Стоит в Серебряном Бору преизрядный бревенчатый дом, в котором с начала века проживает семья Градовых. Поколение за поколением проживают они в Серебряном Бору... Ничего невозможно с собой поделать, в голову так и лезет какой-нибудь «кальмар обезглавленный», подмеченный как-то писателем Василием Аксеновым на консервной банке и прославленный им в литературе.
Кальмар сбивает с толку при попытках начать разговор о сериале «Московская сага», поставленном на Первом канале по трехтомному эпохальному произведению писателя.
Какая между кальмаром и «Сагой» связь, я пока доподлинно сказать не могу, но сейчас вместе с вами проведу сеанс журналистского психоанализа и попытаюсь ее нащупать.
Итак, семья Градовых, соответственно, семья москвичей, и на протяжении всего солидного экранного времени они проживут со своей страной огромную часть истории – с 25-го года считай до сегодняшнего дня.
Василию Аксенову, сыну опальной писательницы Евгении Гинзбург, некогда дико модному московскому пижону, богу Центрального дома литераторов, к которому писатели — мелкие рыбки месяцами готовились, бывало, подойти поздороваться или познакомиться, а некоторые так и не решились, известно про страну многое, а иногда кажется, что и почти все.
Литературное наследие ныне здравствующий Аксенов уж и на сегодняшний день оставил такого размера, что, кажется, охватил, почитай, каждый кусок жизни воинствующего нонконформиста.
Бог шестидесятников, он оказал на поклонников-писателей и поклонников-читателей, наверное, воздействие такой силы, что оценить его может только какой-нибудь небольшой отдельно созданный литературный институт. Вольнодумство стиля и содержания закономерно привели его в свое время к созданию антисоветского альманаха «Метрополь» и, как следствие, триумфальному изгнанию из Советского Союза в Америку.
Но «Московская сага», написанная уже после перестроечных времен, замысливалась как «Война и мир», не меньше, и в конечном итоге, убей бог, непонятно, зачем была написана. Нагромождение исторических подробностей, хитросплетений сложносочиненной семьи созданы с убийственной силой именно что советской литературы. Язык, напрочь лишенный примет аксеновского стиля, торжественно соседствует с плоской моралью. Поднять все это дело пришлось режиссеру Дмитрию Борщевскому, который, судя по первой серии, блистательно справился со своей задачей: переплавил грузное тело романа в снятую на видео своевременную имитацию истории страны.
В этой первой серии вспоминается начало семейной истории. 1925 год, Градовы-старшие (Юрий Соломин, Инна Чурикова), удачливая нерасстрелянная интеллигенция, отмечают первый юбилей своего дома. Дети (Ольга Будина, Алексей Зуев) приводят на старосветскую духовную вечеринку сомнительных друзей — шариковообразных коммунаров. Будущие зерна конфликта просто-таки налицо. В Кремле в это время поспевают другие зерновые – ликвидация товарища Фрунзе под видом излечения его от язвы. Именно на врачебный консилиум и вызовут с милого домашнего вечера главу дома – известного доктора. Ряженные красноармейцами артисты будут топать по московским улицам, ряженные нэпманскими красавицами артистки — отплясывать фокстроты в родовом гнезде.
Сталин тоже появится – для хитрого взгляда на бедного Фрунзе (Игорь Скляр), который не выдержит гипнотической атаки и брякнется лбом в свой сомнительный доклад о реорганизации Красной Армии, после чего и будет увезен на трагическое излечение.
Сериал идет на зрителя вполне по-красноармейски – с шашкой наголо, не оставляя ему просвета для воображения. Или вполне по-шестидесятнически, где вопрос «вы за белых или за красных?» тоже ставился бескомпромиссно. Сериалы сегодня – важнейшее из искусств, и, кажется, стихийно было решено, что нельзя отдавать его на откуп исключительно сагам бандитским и даже милицейским. Аксеновская оратория пригодилась: мертвечинное произведение должно и напугать картинами массового коммунистического террора, и приподнять образами настоящих аристократов духа. Удивительно, что главная роль отдана Юрию Соломину, сыгравшему главного героя в другом сериале — саге о российских исторических метаниях,
в «Хождении по мукам». Мораль там была в итоге, как вы помните, выведена сомнительная, коммунистическая, но сегодня толстовское громадье в сухом остатке выглядит очень даже живым укором хорошо темперированным страстям в тщательно подобранных интерьерах Москвы 20-х.
Живая кровь может литься под каким угодно идеологическим соусом, ее всегда отличишь по запаху и прочей физиологии. Когда-то у буйного, витийствующего, никого не боящегося Аксенова ее тоже было в предостатке. Жаль, она сегодня телевидению не пригодилась. Кальмар обезглавлен и законсервирован.