Цивилизация
С книжной обложки как-то ехидно щерится бывшая серовская девочка с персиками, на которую надели синие очки, модные в тусовке лет пять назад. Девочку держит в объятьях врубелевский Демон. На столе вместо наскучивших фруктов – кристаллы. Если вспомнить, что реальная героиня «Девочки с персиками» умерла после написания портрета очень скоро, то обложка выглядит еще грустнее. Если заподозрить, что ее создавал бессовестно-вездесущий художник Бондаренко, то она просто невыносима. Поздравляем, вышла новая книга Виктора Пелевина «Диалектика переходного периода (Из ниоткуда в никуда)».
Если верить глазам своим и издательству ЭКСМО – тиражом в сто пятьдесят тысяч экземпляров. Каждый экземпляр прочитает примерно три человека, стало быть, четыреста пятьдесят тысяч должны склонить головы над «Элегией 2», предваряющей повествование. Натурально элегией, демонстрирующей полное неумение автора стихи писать и головокружительную особенность являть в своем тексте гениальный зародыш этого умения. Как если бы всемогущий инопланетянин на своем волшебном компьютере попытался создать стихотворение, кондиционное не по меркам сегодняшней российской поэзии, а так, вообще.
Если кто ждал, что пелевинский роман грохнется о Землю и прольет, наконец, свет истины или расставит точки, запятые, другие знаки препинания — расстраивайтесь на здоровье.
За элегией следует основное повествование, роман «Числа», за ним еще несколько рассказов, дополняющих недопонятое. Четыреста пятьдесят тысяч потенциальных читателей должны выбить лбом окно и доверчиво прыгнуть в это повествование с лже-сюжетом, написанное автором, которого они, почитай, и не знают. Пелевину уже пора не закрывать на фотографиях лицо руками, а печатать каждую новую свою книгу под псевдонимом, чтобы она выходила как первая, и ее находили не приверженцы мифа, а просто читатели этой конкретной книги.
Так давайте же поскорее о романе. Итак, некто Степан Михайлов, человек внешне мало интересный, в душе мучим страстью к числу 34. Он становится вполне преуспевающим, но таким же внешне малоинтересным банкиром. Он находит приметы священного числа 34 повсюду с изобретательностью выдающегося бытового параноика, и это помогает ему в жизни и работе. Но в один момент болгарская предсказательница Бинга (не вздыхай, взыскательный читатель, дешевых каламбуров будет в книге больше, чем дорогих) говорит ему, что в сорок три года он столкнется с носителем числа 43, и тут и начнется главная история его жизни. И впрямь, в сорок три года жизнь протащит Степу непредсказуемым маршрутом лицом вниз, но в конце банкиру откроется истина и выйдет послабление. В романе наличествует перестрелка в «Якитории» на Белорусской, где уложат чеченца, исполняющего танец вращающегося дервиша смерти. Будет представитель «крыши» — капитан Лебядкин. Роман с англичанкой, считающей себя покемоном с целью полноты потребления культурного продукта и требующей покемонизации и от банкира. Будет сцена секса под кокаином между банкирами в виду портрета Путина, создание телепередачи с целью упрочения числа 34, построение сада камней с искусственными пальмами, много фельетонного толка сатиры, узнаваемых персонажей, сомнительных шуток с экономическим и социологическим уклоном.
Ну что, взыскательный читатель вправе на меня заорать: что, плохую, что ли, написал книгу Пелевин? Или хорошую? А как же он по Непалам ездил, по Бутанам, просветлился, нашел ответы, и что, повеселить нас ему нечем, что ли?
Ну, насчет повеселить – так если вы любитель шуток в стиле «Поколение П», так веселитесь. Что до Непалов и просветления, так в ногу с Пелевиным по этим горным тропам шагают все мыслящие люди, зарабатывающие деньги в больших и малых корпорациях, эка невидаль. А книгу он писал о Пустоте, она и есть сюжет, и если вы о ней думаете и даже отчасти видите, то книга будет (невзирая на шутки) понятна и забавна. Если нет, то не будет: переваривать Пустоту, в силу ее неподъемности, трудно и малоинтересно. Буддистские трактаты и прочие первоисточники вы, поди, и без него читали, и она вам может показаться с философской точки зрения вторичной и плоской. Если вы с этой точки зрения ушли, то за приметами сегодняшнего быта вы разглядите нечто знакомое и почувствуете плечо друга. Уверяю, копаться в этих тонкостях найдется желающих меньше, чем четыреста пятьдесят тысяч человек.
Дополняющие роман рассказы желающим окончательно и довольно тяжеловесно докажут, что автор в слово не верит, в философию не верит, в реальность не верит.
Тексты эти были бы молитвенного накала, если бы не вворачиваемая ирония, они пытаются фиксировать то, чего взгляду не видно, душе не понятно, слову неподвластно, да и наплевать.
Только вот книжки Пелевин писать продолжает – вот парадокс. То есть остается лазейка – он сам не верит или просто пишет об этом? Эй, мастера культуры, на чьей вы стороне? По всему выходит, что на сегодняшний день писатель Пелевин слабее Пелевина-человека, у которого, кажется, с Путем все путем (стараюсь, как могу). С чем его от всей существующей ли души хочу поздравить.
Под конец позвольте и мне две шутки ввернуть, клянусь – все чистая правда. Три года назад в «Якитории» на Белорусской мой спутник спросил меня, где можно купить такие замечательные ботинки, как у вон того молодого человека. Бросив беглый взгляд, я, не задумываясь, ответила: «Ботинки – в Лондоне. А рядом, кстати, Пелевин сидит. Наверняка что-нибудь про «Якиторию» напишет». А вторая – еще смешнее. Начав читать книгу в поздний вечер и порядком устав от похождений параноидального банкира, решила, что книга может и потерпеть до завтра. Бросив беглый взгляд на страницу, на которой я остановилась, я, не задумываясь, поняла, что книга-то ничего, потому что это была сто тридцать четвертая страница.
