Цивилизация
— Евгений Евгеньевич, поздравляем вас с Днем российской науки. Какие безусловно положительные изменения в российской науке за последние годы вы бы могли назвать?
— Если говорить про фундаментальную науку, то увеличение бюджетного финансирования, которое было в прошлом году, и должно быть в этом — это бесспорный плюс. В науке, особенно в тех институтах, которые получили больше денег, стало больше молодежи. Статистика и министерство это подтверждают, хочется в это верить. Если в 2017 году финансирование фундаментальной науки составляло менее 120 млрд рублей,
то в 2018 году – 150 млрд, а в 2019 году – около 180 млрд рублей.
Деньги идут не только в академические институты, это и в Российский фонд фундаментальных исследований, и в Российский научный фонд, и в РАН...
— Стали ли фонды РНФ и РФФИ действительно определяющими факторами российской науки, позволяющими сохранить научные коллективы, решающие определенные задачи?
— РФФИ играл существенную роль еще с 90-х годов, когда он был создан. Многим научным группам гранты РФФИ тогда позволили выжить. РНФ, созданный 5,5 лет назад, тоже стал заметным явлением, запустил программы для ведущих ученых, для молодежи. Что касается их сравнения, то мне кажется, что РНФ в плане своей политики выглядит внятнее. РФФИ традиционно был силен грантами по областям знания (гранты А), на них выделялось основное финансирование, оно распределялось через отлаженный экспертный механизм.
Сейчас доля этих базовых грантов в бюджете фонда значительно снизилась, появилось много новых конкурсов. И сегодня у научной общественности есть сомнения по поводу некоторых видов конкурсов РФФИ – зачем они нужны, насколько адекватна экспертиза. Почему по этим темам финансирование грантов в несколько раз выше, чем по основному конкурсу и так далее.
Тем не менее, оба фонда играют существенную роль в российской науке: их средства важны в том числе для материально-технического обеспечения исследований, ведь в рамках «базового финансирования» (госзадания) денег на собственно обеспечение исследовательских работ – закупку оборудования, расходных материалов – практически нет.
Гранты помогают сохранить коллективы, помогают молодым исследователям «оперяться» и формировать свои группы.
— Последние годы разговоры о науке шли параллельно с обсуждением майских указов президента 2012 года. В чем их удалось и в чем не удалось выполнить?
— Один из важнейших пунктов гласил, что внутренние затраты на исследования и разработки к 2015 году должны достичь 1,77% ВВП. Это требование было с треском провалено – в последние годы эти затраты по данным Росстата составляют примерно 1,1% ВВП.
Финансирование научных фондов (РФФИ) – не без шума общественности – было увеличено до 22 млрд рублей, в этом плане задача была почти выполнена. По зарплатам научных сотрудников требование поднять их уровень до 200 % по региону худо-бедно, в том числе с помощью статистических уловок, выполнено. При этом зарплаты ученых в столицах действительно существенно выросли. А вот в провинции, в том числе в сильных научных институтах, в Новосибирске, Нижнем Новгороде, из-за низкого регионального уровня оплаты труда рост зарплат научных сотрудников оказался незначительным, а с учетом инфляции их зарплата даже упала. Поэтому тут ситуация не такая радужная.
— Как удалось выполнить требование по росту отечественных публикаций?
— Это требование было выполнено, к 2015 году требовалось довести их уровень до 2,44% от общемирового количества научных публикаций в Web of Science, к 2016 году было достигнуто 2,46 %. При том, что правительство, как я сказал выше, провалило задачу повышения финансирования. А ученым важны не только зарплаты, ситуация, когда все деньги бросаются на зарплату, не нормальная – ученым необходимы современное оборудование, реактивы, расходные материалы и т.д.
Мы конкурируем с ведущими странами, у которых на науку выделяется 2-3% ВВП, как такая конкуренция может быть успешна?
— В 2018 году был подписан новый майский указ, в котором горизонт планирования – 2024 год. Как вы оцениваете его формулировки?
