Цивилизация
В серии «Современная классика» издательства «Махаон» впервые на русском языке изданы роман нобелевского лауреата 1998 года Жозе Сарамаго «Поднявшийся с земли» (1980) и сборник эссе Джона Фаулза «Кротовые норы» (1998). Роман повествует о жизни четырех поколений португальских крестьян-поденщиков. Тексты Фаулза — о «Маге», пиниях Греции, полевых цветах Бретани, феноменологии кораблекрушения, обеде с Уильямом Голдингом, экслибрисах, сороках, моде на вечную молодость и войне на Фолклендских островах.
Как ни странно, у книг этих много общего.
Вот биография Жозе Сарамаго: блестящий дебют в 1947 году и полное забвение в последующие тридцать семь лет диктатуры Салазара. После революции 1974 года возвращение в литературу, интенсивная публикация, перевод на десятки языков, Нобелевская премия.
Сарамаго вопиюще старомоден в своем требовании милости к падшим — сквозном мотиве его книг. Будь то роман «Воспоминания о монастыре», недавно изданный «Амфорой», или роман «Поднявшийся с земли» — речь всегда о Португалии знатных и Португалии нищих. Пока король Жуан V повелевает тысячам каменотесов возвести горный монастырь в Мафре в благодарность за рождение наследника, священник отец Бартоломеу, его слуга, однорукий солдат Балтазар Семь Солнц и подруга солдата, ясновидящая Блимунда Семь Лун, строят втайне летательную машину из ивовых прутьев. Движима она (действие происходит в начале XVIII века) сонмом человеческих воль: Балтазар и Блимунда собирают их в мешок с помощью куска янтаря.
Монастырь в Мафре переживет и португальского инфанта, умершего в младенчестве, и сотни сотен своих каменотесов и землекопов... Летательная машина отца Бартоломеу и Балтазара Семь Солнц рухнет и сгинет в колючем горном кустарнике. На причудливой фреске, созданной Сарамаго, праведники и грешники очень четко отличаются друг от друга. Полубродячая, мастеровая, портовая, нищая Португалия в его книге наделена дарами любви, верности, мужества и прорицания. Надменному Лиссабону царедворцев и епископов отказано во всем, кроме запоздало-средневековой декоративности шествий и церемоний.
В романе «Поднявшийся с земли» черта проведена еще резче. В эпиграф вынесен вопрос: «И я спрашиваю у политэкономов и моралистов, известно ли уже, сколько людей придется обречь на нищету, на непосильный труд, на одичание, на попрание нравственности, на позорное невежество, на необоримое несчастье, на крайнюю степень бедности, чтобы создать одного богача?». Жизнь пастухов и батраков, описанная Сарамаго, напоминает полотна Филонова. Но этот темный роевой эпос прорезает цифра — в 1910-х годах стоимость литра оливкового масла в этих краях была равна двухдневному заработку мужчины. Или метафора: жизнь так скудна, что муравьи принюхиваются к крошкам, как собаки. Сбор желудей и чертополоха в осенних лощинах, борьба молодости с изнурительной работой, старость на четвертом десятке, деревенские легенды о Жозе Коте, португальском Робин Гуде, первая забастовка и первая попытка отпраздновать Первое мая... Русскому читателю все это напоминает роман «Мать». Но все же вопрос, вынесенный в эпиграф, — один из самых жестоких и безответных в истории.
«Мне смешно, когда Сарамаго называют коммунистом. Он не заслуживает такого оскорбления. Да, он, безусловно, радикален, но с головой у него все в порядке», — пишет Джон Фаулз. В его эссе 1960–1990-х из книги «Кротовые норы» целая россыпь литературных имен, пришедших к нам в самые последние годы. Гарольд Пинтер, Итало Кальвино, Уильям Голдинг, Жан Жене, Кингсли Эмис — герои его статей и, кажется, тайные собеседники и оппоненты. «...Я разделяю писателей на развлекателей и проповедников. Я не против развлекателей, я всего лишь против их теперешней гегемонии. ...Я не виню авторов таких романов — во всяком случае, не так уж сурово, но виню обозревателей и журналистов: телевизионщиков, газетчиков, всех, кто имеет отношение к литературе и доступ к средствам массовой информации, в том, что они возвели развлекательность в ранг великого мерила литературной ценности».
Фаулз методично, с британским упорством, защищает подступы к своей башне из черного дерева, лаз в свои кротовые норы. При этом, как выясняется, много лет пишет роман о молодом британце, все поставившем в середине 1950-х на карту литературной удачи. Книга его героя вышла в свет в 1954-м ( в одно время с «Коллекционером») и не была замечена ни одной живой душой.
Убедительную развязку этого сюжета Фаулз ищет лет двадцать.
Главный посыл книг британца и португальца один и тот же. Это тезис о самоценности и независимости писателя. Он царь. Живет один. Не вовлечен в общественное производство — и крупно рискует, поставив в молодости все на чистый лист бумаги и мистические механизмы общественной востребованности чьего-то свободного «Я». Все, что есть в писателе человеческого, содрогается от страха при этом выборе. Но зато он имеет право смотреть на историю мира и в кулуары Канна, иметь свое суждение о Джеймсе Бонде и Ролане Барте, внимать и неба содроганье, и горний ангелов полет... И молчать десятилетиями.
