Цивилизация
Мы снимали без разрешения. С этого все началось. Для съемки выборов в Донбассе необходимо было получить аккредитацию. Мы получили ее в Донецке, поснимали там и поехали в Славянск, но там требовалось отдельное разрешение.
Около пяти часов дня подъехали к Славянску. Дикий ливень. Подъезжаем к СБУ, где выдают аккредитацию. Выходит человек из их пресс-службы и говорит, что начальника на месте нет — приезжайте на следующий день. А нам на следующий день улетать. Мои французы — корреспондент и оператор — хотят, естественно, все снять. Откуда-то неподалеку доносятся выстрелы, идут бои, и у них цель — звук этой перестрелки записать с какой-нибудь фоновой картинкой, а потом добавить комментарий.
<2>
Спрашиваем ребят у баррикады:
— Где стреляют?
— У Семеновки.
Едем туда, проезжаем три поста, а дальше такая картина: блокпост ополченцев, а за ним дорога через поля, а дальше лес и где-то вдали уже украинские силовики. Там идет перестрелка, непонятно, правда, откуда и куда стреляют. Нас остановили, дальше не пустили, съемку запретили. Но потом старший куда-то уехал, и мы остались с молодыми ребятами. В лесу, в полях постоянные звуки стрельбы, но она для них — фоном: внимания никто не обращает — все привыкли. Мы с ребятами местными разговорились, а у моих парней-телевизионщиков одно на уме — приблизиться к звуку, безбашенные они.
Им ополченцы говорят: «Не надо туда идти, опасно», но не остановили почему-то. Но те надели бронежилеты и пошли. Я осталась с водителем — он ехать отказался.
Стою на блокпосту, с ребятами шучу, они уже дают мне на память трофеи военные, осколки мин показывают… Я их спросила, можно ли здесь поснимать? А они расслабились немного, говорят: «Ну, давай». Я на iPhone несколько кадров сделала. В принципе, это запрещено — это же военный объект, но они же вроде дали добро. Проходит минут двадцать. Подъезжает машина с очень нервным низким мужиком, таким нервным, будто он амфетаминов обожрался:
«Вам же сказали туда не ехать! — орет на меня. — Кто их пустил?! Давай звони!»
А у меня баланс нулевой, могу только СМС отправить. Набираю сообщение, а он как увидел, что я в телефоне что-то делаю, как напрыгнет на меня: «Что ты делаешь?! Что ты снимаешь?! Покажи телефон!» Увидел снимки: «Вы что, ****** (обнаглели) здесь?! В машину!» Отобрал у меня телефон, комп, вообще все вещи. Я так поняла, что он был предупрежден, что нам дальше ехать не разрешили и что мы без аккредитации. И из-за того, что не смог ситуацию проконтролировать, наверное, и взбесился.
Меня с водителем закинули в машину, еще одна — в сопровождении. И на скорости 170 км/ч мы несемся по маленькой дороге. Везде блокпосты. Я думала, умру от страха, если честно. Попыталась спросить его осторожно, что с ребятами, а он мне крикнул: «Молчи, а то рот скотчем заклею!» — и я решила не задавать больше вопросов. Я испугалась. Вообще я не особо боюсь, но после всех этих сообщений о журналистах, и этот мужик…
Приезжаем в СБУ Славянска, это такой особняк, обустроенный под главный штаб ополченцев, территория оцеплена танками и баррикадами. Нас сдают дежурным. Там все резко меняется: все просто лапочки, ласковые такие: «Здравствуйте, здравствуйте». Начали описывать изъятое имущество.
Через полчаса привезли французов. Они вообще ничего не поняли — их просто посадили в машину и отвезли. Нас так обхаживали: чай, бутерброды носили; переводчика нашли, правда, с испанского; даже дали позвонить на телеканал, чтобы там не беспокоились.
