Цивилизация
— Михаил Юрьевич, какое ваше самое сильное впечатление от Западной Африки?
— Первое, что меня просто шокировало, это чудовищная антисанитария, даже в столице Гвинейской Республики Конакри.
Из-за этого здесь и самая высокая детская смертность — около 12%. (До пяти лет там вообще не регистрируют детей — какой смысл делать это при такой смертности.) Сливная дождевая канализация идет вдоль улиц, там же купаются дети. Здесь отсутствует санитарно-эпидемиологическая служба в нашем понимании этого слова. То же самое можно сказать и о медобслуживании. Чем лучше знакомишься с местной системой здравоохранения, тем больше в этом убеждаешься. Это и первое впечатление, и последнее.
— А какова обстановка в больницах?
— Обстановка тяжелая. Геморрагическая лихорадка протекает очень тяжело, смертность 60–80%. Больные выглядят ужасно, у них рвота, они лежат в собственных выделениях. Все это надо, конечно, убирать. Этим занимаются врачи в специальных изолирующих костюмах. Лечить геморрагическую лихорадку достаточно сложно, и это очень дорогостоящее удовольствие. Специфических средств, оказывающих прямое воздействие на вирус, нет, значит, надо правильно организовать симптоматическую, дезинтоксикационную, поддерживающую дыхательную, гемостатическую терапию.
В реальности более или менее проводится только симптоматическая терапия. Что касается дыхательной поддержки, об этом вообще не идет речи в условиях, когда электричество в Конакри подается 6–8 часов в сутки. Собственных мощных аккумуляторов в больницах мы тоже не видели. И потом, все это очень дорого. После каждого больного надо менять весь дыхательный контур, что при такой нищете обеспечить просто невозможно. Но люди работают. Палаточный обсервационный центр на территории столичного госпиталя «Донка» разбит по всем правилам: есть первый, второй, третий контуры, организовано разделение потоков. Но проблема в том, что более или менее налажена работа в единицах госпиталей. Да и здесь еще несколько месяцев назад были проблемы даже с изоляционными костюмами, с перчатками, масками, с культурой персонала.
— Очень страшно было оказаться в очаге эпидемии?
— Вирусологу вообще очень интересно попасть в очаг инфекции, тем более такой, как эболавирус Заир.
Базовый лагерь у нас был оборудован в посольстве РФ в Гвинейской Республике и Республике Сьерра-Леоне (одно на две страны). Но, конечно, чтобы понять ситуацию изнутри, мы с академиком Виктором Васильевичем Малеевым должны были поездить по стране. Мы выезжали в Конакри, на север Гвинеи в город Киндиа, в Институт им. Пастера (это бывшая российско-гвинейская лаборатория по изучению инфекционных заболеваний), в другие места. Конечно, мы были предельно осторожны, во всяких забегаловках не останавливались и жареных летучих мышей не ели (кстати, есть жареных летучих мышей с апреля в Гвинее запрещено).
Непосредственно до лечения больных нас не допускали — для этого нужно иметь соответствующую аккредитацию. Но выезжая в госпиталь «Донка», мы испытывали не самые приятные ощущения. Понятно, что ничего не боятся только дураки.
Но мы все профессионалы и понимаем уровень профессионального риска. Думать об этом надо было, когда выбирали профессию, а сейчас надо просто работать. Мы приезжали, переодевались и приступали к работе.
— Российские дипломаты и сотрудники посольства выбирали себе другие профессии. Но тоже оказались в самом эпицентре эпидемии.
— Дипломаты продолжают выполнять свою работу в сложных условиях. Но все необходимые меры для того, чтобы минимизировать риски, приняты. Мы в том числе занимались и обеспечением безопасности сотрудников посольства и российских граждан на территории Гвинейской Республики и Республики Сьерра-Леоне. Мы ввели режим ограничения доступа (посольство не может полностью перейти на карантин без отказа от выполнения своих функций даже в условиях серьезной опасности). Проговорили с руководством посольства полный комплекс защитных мероприятий (должен быть защитный барьер от окружающей антисанитарии), а также ряд экстренных мероприятий на случай заражения кого-то из сотрудников посольства либо российских граждан.
Существует даже несколько вариантов эвакуации посольства на случай, если развитие событий пойдет по крайне неблагоприятному сценарию. Мы настоятельно рекомендовали сотрудникам посольства питаться только на его территории. В том числе и для того, чтобы, если у кого-то возникнет пищевое отравление, имеющее сходные симптомы с геморрагической лихорадкой, не возникало ненужных подозрений и необходимости вводить план экстренных мероприятий.
— Какие еще российские граждане, кроме дипломатов, работают в Гвинее?
— На территории страны находится до 40% всех месторождений бокситов (это алюмосодержащие силикаты). И российский «Русал» здесь один из основных зарубежных игроков. Компания имеет соответствующий ресурс, очень грамотно подходит к обеспечению безопасности своих сотрудников и, кстати, оказывает помощь Республике Гвинея.
— В чем еще заключалась цель вашей командировки?
— Нам надлежало наладить взаимодействие между Министерством здравоохранения РФ и Роспотребнадзором и госорганами Гвинейской Республики. Мы оказывали научно-методическую помощь местным медикам, участвовали в заседании экспертной группы ВОЗ, собирали аналитический материал. В частности, надо было определить место и условия возможного размещения мобильной российской лаборатории, понять особенности взаимодействия с международными организациями, оценить объемы и сроки требуемой со стороны РФ гуманитарной помощи. В общем, провести экспертную рекогносцировку на месте.
Сейчас, когда в Гвинейской Республике уже не просто «враг у ворот», а все полыхает, надо помогать местным медикам вытаскивать больных с того света.
