Цивилизация
В восемь утра у тверского СИЗО-1 толпа женщин: все они принесли передачи близким, которые находятся за стеной. «Впервые вижу так много народа», — говорит женщина, которая пришла к своему сыну. Сегодня в СИЗО первый день после праздников, когда принимают передачи и разрешают свидания. Еще сегодня из дверей тверского СИЗО выйдет Илья Фарбер, москвич, уехавший учителем в Тверскую область и неожиданно для всех ставший взяточником по решению суда. А по решению общественного мнения — еще одним несправедливо осужденным.
В тверском СИЗО Илья Фарбер провел два года и четыре месяца.
По первому приговору в августе 2012 года Фарбер был приговорен к восьми годам и одному месяцу колонии за получение взятки, вымогательство взятки и злоупотребление должностными полномочиями. Однако Верховный суд отменил это решение. Следующий приговор сократил срок заключения на год. Он был вынесен в августе 2013 года. А в сентябре о том, что приговор Фарберу является «вопиющим случаем», заявил президент. Через несколько дней после этого тверская прокуратура, которая требовала для Фарбера сурового приговора, попросила о сокращении срока заключения. В итоге в декабре Фарбера ждал новый приговор — три года и четыре месяца колонии, а поскольку более половины этого срока он отсидел, то мог подать на УДО. Суд удовлетворил ходатайство по УДО 31 декабря.
«Давайте пока не будем торопиться. Папу должны отпустить сегодня, но кто знает, что может случиться. Мы ведь ждали, что его отпустят уже 31 декабря», — говорит сын Ильи Фарбера Петр. Именно благодаря его усилиям дело Ильи Фарбера получило такой резонанс.
Кроме Петра у тверского СИЗО Илью Фарбера ждет его мать Елена Николаевна. Утром она приехала в Тверь на электричке из Москвы. В руках она держит пакет морса, на земле стоит серый рюкзак. «Приготовила ему салатов. В машине по дороге домой хоть поест», — говорит она.
Когда я спрашиваю, что же все-таки повлияло на решение суда, она отвечает, что Ирина Хакамада как член Общественной палаты рассказала о приговоре Фарберу президенту.
«После этого он и сказал о вопиющем случае. Хакамада рассказала об этом на съемках программы «Пусть говорят», посвященной моему сыну. Правда, передача в эфире так и не появилась. Почему? Не знаю. Смутить кого-то там могли лишь слова подрядчика Горохова, который и посадил моего сына.
Он не мог толком ответить ни на один вопрос. Чувствовалось, что человек в смятении. Его выставили на всеобщее обозрение. Видимо, он связан с кем-то из правоохранительных органов здесь. Возможно, поэтому кто-то не захотел, чтобы передача выходила в эфир», — рассказывает Елена Николаевна.
Таких матерей, как она, считающих своих детей несправедливо осужденными, у Тверского СИЗО большинство. Одна женщина принесла передачу для сына, которого осудили за покупку курительных смесей. «Ему дали год и восемь месяцев. А те, кто этими смесями торгует, до сих пор не наказаны и на свободе. Здесь большинство сидят по той же статье, что и мой сын. А у нас тут история произошла — мужчина насмерть сбил школьника на машине. Ему дали два года условно, — жалуется женщина. — Я говорила всем тут в СИЗО — зачем же вы так издеваетесь над людьми? Прокуроры настроены на то, чтобы сажать, сажать, сажать».
Другая женщина рассказывает, что сына посадили за изнасилование и тоже, по ее словам, несправедливо. Они с друзьями отмечали на работе праздник, пригласили проститутку. Та обвинила их в изнасиловании. «Она пьяная валялась на земле. Если бы сама не захотела, то не пришла бы, правильно? А у нее оказались родственники из милиции, вот она и подала на них заявление», — говорит женщина. По случайности она оказывается из Осташково: именно Осташковский суд и приговорил изначально Фарбера к восьми годам заключения. «Видела я сына Фарбера. Он, конечно, молодец. Шум поднял такой, что, видно, никому не выгодно стало держать Фарбера тут. А вот что нам поможет, я не знаю», — говорит она.
На проходной СИЗО две двери. В одной принимают передачи, из второй должен выйти Фарбер. У этой двери с десяток камер и 50 журналистов. Петр Фарбер командует, как встать, чтобы всем было видно его отца. В 10.35 из двери появляется Илья Фарбер. На нем знаменитая белая рубашка с широкими рукавами, которую сшили его ученики, и серый жилет. Под ноги к Фарберу летят звезды из золотой фольги. В объятиях у него оказывается сын. Они стоят обнявшись минуту, кажется, она длится очень и очень долго. В этот момент на них нацелены все объективы. «Показуха», — кто-то шепчет в толпе.
Оторвавшись от сына, Илья Фарбер только через мгновение замечает, что рядом стоит еще его мать. Он обнимает ее, а затем обращается к журналистам.
— Я бы хотел сначала у вас спросить. Освободили ли всех участников мирного митинга на Болотной площади? Освободили ли Платона Лебедева и Алексея Пичугина? — спрашивает Фарбер журналистов.
— Нет. А эти люди как-то интересовались вашей деятельностью?
— Эти люди просто так же сидят по несправедливым приговорам. Так что я думаю, нужно будет устроить такой хороший выпускной. Надо, чтобы выпустили всех.
— Есть такая традиция ломать зубную щетку при выходе из тюрьмы. Вы сломали?
