Цивилизация
Если у балетоманов и были раньше претензии к Чеховскому фестивалю, то уж за привоз спектакля Мэтью Боурна они простили все. Британец Боурн (или Борн – пока нет согласия, как произносить по-русски фамилию Bourne) — один из немногих хореографов в мире, которые имеют славу не в достаточно узком и утонченном балетном мире, а именно среди широкой публики. Он делает популярное искусство, но такого высокого класса, какого мне до сих пор, честно говоря, видеть не приходилось. И это не только хореография к классическим вест-эндовским мюзиклам, вроде «Оливера», «Моей прекрасной леди» и других.
У нас среди балетоманов ходят пиратские версии его грустного гомосексуального «Лебединого озера», где все партии отданы мужчинам, и «Щелкунчика», действие которого происходит в сиротском приюте.
Собственно, более всего в мире Боурн знаменит своими новыми версиями классических балетов. Но когда в Москве хореографу рассказали, что записями его спектаклей торгуют пираты, он очень удивился и, засмеявшись, ответил: «Вряд ли это большой бизнес».
На Чеховский фестиваль Боурн привез произведение совершенно нового для себя типа — повествовательную танцевальную постановку под названием «Пьеса без слов», которая три года назад отхватила две очередные для хореографа премии Оливье за лучший развлекательный спектакль и за лучшую хореографию.
Делать постановку по мотивам фильма Джозефа Лоузи «Слуга» (экранизации начала шестидесятых с молодым Дирком Богардом) Боурна пригласил руководитель Национального театра Тревор Нанн (знаменитый режиссер, которого в России знают только по постановке мюзикла «Кошки»). Хореограф пришел со своими танцорами, и, как ему кажется, за время работы они так вошли во вкус актерства, что теперь состав «Пьесы без слов» можно назвать лучшей танцевально-актерской труппой в Британии. Кто побывал на спектакле, в это поверил.
Фестивальную публику не обманешь: театралы, разъехавшиеся по дачам и отпускам в эти жаркие июльские дни и оставившие полупустыми залы многих других фестивальных представлений, на «Пьесе без слов» материализовались и забили Театр Моссовета до отказа.
Главное — не стоит сравнивать «Пьесу без слов» со «Слугой», театральная постановка сделана даже не по сюжету, а именно, как написано в программке, «по впечатлениям от фильма» и сам инфернальный слуга в нем играет явно второстепенную роль. На первый план выходят темы любовные, плотские и – в большой степени – социальные.
Художник строит на сцене Лондон 60-х. Наверху, на дальнем плане, Сент-Джеймская площадь, Биг-Бен, двухэтажный автобус, красные телефонные будки, горящие окна домов. Внизу – превращающийся во что угодно условный интерьер с классической для мюзиклов лестницей, на которой так красиво строить танцевальные сцены. Деловые костюмы, короткие плащи с поясом, платья-бутылочки, туфельки на шпильках, девушки, вызывающие в памяти Одри Хепберн. Живой оркестр за сценой играет джазовую музыку Терри Девиса, специально написанную для «Пьесы без слов».
Боурн, который впервые работал с оригинальной музыкой говорил, что волновался:
«Джаз недостаточно драматичен, он очень приятен, и это могло размыть нашу идею. Но все обошлось».
Главный и совершенно поразительный фокус этого спектакля состоит в том, что каждую из пяти основных ролей здесь играют сразу три актера. На сцену выходят три приличных молодых человека – застенчивые блондины в очках и костюмах с галстуком. Три нежные, изящные брюнетки в белом с жемчугом на шее и в ушах (это они напоминают Хепберн). Три слуги с крысиными личиками и движениями, одновременно подобострастными и хищными. Три служанки-вамп, которые в иные моменты умеют показаться робкими девушками. Три брутальных наглеца в клетчатых рубашках — олицетворение грубой и манкой мужской силы.
Сцена, которая по сюжету должна происходить между двумя героями, происходит между тремя парами одновременно, причем они делают не одно и то же, но и не противоположное. Каждая как бы обогащает общее действие вариантами. Ведь встреча между закомплексованным юношей, недавно снявшим новую квартиру, и его тонкой, более сильной и не вполне удовлетворенной девушкой, могла произойти и так, и так, и так. Причем все эти варианты развиваются одновременно, сплетаясь в едином пространстве и едином ансамбле очень лихим, сложным и красивым образом.
Слуга обращается с героем как с ребенком: одновременно на сцене один слуга одевает молодого человека, стоящего перед ним в трусах, а другой раздевает полностью одетого. В финале эпизода первый герой полностью одет (слуги переходят от одного к другому, завязывая галстук, только что снятый с соседа), а второй раздет.
Под последний аккорд раздевающий слуга резко сдергивает со своего живого манекена, одетого в короткий халат, трусы и уносит их, торжественно и брезгливо неся перед собой на вытянутой руке.
И все же история получается не сюжетом о слуге, который, нанявшись в дом героя, постепенно занимает его место. А о той самой клетке, куда героев, стоящих на социальной лестнице достаточно высоко, загоняют условности, воспитание, привычки. Отчего милый молодой человек не уверен в себе, робеет в присутствии своей девушки, не умеет ее защитить, пугается грубости и не в силах противостоять простым и мощным приемам обольщения, которые пускает против него служанка-секси. Отчего гордая девушка в жемчугах будто завороженная идет за пожелавшим ее плебеем – здоровенным самцом в клетчатом. И в сцене с ним – во взаимных раздеваниях на лестнице, в любовном угаре под лестницей, на матрасе, брошенном на пол – оказывается страстнее и свободнее, чем в скованных ласках юноши своего круга.
Ну а Боурн, надо сказать, умеет поддать такого секса в танец, что второй акт, где и происходят все эти соблазнения-обольщения, просто сочится вожделением, и у публики заметно перехватывает дыхание. Потом, выдохнув, после долгих оваций все выходят на улицу и обсуждают, что, пожалуй, стоит сходить посмотреть «Пьесу без слов» еще раз. Тем более что играют ее восемь раз за шесть дней, и в эти июльские дни есть надежда, что еще не все билеты раскуплены.
21, 22, 23 (14.00 и 19.00), 24 (14.00 и 19.00) июля в Театре имени Моссовета.
