Цивилизация
«Колыбельная» саркастичного Паланика – американский бестселлер-2001. Новый роман несет четкую печать прошлого успеха. Не то чтобы печать каинову, но... Этот текст «нового непримиримого» чем-то похож на мыло, которое варил герой «Бойцовского клуба». Очень высококачественное, из человечьего жира, добытого путем клинической косметической липосакции «самых зажравшихся в Америке».
А все-таки мыло оно и есть мыло, пусть и по двадцать баксов кусок. «Колыбельная» качается между двумя жанрами. Один — философская сатира о закате цивилизации «зажравшихся». Другой — триллер школы Стивена Кинга. Очень качественный, не хуже вышеупомянутого мыла из самых зажравшихся, сделанного для самых зажравшихся.
Герой «Колыбельной», репортер, должен написать цикл статей, которые пойдут центровиком в разделе «Стиль жизни» и сделают из репортера звезду. Это прочтут все семьи. Речь о СВСМ — синдроме внезапной смерти младенцев. А частотность СВСМ в штате растет. Растет и частотность перепродажи фешенебельных домов. Отрубленные головы катятся по лестницам из дерева ценных пород. Из итальянских смесителей в душах хлещет кровь. В зеркалах брезжат призраки. Африканская колыбельная песенка оказывается заклинанием, способным убить...
Впрочем, колыбельная — частный случай: «Может быть, форсмажорные обстоятельства — это просто правильная комбинация информационного мусора, выброшенного в эфир. ...Может быть, глобальное потепление вызвано критической массой рекламных роликов».
Триллер мимикрирует, косит под антиглобалистскую притчу со Святой Девой Уэлбурнской, парящей над Нью-Мексико в хипповом прикиде и без нательного белья. С Иисусом Задавленных Зверюшек, которого видят на обочинах Америки. С крючкотворской войной, затеянной юридической конторой «Умник, Ушлый и Умора» с фитнесс-клубом «Зеленые Холмы», мебельным магазином «Мягкое место», суши-барами и школами верховой езды. Крючкотворская война против… — это теперь ужасно модно!
Критика «общества потребления» — яркий и необязательный фон лихо закрученной фабулы с поджогами и погонями. Репортер Стейтор в сопровождении фешенебельной ведьмы бальзаковского возраста и двух юных слегка подкуренных праведников мечется по Америке, истребляя сборники с убийственной колыбельной. В быстром темпе рекламных роликов несется летопись тайного неблагополучия сверхблагополучного западного мира. В «Бойцовском клубе» эта «хроника взрывающегося кондоминиума» выглядела подлинной. В «Колыбельной» Паланик действует по Форду — методом конвейерной сборки апокалипсиса. Антибуржуазную гражданственность и мрачные пророчества в зимний сезон 2002/03 г. носят все.
Этим новое голливудское мыло обречено на успех.
А глаз читателя, уставшего от рождественской распродажи эсхатологии из коллекции «11 сентября», отдохнет на другом романе. Лаконизм этой книги — ее единственная уступка эпохе скорочтения. «Английский пациент» Майкла Ондатже, канадского писателя родом из Шри-Ланки, получил Букера-1992. Фильм по роману, сделанный в 1997 году, отмечен девятью «Оскарами». Однако бестселлер написан на абсолютно немодную сегодня тему. Он весь — присяга на верность культуре Старого Света, признание в любви ветхой вилле гуманиста Полициано, где герои ждут конца Второй мировой войны. Верность тени Симонетты Веспуччи — модели Весны и Венеры Боттичелли, потрепанным томам Стендаля и Толстого.
И даже — присяга на верность «бремени белого человека».
Герой книги — лейтенант британских саперных войск Кирпал Сингх. На Западе 1990-х, с его африканскими бутиками, тайскими ресторациями, иранским кинематографом, арабским Монмартром, непальскими гуру, — Ондатже пишет о молодом сикхе, очарованном церквями Ареццо и строками Геродота. О защитнике и приемном сыне Старого Света, «хрупкого белого острова», интеллектуального полюса мира. Сколько их было в Европе, таких иммигрантов с Юга и Востока?
Вера лейтенанта Сингха «в обгорелого человека и поля цивилизации, которые тот возделывал», взорвана, когда штуку, придуманную «братством исследователей», сбросили на Хиросиму. Сюжет знаком по фильму, но роман глубже. Он динамичен, внешне очень прост, но никак не сводим к печальной лав-стори.
По авторскому послесловию легко догадаться: Ондатже рассказывает историю юности своего отца. В каком-то смысле — и собственную. В сущности, его роман, как и «Колыбельная» Паланика, написан о неблагополучии «белого острова». О том, что нет у фаустовского человека врага страшнее, чем он сам.
