Цивилизация
— Алексей Брониславович, что вы думаете по поводу нынешнего состояния математического образования в России?
— В мире сейчас чудовищный регресс в математическом образовании. Не только у нас, но и во всех странах. Почему такая глобальная вещь происходит, сказать трудно. Везде свои причины. Например, можно понять, почему деградирует математическое образование во Франции. Раньше в старших классах французских лицеев преподавали люди, имевшие нечто типа кандидатской степени в педагогических науках (agregation). То есть это были люди достаточно высокого уровня. Но в связи с тем, что в наши дни математика начинает играть все большую роль в жизни общества, люди, имеющие высокий образовательный уровень в этой области, могут зарабатывать гораздо большие деньги в частных фирмах.
И потому множество преподавателей, имеющих степень agregation, больше не работают в школах: они сразу находят более высокие заработки.
Возникает парадоксальная ситуация: с одной стороны, математика становится все более важной движущей силой в развитии общества, промышленности, технологий, а с другой — в обществе наблюдается потеря интереса к ней. И в частности, у школьников.
— Какое-то странное противоречие.
— Странное. Но в России этот регресс не так сильно ощущается: у нас до сих пор, как ни странно, сохраняется традиция олимпиад, кружков. Когда началась перестройка, я думал, что все умные ребята перестанут заниматься математикой, а обратятся к экономике, бизнесу, юриспруденции. Раньше эти области были чудовищно советизированы, и способные и честные молодые люди туда просто не шли. Они шли в математику, потому что знали, что хотя бы там можно интересно и честно жить. Таких видов деятельности в советское время было очень мало. Если ты умеешь играть на скрипке — замечательно, но если ты хочешь быть композитором -— уже хуже. Потому что будут смотреть не только что ты пишешь, а как ты пишешь музыку.
Странным образом традиции олимпиад, кружков, математического внеклассного образования сохранились, и нынешнее поколение молодых людей, занимающееся кружками и олимпиадами, ничуть не хуже, чем мое поколение.
Нужно сказать, что и уровень элитных школ, выдающих призеров таких олимпиад, остался таким же высоким, как раньше.
— Не стоит так оптимистично смотреть в будущее: век элитных школ измерен. Сейчас ведь хотят все школы уравнять, сделать «одинаково хорошими». Хотя по здравом размышлении такое просто невозможно.
— Да. Это ужасное явление. А еще происходит так называемое укрупнение школ. Скажем, к 57-й школе присоединяют как дочерние какие-то другие учебные заведения. Это делается якобы для того, чтобы подтянуть тех, кто слабее. Но реально получается, что учителя элитной школы приобретают ненужные им нагрузки, и это ухудшает работу 57-й школы.
Что касается проблемы уравнивания всех со всеми (создание так называемых равных возможностей), то в свое время, когда появился ЕГЭ, мы, люди, связанные с Московским центром непрерывного математического образования, изо всех сил боролись против этой реформы.
Победить, убрать ЕГЭ не удалось. Тогдашнему министру мы объясняли: лозунг, что ЕГЭ победит коррупцию, — это абсолютная ложь. Но мы не были услышаны. Фурсенко слушал, говорил «да-да-да» и продолжал свое дело. И тогда Иван Ященко и Алексей Семенов (признан в РФ иностранным агентом) сделали классический ход: «If you can't beat them, join them» («Если не можете их победить, присоединяйтесь к ним»). Семенову и Ященко удалось возглавить создание математических вариантов ЕГЭ, и они сделали из него вполне респектабельную и разумную вещь. Выбросили из него задачи с выбором ответа, придумали эффективный способ избежать жульничества, связанного с раскрытием вариантов.
Теперь в начале каждого учебного года публикуются все задачи, которые будут в ЕГЭ, — 30 тыс. штук.
По первоначально предложенному плану из них создавалось много вариантов, и за полчаса до экзамена случайным выбором компьютер выдавал нужный вариант, который тут же отправлялся в места проведения экзамена. Министерство это запретило: они сказали, что это ненадежно, нужно, чтобы министерство в начале учебного года получало те варианты, которые будут использоваться на экзамене.
— Как вы расцениваете тот факт, что в этом году в ЕГЭ резко снизили количество баллов, необходимых для получения тройки по русскому и математике? Сделано это было для того, чтобы 40% выпускников не остались без аттестатов.
— Это прямо говорит о том, в каком состоянии находится массовая школа. Она продолжает деградировать.
Кроме того, в этом году все же удалось избежать массового жульничества на ЕГЭ, так что плачевная ситуация с математическим образованием стала виднее.
Но деградация образования пока не влияет на появление в стране сильных математиков: они по-прежнему проходят через элитные школы, олимпиады и идут в хорошие вузы. Поэтому наша страна будет продолжать вопреки действиям Минобрнауки производить и математиков, и хоккеистов, и шахматистов экстра-класса. Правда, из-за условий работы в России почти все они будут жить и работать в других странах.
Но страшней всего то, что низкий уровень учеников массовой школы по математике — это сильный удар по обороноспособности страны.
Если 40% школьников не могут решать самые простые задачи, то как они будут работать на радаре, на ракетной установке, на том, что используется в армии?
— Тем более что в массовые инженерные вузы идут троечники…
— Да-да. В массовой школе дело обстоит плохо, а элитные пока держатся. Но тот выигрыш, который мы имеем благодаря работе элитных школ, уничтожается тем, что лучшие уезжают за границу. Правда, отчасти правительство осознает, что было бы неплохо, чтобы люди оставались. Появились так называемые мегагранты. Это гранты с очень высокой оплатой, которые возглавляют либо российские математики, либо математики российского происхождения, которые работают за границей. Грант дается на три-четыре года, руководитель в этот период живет в России, оказывает влияние на подрастающее поколение и не теряет связи с российской математикой.
Сейчас есть мегагрант Стаса Смирнова в Петербурге, есть два мегагранта в Москве.
Я совсем недавно приехал из-под Магнитогорска, где в роскошном санатории на озере Банном был на замечательной конференции, организованной в рамках такого гранта. Его возглавляет в прошлом питерский математик Владимир Тураев (он сейчас постоянный профессор в Университете Индианы в США).
Но наряду с хорошим происходит и нечто бессмысленное. Правительство по-своему «осознало», что науку надо развивать, появилось модное слово «инновации», туда кинули огромные деньги, которые, я думаю, растрачиваются непонятно на что.
— Рядом с совсем плохим иногда происходит и нечто хорошее: несколько лет назад в Москве появился новый факультет в Высшей школе экономике — математический.
— Это чрезвычайно удачный эксперимент. И тут важен такой момент: там есть лишь несколько человек моего возраста, но в основном это молодые преподаватели, от 30 до 40. Каждый год туда берут на работу шесть-восемь человек — курсы прибавляются. Так вот половина этих людей получили свой PhD во Франции, в Штатах, в Израиле. Им, кстати, платят здесь европейскую зарплату, без этого вряд ли бы они вернулись.
Последние несколько лет происходило возвращение очень хороших молодых математиков в Россию. Сейчас это прекратилось.
Как я знаю из разговоров с коллегами, работающими за границей, они очень озабочены политической ситуацией в стране и боятся ехать. Каждую неделю Дума придумывает очередную мерзость. Например, если у человека двойное гражданство, он должен об этом отчитаться. То есть формально человека могут посадить в тюрьму за нарушение этого закона, который нет возможности в указанные сроки соблюсти. Уверен, сажать не будут, но люди за границей боятся оказаться за новым «железным занавесом». В итоге этот хороший процесс возвращения приостановился.