Пока все вещи описывали, из здания вышел человек со связанными руками и заклеенными скотчем глазами. Он прошел мимо нас в сопровождении мужчины с автоматом Калашникова и с бидоном мочи — там литров пять было — и вернулся обратно с пустым.
Как я поняла, он выходил из подвала, куда мы не попали. Не знаю почему, но у нас было привилегированное положение. Этим подвалом нас просто пугали пару раз в шутку. Все говорили: «Вам круто повезло, что у вас такая ситуация. Если бы вы попали в подвал — то все». Почему мы не попали в подвал, для меня осталось загадкой.
Потом мы долго ждали их шефа, он так и не приехал. Около девяти вечера вышел человек и сказал, что сегодня главного не будет, а с десяти — комендантский час и до ночи мы уже никуда не успеем. В принципе, это можно было бы объяснить желанием нас действительно обезопасить: «Вы что, хотите, чтобы, как с тем журналистом вышло (итальянский журналист Андреа Роккелли погиб под минометным обстрелом. — «Газета.Ru»)? — говорили они. — Убьют вас там, а потом на нас все свалят». Больше про Роккелли никто ничего не говорил.
<3>
Самое странное, что нас решили оставить ночевать в нашей машине. Приставили к нам охранника, 23-летнего паренька. Я, конечно, во все глаза глядела — интересно было очень: мы же оказались в самом центре штаба ополчения. Как можно было оставить журналистов в центре штаба организации? Там же все видно, все открыто! Странно это для военного положения. Если бы у нас были какие-то цели, мы бы их, конечно, выполнили на все 100%. Что это, глупость, непрофессионализм с их стороны или случайность, я не знаю.
Есть у них и военные, конечно, но если военные воюют, то эти ребята, я не знаю, что делают.
Часов в двенадцать ночи с территории СБУ выехали пять танков и вернулись только часов в шесть утра. Зрелище, конечно, впечатляющее.
Был там Балу (один из командиров «народного ополчения». — «Газета.Ru»), известный персонаж из Крыма. Он для меня даже столовую пораньше открыл, чтобы накормить, провел инструктаж: что делать, если обстрел.
Часов в шесть утра подошел один из ополченцев. Сразу видно было, что он выпивший, начал гнать всякое, про дискотеку что-то, а потом вдруг чуть не заплакал.
— Как я выгляжу? Видно, наверное, что я выпил?
— Да вообще-то видно немного.
— В первый раз напился, веришь — нет? Мы поминали ребят своих, которых наши расстреляли сегодня. Нельзя было не расстрелять, они сами были виноваты, провинились, правда. У тебя ведь нету жучков, я надеюсь?
<1>
Нас заставили стереть какие-то файлы, причем, честно говоря, все это тоже было не очень профессионально. Например, можно было попрепираться и некоторые оставить.
В целом так прошла наша ночь. Все с нами были очень милыми, я их полюбила даже по-своему. Все очень твердо верят в то, что делают, все уставшие, атмосфера в штабе достаточно дружелюбная, все корефанятся, поддерживают друг друга.
Но без шефа все были какие-то немного растерянные, гнали отсебятину.
Видно было, что это не военные, не профессионалы, а простые люди и какого-то четкого плана действий у них нет.
Видно, что люди эти все за идею, и это, конечно, очень тронуло меня. Но был во всем этом какой-то примитивизм, ну, как в Африке племена между собой враждуют, работают понятия типа «я за этих, против этих, я здесь родился — за землю стою» — все на таком уровне.
Был еще такой момент. Нас обыскивают, появляется из ниоткуда какой-то подросток, который шарит в технике, и сразу он становится самым главным, командует над старшими, а старший мнется — не может с компьютером разобраться.
В компе ничего не могли найти, клоунада какая-то. Вопросы задавали типа: «А что это у вас за антенна? Вы все онлайн передаете, я знаю!»
Их главный так и не появился. Они, вероятно, получили распоряжение от него: если ничего у нас особенного не найдут, отпустить утром. С утра нас отпустили.
