Цивилизация
— Вы говорили с адвокатом Андрея? Он комментирует происходившее на судебных заседаниях при выборе меры пресечения?
— Я встречалась с адвокатом. На этой неделе он в отпуске. Прогнозов по процессу он не дает.
— Вы следите за ходом заседаний по другим фигурантам дела?
— Конечно. Я вижу, что они все одинаковые. Независимо от аргументов защиты, качества адвокатов, от документов, которые люди представляют, решения по всем задержанным одинаковые. Сейчас все пытаются предоставить как можно больше доказательств того, что люди не скроются, если им изменить меру пресечения с ареста на залог. Я бегала по всей Москве, чтобы собрать самые лучшие характеристики. Друзья мне очень помогли. Характеристики на Андрея дали самые уважаемые люди. Президент факультета журналистики МГУ Ясен Засурский, где Андрей работал, очень хорошую характеристику написал. Анна Качкаева, декан факультета медиакоммуникаций Высшей школы экономики тоже здорово написала. Академия телевидения и радио, Общественное телевидение России, ассоциация научных журналистов. Мы буквально за один день собрали самые лучшие. Greenpeace забронировало гостиницу.
Какие еще нужны аргументы того, что человек не скроется? У Андрея забрали загранпаспорт и российский паспорт. Куда он может без них сбежать?
Но ничто не работает. Когда я увидела, что под арестом оставили врача, я поняла, что дальше все будет под одну гребенку.
— Со стороны видно, что все задержанные разные: одни иностранцы, другие россияне, есть активисты Greenpeace, есть члены экипажа, есть фотограф. Но окончательное решение одинаково…
— Формулировка «активисты Greenpeace» тоже не совсем правильная. В моем представлении, активисты — это те, кто участвует в акциях, — альпинисты, волонтеры, которые туда ехали из самых лучших побуждений. Есть люди, которые вообще ни при чем: врач, фотограф, повар. Какое они имели отношение к тому, что там происходило? А есть еще сотрудники Greenpeace, как Андрей. Он не активист — он сотрудник, он поехал туда в командировку.
Он пресс-секретарь, его задачей было писать пресс-релизы, передавать что-то для публикации. Я не считаю его активистом.
Андрей мне сказал, когда мы встречались, что хуже всех будет капитану. Вроде бы считается, что капитан за все отвечает. Но разделяют ли их (членов экипажа судна в зависимости от роли в событиях у «Приразломной». — «Газета.Ru») там или не разделяют, я понятия не имею. У меня есть опасения, что будут активно выдергивать иностранцев из этого дела, раздуется международный скандал. Я боюсь, как бы тогда не отыгрались на наших гражданах.
— Но пока что иностранные государства не спешат активно бросаться на защиту своих.
— Да, я тоже удивлена немножко такой пассивностью. Я думала, это будет огромный международный скандал, бойкот Олимпиады в Сочи. Будут поднимать на ноги всю мировую общественность. Но иностранцы пока что ведут себя пассивно. То ли они не понимают, куда попали, то ли их сдерживают дипломатические отношения.
— Вам чудом удалось встретиться с мужем в СИЗО — расскажите, как это произошло.
— Я уже не знаю, как удалось. Чудо помогло, и еще адвокат, который помог получить разрешение на встречу в Следственном комитете. С этим разрешением надо идти в СИЗО, но у них там очередь на две недели вперед. Я была в Мурманске всего два дня, 30 сентября и 1 октября. А в СИЗО записывали только на 10 октября. Я посоветовалась с людьми, и мне сказали, что иногда кто-то не приходит на свидание, освобождая место. Можно поехать пораньше утром, попросить, и если будет свободное окно, то могут пустить. Я так и сделала. Мне дали свидание. Я пошла за железную дверь с решеткой, с собаками, сдала все вещи, телефон. Мне разрешили взять блокнот и ручку. Я прошла по коридору с деревянным полом, где по бокам за решетками собаки. Все как в кино, ей-богу... В конце маленькая комнатка с кабинками для свиданий.
— Андрей рассказывал вам про захват судна?
— Он сказал, что они стояли на палубе в тот момент, когда над ними завис вертолет. С него спустились человек 15 — бойцы группы «Альфа». Он даже с гордостью говорил: нас не кто-нибудь брал, а «Альфа». Бойцы положили всех на палубу лицом вниз, стояли рядом с оружием. Где-то час они так лежали. Мне это было ужасно слышать: такой стресс они испытали. Но он сказал, что было не столько страшно, сколько холодно лежать. В принципе бойцы вели себя достаточно корректно, без насилия. Только когда кто-то попытался закурить, ему носком ботинка выбили эту пачку из руки.
— То есть никаких угроз в адрес задержанных не было?
