Цивилизация
Бунин и революция
Октябрьская революция 1917 года застала уже сделавшего себе имя в русской литературе писателя Ивана Бунина в Москве. Несмотря на крайне негативное отношение к происходящим в стране переменам, он оставался в своем доме на Поварской улице до лета 1918-го, когда вместе с супругой Верой Муромцевой отправился на поезде в Одессу, оккупированную тогда германскими и австро-венгерскими войсками. После прихода белых сотрудничал с агентством ОСВАГ — пропагандистским органом Вооруженных сил Юга России (ВСЮР) и вроде бы даже порывался поступить на строевую службу в Добровольческую армию, которую он считал «славнейшей и прекраснейшей страницей всей русской летописи».
Писатель одним из первых среди фигур своего масштаба воспел Белое дело.
В 1919-м он замечал в одесской газете «Южное слово», в издании которой принимал участие: «Спасение в нас самих, в возврате к Божьему образу и подобию, надежда — на тех, которые этого образа и подобия не утрачивали даже в самые черные дни, — которые, испив до дна весь ужас и всю горечь крестных путей, среди океана человеческой низости, среди звериного рева: «Распни Его и дай нам Варраву!» — перед лицом неслыханного разврата родной земли, встали и пошли жизнью и кровью своей спасать ее, и повели за собой лучших ее сынов, лучший цвет русской молодости, дабы звезда, впервые блеснувшая над темнотой и скорбью Ледяного похода, разгоралась все ярче и ярче — светом незакатным, путеводным и искупляющим несчастную, грешную Русь!»
Свой ужас от хаоса и беспорядков, царивших на улицах российских городов во время революционных событий и Гражданской войны, а также личное отношение к большевикам Бунин описал в дневниках. Чуть позже они легли в основу книги «Окаянные дни» — ценного источника, во многом раскрывающего суть эпохи. В Париже ее впервые опубликовали по частям в 1925 году. В СССР произведение «антисоветского» содержания смогло увидеть свет лишь в Перестройку.
Из одесского порта Бунин навсегда покинул Россию.
Это произошло 24 января 1920 года — в разгар эвакуации частей ВСЮР и гражданского населения из Одессы, которую современники сравнили с катастрофой. В отличие от многих других, супруги попали не в Крым, где борьба с красными продолжилась до ноября под руководством Петра Врангеля, а в Константинополь. Видевшие Бунина в то время отмечали его крайне подавленное состояние. Сам он так демонстрировал свои чувства: «Вдруг я совсем очнулся, вдруг меня озарило: да — так вот оно что — я в Черном море, я на чужом пароходе, я зачем-то плыву в Константинополь, России — конец, да и всему, всей моей прежней жизни тоже конец, даже если и случится чудо и мы не погибнем в этой злой и ледяной пучине!»
Некоторое время Бунин и Муромцева пробыли в Болгарии и Сербии, где король Александр выделил оставшемуся без дохода писателю денежное пособие. В Белграде, впрочем, изгнанники не задержались: судьба привела их в центр русской эмиграции — Париж. А в 1923 году они сняли виллу в городе Грас на юго-востоке Франции, прожив там до 1945-го.
Бунин и Нобелевская премия
В 1922 году Муромцева записала в своем дневнике, что французский писатель Ромен Роллан выдвинул кандидатуру Бунина на соискание Нобелевской премии по литературе.
11 лет спустя, 10 ноября 1933-го, передовицы парижских газет вышли с кричащими шапками: «Бунин — Нобелевский лауреат». Русского эмигранта отметили «за строгое мастерство, с которым он развивает традиции русской классической прозы».
Позднее Бунин вспоминал, как телефонный звонок из Стокгольма коренным образом изменил его существование: «И сразу обрывается вся моя прежняя жизнь. Домой я иду довольно быстро, но не испытывая ничего, кроме сожаления, что не удалось посмотреть фильм. Но нет. Не верить нельзя: весь дом светится огнями. И сердце у меня сжимается какою-то грустью... Какой-то перелом в моей жизни».
Ему вручили папку с дипломом, медаль и чек на 715 тысяч французских франков. Отныне Бунин располагал финансами и начал оказывать помощь другим эмигрантам, жертвовал средства организациям. Приятельница Бунина, поэтесса Зинаида Шаховская заметила по этому поводу: «При умении и малой доле практичности премии должно было хватить до конца. Но Бунины не купили ни квартиры, ни виллы».
Многие русские в Париже восприняли успех соотечественника как свою личную победу. Эмигранты, даже никогда не читавшие его произведений, поднимали бокалы за Бунина. Впрочем, радовались за писателя не все. Если композитор Сергей Рахманинов одним из первых прислал из Нью-Йорка поздравительную телеграмму, то поэтесса Марина Цветаева не согласилась с решением Шведской академии. На ее взгляд, два других русских номинанта Максим Горький и Дмитрий Мережковский больше заслуживали победу.
