Цивилизация
Кем мы там воображали букер-финалистов? Героями фильма «Чужой и еще чужее»? Лучший текст букеровского шорт-листа – «Номер один» Петрушевской – оценен по заслугам не был, что, в общем, понятно: это не роман. А «Вольтерьянцы и вольтерьянки» Аксенова – роман-роман, романее не придумаешь, так что «Букер» Василь Палычу достался честно. К тому же все так ругали «Московскую сагу», что могут теперь и пропеть Аксенову хвалу, спина не переломится. Да «Вольтерьянцы» и действительно хороши, гладкий филолого-исторический юмор, юношеский задор большого писателя. Но если упорно проводить параллели с блокбастерами, то букеровский комитет устроил из финалистов не «Чужого», потому что победила не Сигурни Стефановна Уивер, а фильм «Семь», в котором мудрый Морган Палыч Фримен единственный остался на поле, выжженном страстями и грехом. Поздравляю.
И не перестаю удивляться тому, что в последнюю неделю культура неожиданно стала очень культурной: книжная ярмарка нон/фикшн, открытие Дней французского кино, Букер вот, опять же – ничего попсового, интеллектуальный разгул, даже иногда хочется, как тому таксисту, попросить прощения: ничего, что мы тут к вам спиной?
На открытии Дней этого самого кино показывали фильм Жене «Долгая помолвка», с Одри Тоту и первой мировой войной в главных ролях. Романтическая сказка по Себастьяну Жапризо, в которой на всепоглощающей липкой доброте «Амели» оседают кровавые хлопья убедительного безумия «Города потерянных детей». Идеальная иллюстрация к «Помолвке» — кадры из тех же самых «Чужих», в которых выращенная в пробирке Рипли сращена с Чужим, образуя единый, прекрасный и слегка пугающий организм.
Вот таким и должно быть настоящее голливудское кино, что бы там ни говорили о Трюффо и традиции. Компьютерная графика рисует не фантастических чудовищ, не белые магические лучи и не узоры глобальных катастроф. Компьютерная графика воссоздает Париж каким он должен быть, подкрашивая и ретушируя реальность, чтобы сделать ее еще реальнее.
Ничего больше не скажу про «Помолвку», сами смотрите, как Дени Лаван отливает на врага, чтобы умереть стоя.
Компьютерная графика того же типа – то есть превращающая неприятную реальность в сносную — вовсю цветет на нон/фикшн, ярмарке, которая так специально и называется: «не-выдумка». Публика, гуляющая по невыдуманной ярмарке, обсуждает поездки к теплому морю («а то снег уже достал»), внешность Эдуарда Лимонова («девочки, он похож на барона Мюнхгаузена!») и второй фильм про Бриджет Джонс («ну, это очень возрастной фильм, нет смысла смотреть... про тридцатилетних, которые... хи-хи... представляешь, не могут найти себе этого. Ну, мужа. Охренеть, да?»). В разговорах о книжках были замечены лишь переводчики, редакторы и литературные критики, которые, как можно было подслушать, сравнивали свою работу с работой патологоанатома. Потом, правда, они быстро взяли свои слова обратно и сказали, что это больше похоже на работу гастроэнтеролога. То есть пациент еще, кажется, жив.
Даже випы качественно изменились: в последние два дня главным випом был Юрий Норштейн. Сначала на нон/фикшн он читал лекцию о мультфильмах и японской культуре, потом там же вручал премию «Человек книги» лучшему книжному иллюстратору (им совершенно заслуженно оказался Май Матурич), а потом на открытии Дней французского кино Жан Жене, оглядев зал, сообщил, что хотел бы поблагодарить человека, который на него очень сильно повлиял: «Человек этот должен находиться где-то тут, в зале, Юрий Норштайн».
Так все сошлось: Петрушевская, с которой был срисован ежик в тумане, Норштейн, «Чужие», Жан Жене, компьютерный снег под оранжевыми лампами, тяга к романтике и мировой войне. Культура цветет. Надеюсь, это ненадолго.
