На Неглинке показана только графика, служившая в свое время кухней для живописных полотен. Отказавшись от внешних эффектов, организаторы сосредоточились на анализе творчества и показывают красоты, внятные лишь квалифицированному зрителю.
Поначалу экспозиция замышлялась как сугубо кубистическая и супрематическая, но по техническим причинам из 60 запланированных работ 1912–1922 годов до Москвы не доехали 42. Из-за этого хронологический диапазон выставки пришлось расширить, причем как вперед, так и назад. Вплоть до детских рисунков цветными карандашами: шестилетняя офицерская дочка Надя Удальцова лихо управлялась с принцессами, гусарами, феями и ангелами. В тридцатые годы она не менее лихо, хотя совсем иначе и с другими стимулами, изображала крестьян, волов, осликов, урочища, перевалы и прочую естественную жизнь в армянском и алтайском циклах. Между этими всплесками фигуративности лежала эпоха пристального интереса к геометрии и отвлеченному цвету.
Тогда еще не возникло устойчивое сочетание имен «Древин – Удальцова», фирменно обозначающее поставангардные пластические находки. Тогда происходили метания между партиями Татлина и Малевича, бурные диспуты и напряженные раздумья о судьбах искусства. Судьбы эти виделись Удальцовой в разное время по-разному, не возникало сомнений лишь в одном: художественное творчество должно оставаться самостоятельной и самоценной сферой человеческой деятельности. Не зря художница держалась в стороне сначала от фонтанирующего бурлюковского футуризма, а потом от конструктивистского производственничества.
Такой ригоризм шел от натуры и от образования. Тезис о том, что в России никогда не было нормального кубизма, в целом верен, но Удальцова — одно из немногих исключений. Учеба в Париже у Глеза, Метценже и Ле Фоконье привила ей навыки «классического» кубизма. Навыки трансформировались и даже отменялись вовсе, однако любовь к глубинной пластике осталась навсегда. Изображение, только изображение, его анализ, его возможности и перспективы — вот что занимало Удальцову и что привело ее обратно к фигуративности.
На этом пути были страстные привязанности. Дневниковая запись ноября 1916 года сообщает: «Неожиданно увлеклась декоративными рисунками и Малевичем». Эту фразу можно взять эпиграфом к первой части экспозиции. Здесь в основном супрематические гуаши и эскизы орнаментов, сделанные под влиянием автора «Черного квадрата». Период был плодотворным, но коротким. Уже в марте 1919-го появляется столь же лаконичная запись: «С супрематистами покончила. Выставляться с ними не буду».
Через пару лет можно было говорить и о завершении авангардистской карьеры в целом. Дальше наступил ослепительно яркий отрезок жизни: совместные с мужем, Александром Древиным, путешествия по российским глухоманям в чем-то сравнимы с поездками Гогена на Таити. Еще дальше – беззвездное одиночество до конца дней, брезгливое соседствование с соцреализмом, попытки работать в собственном ключе и осознание бесплодности этих попыток. Вероятно, Удальцова не однажды перечитывала дневники и письма времен своего взлета и вряд ли могла избежать горькой усмешки, встретив собственную сентенцию: «Надо верить и верить, а когда человек верит, то он сделает хорошие вещи. Надо купить гуашь и хорошую бумагу».
Бумага с краской были куплены.
Выставка работает до 10 декабря по адресу: Неглинная, 14.