— На следующий день после катастрофы вы уверенно говорили, что сбить самолет могла только Украина, а у ДНР есть лишь ПЗРК и зенитные установки, сбивающие цели на высоте до трех километров. Но за четыре дня до «Боинга» в ЛНР сбили Ан-26 на высоте 6,5 километра, а еще за несколько недель до этого, до этой трагедии, в ДНР официально сообщили о захваченных в Донецке комплексах «Бук». В конечном итоге, какова сейчас ваша версия и какое противовоздушное вооружение реально было у народных республик к моменту катастрофы?
— У меня нет никакой версии. Все то же самое, что говорил тогда, говорю и сейчас. Ничего не знаю о сбитом в ЛНР самолете, кто такие данные давал, насколько они достоверны. У нас не было ни мотива, ни вооружения, с помощью которого мы могли бы сбить этот самолет. Дальнейшие наши действия показывают, что мы были готовы к любому сотрудничеству и всячески звали к себе экспертов, которые к нам не очень охотно выезжали и которым мешала украинская сторона. Мы предоставляли экспертам возможность работать, убедительно продемонстрировали свою максимальную открытость и заинтересованность в результатах этого расследования. Мы передали малайзийской стороне «черные ящики».
ДНР заключила с Малайзией договор как с государством, это был первый, наверное, международный акт, который был подписан представителями ДНР и другого государства. Тем самым Малайзия де-факто и де-юре признала Донецкую народную республику.
В документе малайзийская сторона, забирая «черные ящики», обязуется предоставить эти «черные ящики» и другие улики с места трагедии всем международным экспертам, в том числе ИКАО (Международная организация гражданской авиации. – «Газета.Ru»), которая расследует подобного рода происшествия.
Что касается украинской стороны.
До начала расследования через считаные часы вину за эту трагедию практически все мировые СМИ переложили на нас. Что наглядно демонстрирует их тенденциозность.
У Украины был мотив, было оружие, с помощью которого они могли сбить этот самолет. Украина не воспрепятствовала пролеганию международных авиационных маршрутов над территорией, где ведутся интенсивные боевые действия с применением авиации.
Я, например, понятия не имел, что над территорией Донецкой народной республики летают какие-то гражданские самолеты. Для меня это было большим удивлением, и узнал я это только тогда, когда стало очевидно, что потерпел катастрофу пассажирский самолет. Это подозрительный факт.
Наконец, Украина всячески мешала расследованию этой катастрофы.
Во-первых, мешала приезду экспертов на место происшествия, под разными предлогами удерживала в Киеве и других местах, делая все для того, чтобы они не посетили территорию Донецкой народной республики.
Второе, Украина пыталась изменить место происшествия. Дело в том, что место, куда упал самолет, — большая территория порядка 15 квадратных километров, частично это была нейтральная зона. Там не велось интенсивных боевых действий, просто в этот момент район был никому особенно не интересен. Как только случилась катастрофа и на место стали добираться эксперты, украинская сторона принялась интенсивно обстреливать, и из артиллерии, и с помощью авиации, место происшествия. Все это не является прямым доказательством вины Украины, но, на мой взгляд, ситуация достаточно очевидна.
<4>
— Основная версия ваших оппонентов сформулирована следующим образом: Boeing по ошибке был сбит «Буком» российского производства — расчет ждал пролет украинского транспортного самолета. И украинцы подтверждают перехватом СБУ переговоров якобы военных ДНР и свидетельствами очевидцев, видевших «Бук». В чем, на ваш взгляд, уязвимость этой версии?
— Да просто, вы поймите, все эти материалы, которые предоставляются СБУ, появляются в интернете, их достоверность — нет никакого сомнения, что это фейк. Материалы можно состряпать любые, особенно для спецслужбы, которая располагает определенным минимумом технических возможностей.
— Сторонники версии с российским следом упоминают о транспортировке «Бука» по территории ЛНР-ДНР, которая происходила под контролем ряда ополченцев — «Гюрзы», «Библиотекаря», «Бурята», «Боцмана» и «Хмурого». Судя по всему, это не рядовые бойцы. Знаете ли вы настоящие имена этих людей, знакомы ли с ними? Могли ли они иметь какое-то отношение к транспортировке «Бука»?
— Я уверен в том, что никакого отношения иметь не могли. Хотя, в принципе, это все непосредственные подчиненные, ну, судя по позывным, полковника (экс-лидера славянских ополченцев Игоря) Стрелкова. Ну, я абсолютно не верю в эту версию. Лучше Стрелкову адресовать все эти вопросы.
