Цивилизация
Сапгира знают даже дети. Хотя пропетое Градским в мультфильме «Принцесса и людоед» сапгировское «Погода была ужасная / Принцесса была прекрасная…» (и наоборот) взрослых радует едва ли не больше. Во всяком случае, в то, что принцесса может быть ужасной, верится сразу и с большой охотой. Генрих Сапгир вообще был мастером, способным выжать из небольшого набора слов максимум смысла, но имя его сейчас как-то не очень ярко сверкает на поэтическом небосклоне, что, безусловно, зря.
Вспомнили о Сапгире в филиале Литературного музея. И сделали выставку. Нет, не стихов и не мемориально-фотографическую. На стенах – работы художников советского андеграунда, под ними – цитаты из поэмы Сапгира «Жар-птица». Получилась эпитафия целому поколению, поскольку поэтический текст последовательно перечисляет ушедших из жизни: Яковлев, Пятницкий, Зверев, Кропивницкие, Краснопевцев, Борух, Сидур… «Счет уже на десятки: / Застрелил инкассатор / Захлебнулся в припадке…». Почти в духе баллад Ника Кейва. Список большой. Самого Сапгира тоже можно добавить, потому что умер в 1999-м, и потому что он – верный «лианозовец» — участник неформальной творческой группы, обосновавшейся в годы оттепели под Москвой в поселке Лианозово.
Художественно-поэтическая каша заварилась тогда в бараке, где жил зять Евгения Кропивницкого Оскар Рабин. Хотя Кропивницкий-старший начал свою «подрывную» деятельность еще в 50-х в деревне Виноградово близ Долгопрудного. Эстетика «гротескного примитива» — это его ноу-хау, подхваченное Рабиным и прочей тусовкой. Но, пожалуй, если уж кто в Лианозове действительно знал «хау», так это Сапгир.
«Лианозовцами» выставка не ограничивается, как не был сектантски замкнут и сам круг художников и поэтов.
Компания была разношерстная, а вели все одинаково нездоровый образ жизни, поэтому в «некрополь» Сапгира попали очень разные: Леня Пурыгин и Борис Свешников, Юло Соостер и Василий Ситников. От каждого – по одной-две работы.
Большей частью – из коллекции Михаила Алшибая. Должны были приехать вещи из собрания Алексея Хвостенко, но тот во время подготовки выставки внезапно помер и сам угодил в число «экспонентов» — Хвост, как известно, художник по образованию. Гороховский, Рогинский – тоже из «недавно присоединившихся», а потому их включение в экспозицию – вольное отступление от авторского текста.
В отдельном зале висят фотографии Игоря Пальмина. Как всегда, замечательные фотопортреты героев недавней истории искусств. Некоторые напечатаны впервые – специально для выставки. В соседнем зале – кое-что из материальных свидетельств жизни Генриха Сапгира – то, что осталось в Москве. Самиздатовские книжки, рукописные листы стихов с рисунками, которые зависают в своей функции между иллюстрацией и иероглифом. Рядом на двух вешалках – «Сонеты на рубашках».
Филиал Литературного музея в Трубниковском переулке – место довольно частой и небезынтересной смычки вербального и невербального.
Говорят, через год закроют на ремонт, и тогда… Ну все же понимают, что такое ремонт в России. Последствия непредсказуемы, ожидают худшего.
А пока выставки здесь делают короткие – надо успеть побольше… до ремонта.
Открытие «книги-инсталляции» по мотивам «Жар-птицы» в пылу биеннальских вернисажей прошло совсем незаметно, хотя набор экспонентов – самый что ни на есть востребованный в ситуации, когда приходится обращаться к истории «другого» искусства, чтобы достойно ответить на выставки западных звезд. Тем не менее «поэма памяти» превратилась из братской эпитафии в слово о самом Сапгире. «Жар-птица» не лучшее, что им написано, также как «Дверь» — не лучшее произведение Михаила Рогинского. За могильной плитой не видно человека, а за одной картинкой – художника. Можно только представить, вспомнить. Но если возможно сравнивать качество текста и изображения, то Сапгир – один из лучших авторов на этой выставке.
Выставочные залы Литературного музея. Трубниковский пер., 17. «Г. Сапгир. «Жар-птица». Поэма памяти» – до 25 февраля.
