Цивилизация
— Все помнят о недавней трагедии, произошедшей в московской школе. Тогда подросток убил двух человек и захватил в заложники целый класс. Раньше информация о событиях подобного характера поступала в основном из США. Теперь это произошло и у нас. Что же изменилось?
— Изменилось прежде всего то, что мир стал очень маленьким. Все близко. Получить информацию о том, что происходит в Америке — не проблема. Если раньше это были два разных мира, то сейчас это наш общий мир, в котором что-то происходит. И проблемы, на самом деле, сходные.
Если подростки так поступали там уже достаточно давно и с катастрофическими последствиями, то нет никаких препятствий для того, чтобы они так поступали и у нас. При этом оружие в последнее десятилетие стало значительно доступнее.
— В последнее время в России имели место несколько резонансных случаев применения оружия взрослыми людьми. Могут ли подростки брать с них пример?
— Я бы в этом даже не сомневалась. Есть такая вещь, которую называют фрустрацией. Это нервное напряжение в ответ на ограничение возможности удовлетворения потребности. У человека есть потребность, но что-то мешает ее удовлетворить. Что человек делает? Либо ликвидирует это препятствие, либо отказывается от самой потребности. Но состояние фрустрации порождает эмоциональное напряжение, а оно выражается по-разному. Можно уйти в депрессию, можно отреагировать психосоматикой, то есть просто заболеть. А можно попытаться разрешить проблему, но здесь опять два пути. Можно сделать это конструктивно, то есть продуктивно и безболезненно для окружающих, а можно применить агрессию.
Агрессия иллюзорно дает человеку шанс решить проблему здесь и сейчас. Это иллюзия, но во власть этой иллюзии попадают очень многие люди.
— А способность к конструктивному решению проблемы созревает с возрастом? Есть ли какие-то возрастные нормы ее появления?
— Иллюзия, что агрессивное реагирование позволяет решать проблемы одномоментно и радикально, скорее присуща подростковому возрасту. В силу ограниченности жизненного опыта, некоторой прямолинейности, полярности суждений. Но проблема заключается в том, что психологическое «подростничество» в нашем обществе превышает юридические рамки.
Юридически у нас 18-летний человек считается взрослым и отвечающим за свои поступки, но в реальности психологическая зрелость наступает значительно позже.
И возникает тот самый зазор, когда человек юридически уже взрослый, а психологически ему присущи все те же метания, неопределенности, что и подросткам. И часто правонарушения агрессивного характера совершаются в возрасте от 18 до 25 лет, возможно старше.
— И это вполне может сочетаться с высоким интеллектом?
— Это никак не противоречит высокому интеллекту. Менее интеллектуально развитый ребенок гораздо более предсказуем. А чем выше интеллект, тем разнообразнее способы реагирования.
Умный ребенок придумает значительно больше вещей, которые станут для нас неожиданностью.
С очень умными детьми мы до поры до времени не знаем, что скрывается за благополучным фасадом. Он контролирует себя и не показывает, что делается у него в душе. Чем большее противоречие возникает между этим фасадом и тем, что на самом деле переживает ребенок, тем больше степень эмоционального напряжения. И в какой-то момент это все должно «взорваться».
— И повод для агрессии может быть совершенно минимальным, такой как плохая оценка?
— Практика показывает, что фиксация на оценках как таковых очень фрустрирует ребенка, потому что оценки не отражают реальный уровень его знаний. Школьная программа задает достаточно жесткие рамки, а тестирование — особенно. Ребенок может вполне хорошо владеть материалом, но плохо написать тест. Любой ребенок болезненно отреагирует на то, что его неплохие знания будут низко оценены.
Не секрет, что современные школьники значительно отличаются от прежних школьников. Причин тому много. Во-первых, исчезновение идеологических рамок, которые были в Советском Союзе и контролировали поведение взрослых и детей. В этом есть и плюсы, и минусы. В то время дети были более управляемы, более дисциплинированны, но главное, и взрослые, и дети были воспитаны в одной системе ценностей.
В обществе, которое сейчас руководствуется совершенно разными системами ценностей, очень расплывчаты представления о том, что такое хорошо и что такое плохо. У ребенка могут быть свои идеи о том, что есть хорошо, и они часто не совпадают с представлениями окружающих.