В беседе с «Газетой.Ru» Стрелков сказал следующее: «Никак не комментирую ничего, что связано с «Боингом». Это моя позиция с прошлого года. Я в расследовании не участвовал, поэтому ничего по этому поводу сказать не могу».
Хотя на самом деле я все же имею представление о том, что там происходило. Буквально за день до этого мы со Стрелковым участвовали в одной из военных операций в направлении Степановка — Мариновка. Это населенные пункты юго-восточней Снежного, не в том месте, где упал «Боинг», а прямо в противоположном.
Но мы находились под налетами вражеской авиации, и у нас даже для самолетов, которые летят на высоте 4 тыс. метров, не было никаких средств ПВО.
— Но бойцы с этими позывными были в зоне конфликта там и в то время?
— Да, я сам был в зоне конфликта, и эти самолеты над собой видел. И все, что мог я им противопоставить, а также бойцы, которые со мной находились, это быстрая беготня по кустам. Я был в то время основной фигурой Донецкой народной республики, премьер-министром. Как вы думаете, если были бы какие-то средства ПВО, они не были бы применены по вражеским Су-25, находящимся на высоте не 10 тысяч метров, не 11 тысяч метров, а 4 тысячи метров?
Ну не было этих средств противовоздушной обороны. ПЗРК были, но для них даже такая высота превышала их технические возможности.
— В неформальной информационной группе «Сводки от Игоря Стрелкова»
— Неформальная информационная группа в интернете, которая о чем-то отчитывается, это полный цирк на конной тяге. В принципе, там можно отчитаться о чем угодно, сколько раз угодно и приписать себе все, что угодно. Кто эти группы делал, у меня даже малейшего представления нет.
Это могли быть агенты СБУ или самые разнообразные клоуны. Тогда в какой-то момент, вырвавшись в Москву, я обнаружил, что у меня, оказывается, есть какой-то Twitter и Facebook (владелец компания Meta признана в России экстремистской и запрещена), от моего имени и своими фотографиями. Его цитировали журналисты, и я там беспрерывно что-то сообщал. Но я понятия не имею, кто мне этот Twitter и Facebook вел.
Прочитав пару сообщений, которые я там выдавал, мне захотелось просто поймать этих людей и, если это благонамеренные идиоты, по физиономии дать за подобное творчество.
Вполне допускаю, что это была прямая агентура СБУ.
Всей информации в интернете, начиная от каких-то фоточек, которые созданы с помощью различного рода программ, кончая всей информационной лабудой, просто вообще никак нельзя верить. Это чушь собачья.
Что касается сбитых самолетов, то на войне всегда существует огромное количество информационного спама и слухов. А на войне гражданской, полупартизанской — тем более. Сообщения о том, что сбиваются какие-то самолеты, тогда приходили пачками каждый день, по пять-шесть в день их «сбивали». На самом деле если и сбивали, то обычно один. Допустим, с помощью ПЗРК удалось сбить какой-нибудь Су-25-й в процессе пике, когда штурмовик находился на малой высоте, например две тысячи метров. И сразу десяток разного рода людей отчитывались о том, что это сбили именно они — один самолет размножался до десяти.
Украина авиацию действительно активно применяла. По их официальным заявлениям, их авиация и ПВО находились в состоянии полнейшей боевой готовности, потому что они ожидали агрессии со стороны России, которая так и не состоялась.
— Правоохранительные органы ДНР собирали какие-то доказательства сразу после трагедии? Если да, докладывали ли вам о результатах?
— Намеревались собирать. Но мы понимали, что наше собственное расследование не будет воспринято мировым сообществом и нас обвинят в предвзятости. В итоге отказались от своего расследования и предоставляли все свои возможности международным экспертам.
Эксперты ОБСЕ с самого начала находились практически на месте трагедии и настаивали на том, чтобы никоим образом не изменяли место трагедии до приезда экспертов.
Мы это старались сделать, хотя у нас возникали единственные с ними трения по вопросу уборки тел погибших. Многие тела были фрагментированы, стояла жара, июль месяц. Площадь, на которой разбросало обломки самолета и тела, — огромная. Часть ее находится на нейтральной полосе и простреливается. Оцепить ее как-то ни технической, ни физической возможности нет. Людей нет для того, чтобы все это оцепить и охранять.
Перед нами вставала нравственная проблема, мы пытались уговорить ОБСЕ быстрее собрать тела, но понимания не находили. Случаи были диковатые. Как-то бабушка приходит к ополченцам и говорит: у меня тело прилетело сквозь крышу, и теперь какой-то голый человек сидит в постели без головы, уберите, пожалуйста. И люди вынуждены говорить: ну, бабка, терпи, жди, когда мировое сообщество приедет, заберет. Запрещает мировое сообщество нам у тебя это тело забирать.