В очаге работают представители всех развитых стран (особенно много франкоговорящих), международные организации, африканское отделение ВОЗ. И Россия тоже включилась в этот процесс. Мы сейчас обсуждаем поставку мобильных лабораторий, другой адресной помощи. Понятно, что Россия может предоставить любую помощь, но надо, чтобы это было именно то, что необходимо в данный момент.
Кроме того, сейчас обсуждается возможность использования созданной в 1977 году российско-гвинейской лаборатории по мониторингу природных очагов инфекции. Мы ездили туда, чтобы понять возможность ее реанимации. Лаборатория успешно функционировала вплоть до перестройки, когда стало не до науки. Но сейчас там надо, по сути, начинать все заново. Время ушло, оборудование морально устарело, возникли новые методы и подходы.
— В какой из стран Западной Африки сейчас наиболее тяжелое положение? Можно сказать, что где-то ситуация налаживается?
— До этого еще очень далеко. Хорошо уже хоть то, что сейчас в Гвинее ситуация более или менее взята под контроль, запрещены традиционные похороны, и умерших больных не отдают родственникам, а кремируют. И к счастью, удается избежать столкновений на этой почве, в обществе наступил психологический перелом. Хотя еще в мае в стране была реальная угроза демонстраций протеста: похороны в Гвинее — это очень сложный обряд, от которого еще несколько лет назад отказаться было немыслимо.
Но в настоящее время некоторые местные обычаи могут привести просто к вымиранию нации.
С большим трудом, медленно, но берут ситуацию под контроль и правительства Сьерра-Леоне и Либерии. Здесь объявлено чрезвычайное положение, перекрыты все границы.
Однако в очагах эпидемии совершенно недостаточно лабораторной диагностики. В Гвинее есть три основных обсервационных центра: в Конакри, Гекеду и Сигири. В столице при госпитале «Донка» работает местная диагностическая лаборатория, которую возглавляет выпускник российского вуза, кандидат биологических наук доктор Магас. Он окончил Скрябинскую ветеринарную академию, владеет молекулярной диагностической методикой. В Гекеду работает немецкая передвижная лаборатория. А вот в Сигири диагностика вообще отсутствует, равно как и международные организации, там работают только гвинейские специалисты.
Между тем Сигири находится на самом севере, вблизи с границей Мали, на реке Нигер. Эта река является крупной транспортной артерией, и, учитывая, что Сигири не охвачен лабораторной диагностикой, существует реальная угроза того, что инфекция может попасть в Мали. Кроме того, уже несколько случаев болезни зарегистрировано в Нигере.
И хотя этих случаев немного, в плане ближайшей перспективы наибольшую тревогу вызывает именно Нигер с его непростой социально-экономической обстановкой и высокой плотностью населения.
— На днях стало известно, что США передадут в Либерию экспериментальную сыворотку, протестированную на животных. Сможет применение этой сыворотки серьезно изменить ситуацию в регионе?
— При многих вирусных инфекциях введение антисыворотки помогает абсолютизировать вирус нейтрализующими антителами и в существенной мере снизить его патогенный потенциал. Это общее место в вирусологии, и тут нет никакой суперновизны. Другое дело, что вводить антисыворотку следует на фоне той терапии, о которой я уже говорил. Потому что, если не привести в норму гемодинамику, эффективность сыворотки будет существенно снижена.
Сама по себе сыворотка не является абсолютной панацеей. Это лишь один из элементов терапии, которая должна быть грамотной и комплексной. Но вот с грамотностью и комплексностью в одном из беднейших регионов мира большие проблемы.
— Сможет ли человечество когда-нибудь победить вирус Эбола?
— В отношении всех природно-очаговых инфекций действует общий принцип: пока остается природный очаг, опасность заражения попадающих в него людей будет выше нуля. Природные очаги лихорадки Эбола находятся на Северо-Гвинейской возвышенности в лесной зоне. Природным резервуаром являются крыланы (летучие лисицы). Они обычно обитают в верхних ярусах тропического леса, сами не болеют в клинически выраженной форме, но выделяют вирус через фекалии и слюну. От них заражаются приматы. Малоподвижные и вялые от болезни большие обезьяны становятся первой добычей охотников, заражая и их.
Заражаются люди и от летучих мышей. Причем хорошо прожаренная летучая мышь опасности не представляет, заразиться можно во время ее разделки. (Это как в ситуации с птичьим гриппом — опасность представляет не хорошо приготовленная курица, а сам процесс ее разделки и приготовления.) Летучие мыши и обезьяны — основной источник заражения в лесной зоне. Самый высокий уровень заражаемости — среди живущих здесь лесных племен. Затем эпидемия перекидывается на ближайшие деревни и дальше — в города. И как ни странно, распространению инфекции способствуют даже положительные изменения в регионе. Сейчас в Сьерра-Леоне активно реализуется госпрограмма по строительству дорог. В том числе и на север, в эту лесную зону.
В итоге увеличившиеся транспортные потоки между природно-очаговыми и остальными территориями страны облегчили вирусу возможность проникновения в крупные города, находящиеся на побережье.
Единственный путь борьбы с вирусом — создание вакцины и регулярный мониторинг природных очагов.
Это касается любой природно-очаговой инфекции. Можно обходиться и без массовой вакцинации, прививая только ограниченный круг лиц. Мы же в России не прививаем от клещевого энцефалита все население, а только группы риска. Но при этом нам удается сдерживать уровень заболеваемости. О мониторинге природного очага на Северо-Гвинейской возвышенности сейчас речь вообще не может идти — все усилия направлены на то, чтобы остановить саму эпидемию. Но как только эпидемия будет взята под контроль, следующим шагом надо начинать исследования непосредственно в природном очаге, чтобы понять условия его функционирования и сделать вывод о масштабах прививочной компании.