— Главное там – выйти в пятерку мировых лидеров по приоритетным направлениям. Тут есть существенные опасения, поскольку нацпроект «Наука», насколько можно судить, не обеспечивает того уровня финансирования, которое позволит нашей стране конкурировать с западными странами, с Японией, с Китаем. Деньги – это уж точно необходимое условие для конкурентоспособности. На протяжении всего проекта – за 6 лет — будет выделено примерно 300 млрд рублей из бюджета дополнительно к тому, что уже было запланировано. Это не так много, более того, большая часть этих средств будет выделена, как водится, в последние три года.
Причем значительная часть средств пройдет на проекты «научных установок класса мегасайенс», на модернизацию научных судов – на то, что заработает после 2024 года. Да и деньги на оборудование – почти 90 млрд рублей — поступят в основном в последние годы. Если говорить про публикационную отдачу, то от установок мегасайенс, от новых судов она будет в основном после 2024 года, от закупаемого в 2023 и 2024 годах оборудования – тоже. Но при этом есть обязательства – рост числа публикаций в международных базах данных в два раза, – о чем говорил, в частности, министр науки и высшего образования Михаил Котюков.
Как деньги, выделяемые на благие цели, которые, однако, в принципе не могут дать публикационной отдачи в ближайшие годы, должны способствовать росту числа публикаций сейчас? Я этого не понимаю, но ученым уже сейчас начинают ставить повышенные нормативы по публикационной активности,
проводится корректировка показателей выполнения госзадания.
— Не ведут ли требования роста числа публикацией к профанации?
— Да, это происходит. Вот в РГСУ работает Илья Медведев, который в 2018 году опубликовал в одном из журналов, индексируемых WoS, 170 статей, большей частью без соавторов. Спрашивается – как это можно себе представить с точки зрения нормальной научной работы? И это медицинские исследования, сбор статистики – как такое возможно? Есть журналы, которые опубликуют за деньги все, что угодно. Да, сотрудник платит, но за эти публикации вуз платит надбавки и все траты сторицей окупаются.
И получается, что профанация выгодна сотруднику, вузу и фактически – правительству.
Если правительство будет жестко требовать быстрого роста числа публикаций, не выделяя достаточного финансирования, на коне окажутся люди без четких моральных ориентиров, готовые заниматься профанацией. Это пугает.
— Вы сами сотрудник ФИАНа. Как изменилась ваша работа за последние годы?
— Денег, конечно, стало немного больше, в институте создаются новые группы, но виден рост бюрократической нагрузки на институт. Все больше требуется разных бумажек, все объемнее отчетность. Усложняются условия закупок…
— Тех самых закупок, об упрощении которых ученые молили уже столько лет?
— Да, вносятся изменения в законы, министерство подготовило новое типовое положение о закупках. Если в 2011 году Профсоюз работников РАН и молодые ученые добились существенного упрощения правил расходования средств по грантам и контрактам, то теперь все откатывается назад: все сложнее тратить деньги, все больше требуется бумаг.
— Последний вопрос, связанный с реформой РАН. Стала ли РАН более дееспособна, ведь нельзя не отметить, что в ней происходят новые положительные процессы обновления?
— Первые годы после реформы 2013 года проходили в притирке к новой реальности, сейчас новый президент РАН пытается придать Академии больше открытости, создаются новые комиссии, начинается экспертная оценка работы по госзаданию. Но, когда ты берешься за массу новых дел, имея прежние ресурсы, делать это тяжело. Из зоны внимания выпадают действительно важные вопросы. И это плохо, пассивность РАН в таких вопросах вызывает недоумение.
Например, Академия прекрасно понимает, что планируемого финансирования недостаточно для вхождения в пятерку стран-лидеров. Почему она не выражает свою позицию по финансированию, тем более, ей еще в 2013 году это было предписано законом? Академия молчит, т.е. выполняет предписание закона сугубо формально, поддерживая правительственные показатели.
Мне кажется, что РАН, как наиболее авторитетная научная инстанция, просто обязана формулировать аргументированную позицию по вопросу о том, сколько нужно выделять денег, чтобы наука в стране развивалась, особенно в том, что касается самого близкого ей – фундаментальной науки. И по ряду других вопросов.