Цивилизация
Будучи москвичом в шестом поколении, ну это еще по меньшей мере, дальше просто следы теряются, я замечаю — не без грусти, разумеется, — постепенное выбытие из жизни, навсегда, традиционных московских типов.
Первыми перевелись самые любимые мои дворовые алкоголики. В детстве, выходя во двор, я всегда обнаруживал там дядю Володю, дядю Толю, дядю Юру и деда Федора Ивановича, а также еще массу мужиков и стариков, которые проводили свое свободное время за игрою, неторопливой и нежадной, в домино. Были команды по двое, которые менялись за столом; победившая команда получала портвейну, стаканы были развешаны на ветках; впрочем, и проигравшая команда также получала портвейну, поскольку чего жаться-то? скидывались все. Интерес игра вызывала огромный, поскольку помимо собственно стука костяшками по специально сработанному плотником дядей Юрой и намертво врытому столу (он и до сих пор, подгнивший, стоит в этом моем родном дворе) и неторопливому пьянству сообщество мужиков обсуждало важнейшие вопросы современности, то есть футбол, возмутительное поведение политических лидеров советской страны и баб.
Но баб не в том смысле, в каком их масс-культура предоставляет нам сейчас, не в виде объекта всеобщего желания и поклонения, а также равноправия, — а в виде домашних (простите, феминистки!) животных, дорогих, со своим характером, любимых до такой степени, что любовь уже и незаметна, а видна одна покорность с мужской стороны, ну еще, может быть, заметен гнев, когда любимое существо выходит за пределы терпения...
Рассказы, хвастливые и грустные, остроумные и тупые, составляли подлинное содержание игры в домино. Оппозицией во всех смыслах этого слова доминошным посиделкам с портвейном служили бабки, игравшие в лото, а то и не игравшие в лото, а сидевшие просто так на лавочке в непосредственной близости подъезда, разглядывая проходящих и обсуждая события в доме, которые все были им известны до донышка и наперечет. И уже тут торжествовала конспирология: жена дяди Володи тетя Клава, например, по полочкам раскладывала ситуацию, почему кошка Таисии Ивановны ссыт ей на половик. Получалась история масштаба всего дома!
Бабки пока не перевелись и, надо надеяться, не переведутся: иначе кто же будет информировать участкового и другие местные органы власти о ситуации в подъезде, кто будет выступать любопытным и внимательным понятым, кто будет указывать молодежи на недопустимое поведение в подъезде и лифте?
Но это типы – из самых распространенных. А вот, например, тихий зассаный интеллигент практически исчез из мира живых, сохранившись разве что в глухих уголках московского центра. А был непременный член всякого домового сообщества! Работал невесть где, ходил в очках, мощно пах и никогда не прибирался у себя в доме. Будучи вызван на беседу, делился удивительными теориями из числа космогонических, знал все и обо всем и трясся над редкими книжками.
Постепенно исчезает и традиционная московская семья, состоявшая из пожилой матери и сына-дебила или кретина — я тут не ругаюсь, а говорю в медицинском смысле. Это, может, идеал отношений: мать любит свое единственное бородатое неряшливое дитя беззаветно; он платит ей тем же. Она готовит и вообще обихаживает его, он приучен к простым гигиеническим навыкам, а также способен носить тяжелую поклажу. Боже, как же он солнечно улыбается матери своей, когда она выходит из аптеки: он ждал ее целых десять минут, там была очередь, он не просто соскучился, но потерял всякую надежду увидеть ее — а вот она! Счастье.
Нет практически уже и семей потомственнных рабочих или водителей автобусов, где два-четыре похожих мужика вместе ходят на работу — с работы, а их небольшая жена-мать возится с банками, гонит правильный самогон и держит их всех в таком страхе, что старший только в самые критические моменты жизни отваживается присоединиться к дяде Володе — дяде Юре, куда его вообще-то тянет непрерывно, к умным людям, и дернуть портвешку, что потом доставляет ему неисчислимые моральные страдания.
Нишу выбывающих московских видов занимают люди, которые как раз и сбежали от ценностей патриархальной жизни — энергичные провинциалы, цель которых — Москва в целом, а не хорошие отношения с соседями. Их энергия, замечу я, чуть позже начинает изливаться и на место жительства, но только не поддерживает она старых порядков, а скорее разрушает их.
Грустно, конечно, но жалко ли? Вот вопрос.
