками (имеется в виду ополчение ДНР и ЛНР, лексика Сергея Таруты сохранена. — «Газета.Ru»).
— Но при этом украинское МЧС могло там работать?
— Да, МЧС тогда еще пускали везде.
Мы поставили задачу начальнику областного МЧС Николаю Ильченко, он связался со своими подчиненными в Шахтерске и Снежном и поручил им начать поисковые работы.
Их сначала не допустили к полю, потом допустили, а потом позвонили из Голландии и сказали, чтобы без них ничего не трогали. И мы поняли, что история будет сложная и долгая. Июль, жара, тела 298 человек разбросаны по территории целого района…
Потом уже, когда дали добро — кажется, прошло уже три дня, — мы организовали поиск трупов. Мы подключили шахты, они тоже тогда еще работали, им еще не мешали. И договорились, что полностью дневная смена, а потом полностью вторая займутся поисками. Таким образом, мы подключили к поисковым работам 1,1 тыс. человек. Разброс тел и обломков был сумасшедшим. Мы сначала делали квадрат 10 км, потом его расширяли, расширяли, и под конец поиск шел на участке под 100 кв. км. Огромная площадь получилась, учитывая, что высота, на которой самолет летел, была большая и скорость у него была немаленькая.
Ну и дальше, конечно, начались сложности с переговорами с боевиками, которые то пускали, то не пускали к полю. Нужно было все организовать, решить, как и куда вывозить трупы. Параллельно на следующий день была сформирована государственная комиссия, возглавил ее [вице-премьер Владимир] Гройсман, и с моей стороны в нее вошел мой первый заместитель Андрей Николаенко.
Главный штаб координировал все действия с официальными представителями правительств Голландии и Малайзии.
— А что за история с обстрелом района поисков?
— Снаряды туда, мне кажется, прилетели позже. Была все время угроза со стороны боевиков, и нам постоянно препятствовали в работе. Я считаю, что они выполняли приказы кураторов из России.
Потом была история с «черными ящиками». Мы их активно искали, а потом оказалось, что они у боевиков. Тела собирались и свозились в одно место, и контроль за этим местом у нас был эпизодический. В итоге тела оказались в Донецке.
— А у вас была какая-то информация о появлении «Буков» до трагедии?
— О «Буках» ничего не было известно. Потом, когда начали выстраивать версии происшедшего, привлекли специалистов, и они стали говорить, что это могла быть только зенитная ракета из «Бука». Дальше жители начали говорить, что комплекс ПВО проезжал через границу мимо их поселка. Понятно, что среди них специалистов, чтобы определить комплекс, не было. Но то, что самолет был сбит из зенитно-ракетного комплекса и откуда он мог у них взяться, у нас сомнений не вызывало. Мы тогда еще предполагали, что у «Бука», скорее всего, были неопытные операторы и они хотели сбить военный самолет, который до этого был в этом эшелоне, а сбили по ошибке гражданский. Но в этом уже международное следствие разберется. Что нам сейчас гадать?
Тут же преступникам не журналисты с фотоаппаратами противостоят, а целая международная махина правосудия. Докопаются.
— А почему Россия выступает против международного трибунала, как думаете?
— Ситуация проигрышная. «Бук» не производился у нас в Украине, и в этой зоне не было ни одного нашего комплекса. С самого начала было очевидно, что там мог быть только российский «Бук». Для меня как раз все логично.
— Российский концерн ПВО «Алмаз-Антей» выпустил доклад, в котором, по сути, подтвердил, что самолет был сбит ракетой 9М38М1 ЗРК «Бук-М1». В концерне настаивают, что производство этих ракет завершилось еще в конце прошлого века и на вооружении армии РФ таких ракет нет, но они есть до сих пор у украинцев. Это действительно так и были ли подобные комплексы в зоне конфликта в день крушения самолета?
— Эту версию российские специалисты могут повторить под присягой в международном трибунале. Тогда для меня это будут не пустые слова.
— Концерн утверждает, что ракета была выпущена с территории населенного пункта Зарощенское, подконтрольного ВСУ на момент трагедии. А по вашей версии, из какого населенного пункта мог быть сбит самолет?
— Это опять же предмет для разбирательств в международном трибунале. Если у России настолько сильные аргументы, то пусть она их озвучит на весь мир. Концерн, как я понимаю, это производитель оружия, эксперты, а не следователи. Единственный критерий истины для меня — выводы нидерландской правительственной комиссии и международный трибунал.
— Еще одна версия, которую активно обсуждают в России, это то, что лайнер мог быть сбит украинским военным самолетом. Скажите, находились ли в это время в небе над Донецкой областью военные самолеты ВВС Украины? И если да, то какие?
— Вы задаете вопросы гражданскому губернатору и понимаете это. А насколько я понимаю, на тот момент уже существовали риски для полетов наших самолетов и были введены запреты на полеты. После трагедии в Луганске (когда был сбит транспортный самолет Ил-76 с украинскими десантниками на борту. — «Газета.Ru») были введены серьезные жесткие регламенты при выдаче разрешения на вылет. Поэтому наших самолетов, насколько мне известно, там не было. Да и не летают Ан-26 на такой высоте. И штурмовики наши, кстати, на высоте 10 тыс. м тоже не летают. Я вообще не понимаю, как боевики могли запускать ракету на такую высоту — было очевидно, что там может быть только пассажирский самолет. Что это было — ошибка или это было сделано целенаправленно, — сейчас трудно определить.
Но мне совершенно очевидно, что украинские военные к этому непричастны. Что самолеты, что «Буки», что любые другие системы.
С нами войну вели исключительно на земле, и стрелять было просто не по кому, не было потенциальных целей. Совсем не было.
— А чем это все может закончиться?
— Я уверен, что никто такую трагедию не простит. И трибунал будет создан решением Генеральной ассамблеи ООН. И у России очень мало аргументов для обоснования своей позиции по блокаде международного следствия. Знаете, тогда мои ребята в облгосадминистрации испугались сильно. Тогда ведь жили под постоянным страхом ввода войск России. Все время думали, как не дать повода, чтобы ввели войска. Даже когда наши пограничные пункты обстреливали — мы никогда не отвечали именно по этой причине. И пошли разговоры, что падение самолета дает повод, мол, что будем делать, ситуация патовая… Но я еще тогда сказал: «Ребята, мы этих людей погибших уже не вернем. Но они своими жизнями спасли Украину. Потому что сейчас мир на нашу беду уже будет смотреть совсем в другом ракурсе. Потому что эта боль их проймет, и взоры всего мира будут направлены на события в Донбассе».
Я оказался прав в своем прогнозе.
Прошел год, широкомасштабной агрессии нет, а Украина получила международную солидарность и поддержку.
Причем сильную.