— Нет, об этом Андрей не говорил — наоборот, сказал, что бойцы вели себя корректно. Их согнали в кают-компанию, продержав там более 12 часов. Когда они вышли, увидели, что на корабле все полностью перевернуто. Андрей говорит: когда я вошел в каюту, мне аж страшно стало — там все вещи были перевернуты, на полу по всей каюте валялись. Он был с Романом Долговым в одной каюте. Их вещи были вперемешку в одной куче. Я поняла, что ему было тяжело видеть этот беспорядок. Дальше их начали буксировать в Мурманск, но он не рассказывал про это. Только когда я сказала — вас же три дня потом везли, он поправил: нет, четыре дня. В порту им сказали собраться и взять с собой вещи на два часа, ну максимум на 24 часа. Поэтому Андрей взял только зубную щетку и книгу. А в результате на корабль уже не вернулся. Поэтому никаких теплых вещей у него не было.
— Вы передали ему вещи?
— Я привезла из Москвы большую сумку — более 20 килограммов. Теплые вещи и продукты. Перед моим приездом ему передали посылку наши друзья, которые оказались в Мурманске, потом Greenpeace что-то передал. То есть у него уже что-то было. Андрей сказал, что ему пригодится все, что ему передают — и сигареты, и кофе, вообще все. Я думала, что он будет меня ругать из-за того, что я завалила ему всю камеру, а он сказал, что это очень хорошо. У него в камере трое человек — еще двое сидящих по уголовным статьям. Все передачи они делят на троих, и все очень быстро заканчивается.
Я просила: «А ты ешь то, что там дают?» Потому что Андрей, надо сказать, в еде очень разборчив. Он может жить в самых суровых условиях, он не избалован и в армии служил, может обходиться малым. Поэтому я волновалась не столько из-за условий, сколько сможет ли он есть тюремную еду. Он пояснил: мы едим, а что делать, но во все кладем очень много майонеза. Я говорю — откуда у тебя майонез? Мне даже в голову не пришло передавать ему майонез: он его не любит. А он сказал, что его соседям передают, а они делятся.
Меня поразило, что все в передаче вскрывается, разрезается. Я сидела в гостинице и каждую конфету разворачивала, убирая фантики. Все нужно пересыпать в прозрачные пакеты. Каждую конфету они надрезают, сыр надрезают. Даже яблоки. Каждую вторую сигарету разламывают. Спички надо высыпать в пакет, а коробки положить отдельно. И из-за этой процедуры передача продуктов идет очень медленно. Я пришла в пять утра, оказалась второй в очереди, а потом начали подходить люди.
— Во сколько вы смогли освободиться?
— Когда подошла моя очередь, оказалось, что надо составлять список того, что передаешь. А я этого не знала. Его надо было написать вручную, да еще в трех экземплярах. Я ручкой долгое время уже не писала. Пришлось пропустить очередь, сесть и за час все написать. Я к тому времени уже забыла, что собрала, пришлось все доставать. Освободилась я где-то в 10.30. Заглянула в тюремный магазин: там можно положить деньги на счет Андрея, и он сможет выбрать продукты, сигареты, которые не будут надрезаны и сломаны. Этот магазин меня впечатлил: там ассортимент как в самые голодные годы в советское время в региональном центре. Там, быть может, 15 наименований — и все. Масло подсолнечное такого названия, которое я даже не видела, два вида сигарет, тушенка. Какие-то совсем простые вещи.
— Когда Андрей сообщил вам о командировке в Арктику? Были ли какие-нибудь опасения, думали ли вы, что так закончится?
— Когда-то летом сказал. Там до последнего момента было неясно, поедет он или кто-то другой. Это считалось круто, такое экзотическое путешествие в Арктику. Он очень хотел. Мы из-за этого даже в отпуск не поехали. Неясно было, когда надо будет ему выезжать — то ли в августе, то ли в сентябре. В итоге он уехал в сентябре. Я понятия не имела, что они собираются устроить акцию. Не знала, что будет такое происходить. Может быть, я бы напряглась, хотя тоже вряд ли: Greenpeace же каждый год делает такие акции. Но я не знала об этом. Про задержание я узнала из СМИ. Была в шоке. Через час мне позвонили из российского Greenpeace, сказали, что все живы, всё в порядке.
— Как Андрей был связан с Greenpeace?
— Он работает у них с января. А вообще он радиожурналист, делал с ними экологическую программу на «Радио России» под названием «Экологически чистый журнал». Они старались давать точку зрения экологов на проблемы. Тогда он и познакомился с пресс-службой Greenpeace и сотрудничал с ними как журналист. А в январе он уже организовывал интервью для других журналистов.
— Вы стояли в пикете у «Газпрома» на улице Наметкина. К вам выходили представители компании?
— Там охранники снимали на видео всех, кто стоит. Больше внимания к нам не проявляли. Думаю, таким пикетом от них реакции не добиться. Это так, больше для самоуспокоения.
— На ваш взгляд, что сейчас может переломить ситуацию, заставить судебную систему освободить арестованных?
— Какое-то мудрое политическое решение должно быть принято.
— На высшем уровне?
— Да, на высшем уровне. А вот что может заставить принять это политическое решение, это мне, к сожалению, неведомо.