Второй момент — участие семьи в воспитании детей. Парадоксально, но сейчас очень много неработающих мам. Более того, при этом очень много проблемных детей из семей с неработающими мамами. Бывает такая проблема: часто родители склонны реализовать за счет ребенка собственные амбиции — стать артистами балета, великими спортсменами, музыкантами. И они навязывают ребенку свою программу жизни, которая часто ему мешает. А если ребенок один, то в него пытаются впихнуть программу на четырех детей. Чтобы он был и спортсменом, и художником, и музыкантом, и математиком. А ребенку надо еще играть, гулять и просто жить. Ну если амбиции таковы и если вы не работаете, то родите себе еще одного-двух, но зачем же на одного все наваливать?
И последнее — сейчас приводит в школу своих детей то поколение, которое росло в 90-е годы. Их собственное взросление проходило в условиях, когда в стране была смена власти, люди были заняты выживанием. Многие нравственные моменты были упущены. И нормальная трансляция социальных семейных ценностей из одного поколения в другое была нарушена социальными катаклизмами.
— Дети все время играли в войну. Раньше это были «казаки-разбойники» и игры в «наших и немцев», сейчас — компьютерные стрелялки и игры других жанров. Как влияла игра на поведение раньше и сейчас?
— Есть гормон тестостерон, от которого зависит маскулинность, но он же определяет и уровень агрессивности. Раньше мальчики играли в войну и при этом носились по каким-то гаражам, по оврагам, лазали по деревьям, выкладывались не только эмоционально, но и физически. Разрядка эмоционального напряжения сопровождалась расходом физической энергии. Сейчас расходование физических сил предоставляет только спорт. Подростки, которые занимаются спортом, не только приносят пользу здоровью, но и вытряхивают избыток агрессии. А когда подросток играет в компьютерные игры, он сидит в кресле перед монитором.
Задействована только интеллектуальная его часть, в лучшем случае эмоциональная, а тело дремлет. Неизрасходованная энергия требует выхода. Если мы не даем ей выхода, она выходит в агрессию.
— А то, что подростки видят на экране? Опять же кино про войну было всегда. Но сейчас, очевидно, на экране больше насилия?
— В фильмах про войну агрессия по отношению к врагу во время боевых действий понятна и социально одобряема. Это осмысленная агрессия. Сейчас на экране очень много бессмысленной агрессии, когда за агрессивными действиями не стоит ничего.
И эта бессмысленная агрессия передается в общество и подростком может восприниматься как стереотип поведения.
— С какими проблемами обращаются к школьному психологу дети или родители. И кто чаще?
— Наше законодательство не предполагает вмешательство психолога в дела семьи и личности без согласия родителей. Чисто формально пришедший ко мне ребенок не может получить помощь, если на это нет соизволения его родителей. Но родители бывают разные, и не всегда они правильно воспринимают работу школьного психолога.
— А если ребенок придет сам с какой-то проблемой, возникшей в школе?
— Строго формально школьный психолог должен спросить разрешения на индивидуальную работу с ребенком у родителей. Но это не значит, что мы не поможем ребенку, который приходит к нам в слезах. Иногда ему просто надо побыть в спокойной обстановке, одному, в тишине, чтобы успокоиться, и кабинет психолога предоставляет ему такую возможность. А если мы видим, что он нуждается в работе, то связываемся с родителями.
— А родители со своей стороны приходят?
— Есть разные варианты. Если ребенок действительно нуждается в помощи и родители это понимают, это хороший вариант. Но бывают ситуации, когда с ребенком все в порядке, а семья считает, что у него есть проблемы.
И часто после беседы мы понимаем, что это проблемы взрослых. Хорошо, если их удается в этом убедить.
И самый тяжелый вариант — если ребенок нуждается в помощи, но его семья категорически против этого возражает. Причин много, одна из частых — семейный «скелет в шкафу». Родители не хотят, чтобы психологи лезли со своей работой и на поверхность выплыли бы какие-то вещи, которые они не хотят обнародовать. Формально мы не имеем права настаивать. В тяжелых случаях можем обратиться в органы опеки и сказать, что ребенок нуждается в психологической помощи и лишен ее по вине родителей. Но это крайний случай.
— Что бы вы сказали под конец нашей беседы?
— Что дети не растут как трава, ими надо заниматься. Но нельзя решать за счет ребенка собственные проблемы. Ребенок средством быть не должен.