— Мне кажется, в России кроме пенсионных накоплений нужно ввести тюремные накопления. Раз у нас есть поговорка «от сумы и от тюрьмы не зарекайся», то каждому надо откладывать себе на тюрьму. А ломать щетку? Я сломал, выбросил, но не знал об этой традиции.
— Как вы относитесь к тому, что школу в Мошенке, где вы работали, закрыли?
— Знаете, я на многие вопросы смогу ответить через какое-то время. Сейчас какие-то ваши вопросы могут меня просто огорошить.
— А рисовали вместе с другими заключенными? (Фарбер работал в Мошенке в том числе учителем рисования. — «Газета.Ru»)
— Да, некоторые просили научить рисовать.
— А наколки просили нарисовать?
— Здесь наколок не делают. Их делают на зоне.
По словам Фарбера, первые свои дни он проведет вместе с семьей: в Красногорске его ждут еще двое сыновей. Он до сих пор не знает обо всех акциях поддержки, которые проводил его сын. Через несколько дней он даст большую пресс-конференцию. Содержание в тверском СИЗО Фарбер оценивает как вполне приличное. «Это я знаю из рассказов тех, кто сидел вместе со мной, а до этого был в других местах лишения свободы», — говорит он. На вопрос корреспондента «Газеты.Ru», с чем он связывает свое освобождение, Фарбер отвечает, что ему надо подумать. «Но, конечно, это победа моего сына», — добавляет он.
Фарбер акцентирует внимание на том, что будет заниматься правозащитной деятельностью. «Сегодня на воле стало одним человеком, который будет заботиться о заключенных, больше. С этим можно поздравить заключенных.
Я вообще в ближайшее время хочу встретиться с единомышленниками. Я придумал несколько логотипов для «Зоны права» Надежды Толоконниковой и Марии Алехиной. У нас много общих тем для разговоров. И для Михаила Ходорковского у меня есть несколько предложений. Для всех есть предложения, о ком я читал в прессе», — рассказывает Фарбер. Кроме заключенных Фарбер хочет помогать и сотрудникам ФСИН. «У них множество проблем: им создают проблемы заключенные, их руководство, у них маленькие зарплаты. Система взаимосвязана. Чем лучше будут чувствовать себя сотрудники ФСИН, тем лучше будут себя защищать заключенные и их родственники», — заявил Фарбер.
После этого к Фарберу подходит Владимир Акименков, один из фигурантов «болотного дела», освобожденный в декабре по амнистии. Они пожимают друг другу руки и в первую очередь интересуются здоровьем друг друга. У Фарбера больной позвоночник, у Акименкова проблемы со зрением. Акименков предлагает встретиться уже после того, как Фарбер придет в себя после освобождения.
Уже когда Фарбер садится в машину, один из журналистов говорит вдогонку: «Знаете, меня оскорбила ваша акция. Я как человек, отслуживший в армии, считаю, что это мерзко. Зачем вы бросили звезды под ноги? Наши деды воевали за звезды, а вы по ним потоптались». «Ну во-первых, наши деды не за звезды воевали, а за родину. А потом мне очень жаль, что вы так это поняли. На самом деле это звезды с погон прокуроров, которые выносят несправедливые приговоры. За эти звездочки разрушают семьи, мучают людей, и этому надо положить конец», — ответил Фарбер, после чего сел в ожидавший его автомобиль и уехал домой.
Позже по телефону Илья Фарбер рассказал «Газете.Ru», что будет обжаловать приговор, и разъяснил, чем будет заниматься дальше:
— Обязательно буду обжаловать. Думаю, что получится это сделать только в Европейском суде по правам человека, но мало ли, какие могут быть сюрпризы.
Может быть и в России что-то изменится в сторону следования закону и уважения конституции. Тогда мой приговор будет отменен, и я буду оправдан здесь, в России.
— Штраф в 3 миллиона будете выплачивать?
— Нет, не буду. Это незаконный приговор, соответственно, требование выплатить штраф также незаконно.
— С вами общались члены Общественной палаты?
— Нет. Я знаю только, что члены СПЧ заинтересовались моим делом, потому что оно стало резонансным. Но со мной они не общались, они разговаривали, вероятно, с моим сыном. Со мной кроме журналистов никто не общался.
— Как можно изменить систему, в которой выносится много несправедливых приговоров и невиновные люди оказываются за решеткой?
— Систему эту поменять можно, я думаю, только работая с обществом, помогая людям правильно относиться к своим правам, к себе и к другим людям. Это такая кропотливая работа, но ею надо заниматься, чтобы что-то изменилось.
— А вы жалеете о том, что поехали в Мошенку?
— Я ни о чем не жалею. Я поступал по совести, как считал нужным.
— В школу пойдете работать?
— Я не мыслю такими категориями: пойти работать на завод или в школу. Я стараюсь просто реагировать на то, что происходит вокруг меня. Тогда нужен был учитель в Мошенской школе,а у меня была такая возможность, я и устроился туда работать учителем. Потом никто не хотел быть директором клуба, потому что нужно было закончить его ремонт. Поэтому я стал директором клуба.
— Вы создадите свою организацию для защиты прав заключенных или с кем-то скооперируетесь?
— Я не знаю. Планирую встретиться с правозащитниками-профессионалами, с представителями разных правозащитных организаций. Если наши подходы к работе совпадут, то почему бы не объединиться с кем-то. Когда объединяются, то движение становится сильней.
— А сыном гордитесь за ту деятельность, которую он развил, чтобы освободить вас?
— Я не знаю, что такое гордость. Я знаю, что я бы делал то же самое на месте своего сына.