— Готовы ли вы прибыть на допрос к голландским следователям, в случае если они пришлют российской стороне ходатайство о вашем допросе? И выходили ли уже на вас голландские следственные органы?
— Никакие голландские следственные органы на меня не выходили.
— Через какое время после трагедии и от кого вы узнали о крушении «Боинга» и какова была ваша первая мысль или реакция?
— Я находился на заседании верховного совета ДНР. Мне последовал звонок, от кого, не помню. Сообщили о падении самолета.
— Это был какой-то военный?
— Кто-то из командиров или государственных чиновников ДНР. Он сказал, что упал самолет, видимо пассажирский.
Я сначала не очень в это поверил, потом последовал еще ряд звонков из разных источников. Я понял, что ситуацию надо проверять лично, и мы с министром государственной безопасности вместе поехали на место происшествия.
— А из России вам не звонили? Вы сказали, самые разные звонки были.
— Из самых разных мест — это значит, от самых разных источников в Донецкой народной республике. Нет, никто из России мне не звонил.
— Какой именно формат расследования трагедии показался вам правильным и справедливым?
— Сложный вопрос. С одной стороны, расследование — это вещь абсолютно правильная, и виновники этой страшной трагедии должны быть наказаны. С другой стороны, международные процессы, как показывает практика последних лет, далеко не всегда бывают объективными. Их выводы чаще основываются не на фактах, а на политической необходимости.
Как будет в этот раз, не хочу предсказывать. Моя совесть и совесть моих товарищей в этом отношении чиста, остается только ждать результатов. Отношусь к этой ситуации очень спокойно. Поскольку остаюсь абсолютно уверен в том, что Донецкая народная республика к ней никакого отношения не имеет. Большая часть средств массовой информации дописала вину Донецкой республики без всяких на то оснований.
— До сих пор идет международное расследование катастрофы. И вот если голландские эксперты придут к выводу, что самолет сбили именно ополченцы, готовы ли вы от лица одного из тогдашних руководителей ДНР принести извинения или вы не согласитесь с этими выводами?
— С какой стати, я прекрасно знаю, как было на самом деле, нам не за что извиняться. И мне абсолютно все равно, какие выводы сделает комиссия. Я прекрасно понимаю, если выводы комиссии будут продиктованы фактурой, значит, они будут в нашу пользу. Если они будут не в нашу пользу, значит, они просто продиктованы политической необходимостью, нас пытаются оболгать. Вот и все.
— А как лично вы относитесь к созданию международного трибунала по Boeing, на чем настаивает Малайзия и европейские страны? Поддерживаете ли вы инициативу по созданию международного трибунала?
— Я ничего не поддерживаю, я не создаю трибунал и ничего не поддерживаю. Равнодушно отношусь.
— А почему Россия против этого трибунала, как вы думаете?
— Я не знаю, я же не являюсь государственным чиновником Российской Федерации и не могу ничего говорить от имени Российской Федерации. Я не интересуюсь этой проблематикой, и мне не очень интересно отвечать на все эти вопросы, потому что они для меня остались в том узком промежутке времени в июле.
Тогда я занимался этой проблемой, пытался оказать максимальную помощь расследованию. Когда приехали представители малайзийцев, я им передал все, что у нас было, начиная от «черных ящиков», заканчивая телами погибших.
Все, после этого эта проблема перестала меня касаться. Поэтому отношусь равнодушно.
— Чувствуете ли вы, как бывший премьер-министр ДНР, личную угрозу в результате попыток обвинить Россию и ДНР в этом преступлении, и считаете ли вы возможным вариант выдачи Россией своих граждан международному суду по этому делу в случае негативного для России, для республик вердикта?
— Я сильно сомневаюсь, это противоречит Конституции Российской Федерации.
— То есть никакой угрозы не чувствуете?
— Нет. Я, во-первых, не чувствую себя виноватым.
Не говорю, что ни в чем не виноват в жизни, безгрешен и у меня нимб вокруг головы, но по крайней мере в этой истории с Boeing я не чувствую за собой ни малейшей вины. И за своими товарищами.
Поэтому отношусь ко всей этой проблематике с чувством глубокого равнодушия. Если не считать того, что жалко погибших при катастрофе мирных людей. Так же, как мне жалко и других людей, которые тоже погибали в то время на территории Донецкой народной республики.