«Горький — эпоха, а Бунин — конец эпохи», — считала Цветаева.
Бунин и Вторая мировая война
Среди деятелей культуры из эмигрантской среды он оставался одним из самых непримиримых противников советского строя. Вполне естественно, нападение нацистской Германии на СССР взволновало писателя. В своем дневнике 22 июня 1941 года он оставил такую запись:
«Великое событие — Германия нынче утром объявила войну России — и финны и румыны уже «вторглись» в «пределы» ее. После завтрака (голый суп из протертого гороха и салат) лег продолжать читать письма Флобера, как вдруг крик Зурова: «Иван Алексеевич, Германия объявила войну России!» Думал, шутит. Побежал в столовую к радио — да! Взволнованы мы ужасно. Да, теперь действительно так: или пан или пропал».
В другой раз, уже 29 июня, Бунин отмечал многонациональный характер наступающих армий:
«Итак, пошли на войну с Россией: немцы, финны, итальянцы, словаки, венгры, албанцы (!) и румыны. И все говорят, что это священная война против коммунизма. Как поздно опомнились! Почти 23 года терпели его!»
Вместе с тем время спустя Бунин признавал, что, если бы немцы заняли Москву и Петербург и ему предложили туда поехать, предоставив самые лучшие условия, он был отказался. По словам писателя, он «не смог бы видеть Москву под владычеством немцев».
«Я могу многое ненавидеть и в России и в русском народе, но могу и многое любить, — чтить ее святость. Но чтобы иностранцы там командовали — нет, такого не потерпел бы», — объяснял он.
Многие эмигранты верили, что после победы над нацизмом в России наступят перемены, и они смогут вернуться на Родину. Сам Бунин, впрочем, после 1920 года так никогда больше и не приехал в свою страну, в отличие от Александра Куприна и Алексея Толстого, а также своего друга, бывшего белогвардейского офицера Николя Рощина (Федорова), который прославился благодаря знаменитому «Парижскому дневнику» о борьбе французского Сопротивления. Воодушевленный победой Советского Союза, писатель оформил советский паспорт и решил связать свою дальнейшую жизнь с Москвой. Прибыв из Франции на теплоходе «Россия», Рощин писал оставшемуся на чужбине Бунину: «Сбылся самый светлый, самый прекрасный мой эмигрантский сон. Пошел к Кремлю и расплакался».
Бунин и призывы вернуться на Родину
Некоторые художественные произведения Бунина были напечатаны небольшим тиражом в СССР после смерти Иосифа Сталина. При этом сразу после войны советские власти озаботились вопросом возвращения писателя. Аналогичные планы имелись и в отношении четвертого чемпиона мира по шахматам Александра Алехина, но в марте 1946-го он умер. С заданием от Сталина вернуть Бунина летом того же года во Францию делегировали поэта Константина Симонова.
В 1960-х он раскрыл, что контакты с Буниным устанавливались и прежде через советского посла в Париже Александра Богомолова, но никак не приносили желаемого результата.
Про писателя начали поговаривать, будто он вхож в посольство СССР: ему даже пришлось оправдываться перед эмигрантами из числа самых решительных непримиренцев.
В 2001 году писатель Аркадий Львов, хорошо общавшийся с Симоновым, рассказывал в интервью «Радио Свобода» (организация включена Минюстом в список иноагентов): «Трудно поверить, что по тогдашним нравам московский посол в Париже мог сам проявить инициативу в таком деле, как возвращение в сталинскую Москву столь ярого ненавистника большевиков, как автор «Окаянных дней» Бунин. Однако неудача Богомолова в этой операции по возвращению домой блудного сына, Нобелевского лауреата Бунина, которая задумана была в Кремле, в Кремле и привела к мысли, что надо бы отрядить в Париж молодого, знаменитого, дворянских кровей, княжеского рода, боевого офицера, лауреата, поэта, классический, по сути хрестоматийный для отечественной истории тип барда, у которого много больше шансов обольстить строптивого своего коллегу по цеху изящной словесности и склонить к возвращению в родные пенаты».
Как вспоминал Симонов, при их знакомстве Бунин взял «с самого начала какой-то странный тон демонстративного отчуждения». Переговоры провалились. А после гонений на Михаила Зощенко и Анну Ахматову, санкционированных Сталиным, вопрос с возвращением Бунина отпал сам собой.
«Нет, в Россию он не вернулся бы. Это чепуха, что Бунин пересмотрел позицию, ничего он не пересмотрел», — констатировал Симонов.